А Лиза вдруг застеснялась, растерялась. За эти восемь недель она отвыкла от него, от его прикосновений, от его вездесущих рук и губ… А он стосковался безумно, ему хотелось взрыва бешеной страсти. Взрыва ее страсти. Но она замерла, сжавшись… И он отступил. Выпустил ее из железных объятий. Тело заныло - это была пытка. Но он заставил себя чуть отодвинуться назад - насколько позволяла тесная душевая.
- Прости, - смутилась Лиза, - я…
- А давай сделаем так, - надо же, он еще говорить умеет, правда по-английски, но все же. - Я спрячу руки за спину - смотри, у меня получается - и отдамся в твою власть… И делай со мной, что хочешь…
Лиза посмотрела на него с подозрением, но он был невозмутим. Очень-очень серьезен.
- Хорошо, - голос у нее охрип, и она протянулась к нему. Он мог только стонать, а она делать с ним все, что хочет - он же разрешил… Лиза и старалась - она действительно, очень соскучилась.
- Пожалуйста, - пробормотала она вдруг, и он понял, что это - разрешение. Он зарычал, схватил ее, так тогда, в его квартире. Она, наверное, тоже вспомнила тот день, потому что застонала, приникла к нему - и они забыли обо всем.
Потом они валялись на кровати: есть хотелось неимоверно, но не хотелось размыкать объятия… Он опять потянулся к ней, накрыл ее собой. Он смог быть нежным… Смог не торопиться…
Когда они очнулись, был поздний вечер. Лиза сидела на краешке кровати, и жевала шоколадку.
- Будешь? - предложила она ему половину.
- Буду, - в животе бурчало. Он проглотил кусочек, распорядился. - Дай трубку телефона, пожалуйста. Хочется нормальной еды.
Она передала ему трубку, потом побледнела:
- Я сейчас, - и ушла.
Он заказал еду, достал чистые джинсы из шкафа, перецепился ногой за ручку ее сумки, которую она бросила там. Из сумки вывалились какие-то бумаги, на одной из которых он прочитал: "Направление на аборт". И дальше какие-то закорючки на всю бумажку. В голове зашумело.
- Я должна тебе кое в чем признаться, - произнес голос Лизы, которая подошла со спины.
Теперь пришел его черед содрогаться всем телом.
- Я… - она никак не решалась сказать.
- Не стоит, - он все покидал в сумку, взял в руки, протянул ей, - Я догадался. Убирайся. Уезжай. Забирай свои вещи из дома родителей - и чтобы я тебя больше никогда не видел.
- Ты спятил? Да что в этом такого - сейчас все стараются…
Роберт понял, что сейчас он ее убьет.
- Уходи. Господи, за что мне это… Прочь! - рявкнул он на нее, когда понял, что она сделала шаг к нему и протягивает руку, чтобы дотронуться.
- Роберт, ты не можешь…
Он схватил ее за плечи и навис. Лиза кожей ощущала его бешенство, его дикую ненависть. Роберт смотрел ей в глаза - и она не могла отвести взгляда от его горящих глаз.
Он понял, что еще одно биение сердца - и он… Он настолько явственно представил, как заламывает ей руку, стараясь сделать больнее, прижимает лицом к стене. Как она кричит.
Представил - и испугался тому, что сейчас превратится в зверя. Что еще чуть-чуть - он ее попросту покалечит.
И Роберт, тяжело дыша, отскочил от нее на другой конец комнаты.
Когда он пришел в себя - Лизы не было.
Еще через пять минут принесли ужин. Романтический ужин на двоих.
Еще через три дня ему в номер позвонили с ресепшена:
- Сэр, к вам посетитель.
- Пропустите, - ему было все равно. Может быть, ему кто-нибудь компанию составит…
Перед ним стояла бутылка виски. Закупоренная - он смотрел на нее вожделенно вот уже третий вечер, но все не решался открыть. Режим съемок срывать нельзя. Деньги за этот сериал ему платили очень-очень хорошие, но все штрафные санкции за нарушение трудовой дисциплины были поистине драконовскими. А Роберт понимал, что стаканчиком на ночь он не обойдется…
Несколько минут - и в дверь постучали.
- Открыто, - отозвался Роберт.
Вошел Владимир Зубов.
- Добрый вечер, - поднялся с кресел британский актер, - вот уж кого не ожидал увидеть… Вы сопровождаете супругу?
- Нет, - сквозь зубы проговорил любимец российских женщин, - Тереза приехать не смогла, я вынужден был бросить все свои дела - а у меня, между прочим, тоже съемки - и ехать сюда, в Африку…
Тут Роберт понял, что они говорят по-английски, на языке, которого Зубов вроде бы и не знал…
- Мне приятно, что вы прибыли меня навестить… - съязвил Роберт, - я право слово, польщен. Но я не вижу причины, по которой вы могли бы приехать.
- О…, - насмешливо и зло протянул актер, - у меня целых две причины. Первая - это та, что Терезу в больнице можно было удержать лишь обещанием, что я еду к вам - и еду немедленно.
- Тереза в больнице? - встревожился Роберт.
- Совершенно верно. В больнице. У нее девятнадцать недель беременности, поднялось давление, она решила лечь в больницу.
Роберт закрыл лицо руками: Тереза беременна… Вот она любит своего мужа, а вот Лиза… Он открутил пробку от бутылки, практически вырвал ее, с нижней полки столика достал два стакана, налил себе и русскому - выпил жадными глотками - как воду.
- Простите, - ответил он на недоуменный взгляд Зубова, - может быть, это поможет мне дослушать.
Тот пожал плечами, выпил.
- Гадость, - охарактеризовал русский актер напиток. - Надо было водку с собой привезти.
- Надо было, - согласно закивал британец. Алкоголь подействовал - он почувствовал себя согревшимся. Несмотря на жару, он последние три дня мерз - его подтрясывало. А тут - отпустило.
- Итак, Тереза в больнице, Тереза в беспокойстве, - продолжил Владимир. - Кроме того, моя супруга наотрез отказалась госпитализироваться в Москве - она, понимаете ли, доверяет лишь специалистам Военно-медицинской Академии… Вы даже не представляете, как я устал жить на несколько домов и на два города… Но это Тереза… Это надо понимать.
- Я понял, это первая причина. А вторая?
- Вторая заключается в том, что два дня назад в эту же больницу положили другую вашу знакомую. С тем же диагнозом. И теми же симптомами.
- В смысле? - не понял Роберт.
- Мой английский, видимо, оставляет желать лучшего… - отозвался Владимир.
- Нет, вы говорите хорошо, я смысла не понимаю.
- Смысл в том, что в соседней с Терезой палате лежит Лиза. В крайне угнетенном состоянии. Она приехала от вас - и обратилась за помощью к маме Терезы. Анна Яковлевна определила ее в больницу.
- Она не может быть беременна, - заявил Роберт, - еще виски?
- Давайте, - махнул рукой Владимир, - что-то разговор идет тяжело.
Они выпили.
- Она не может быть беременна, - упрямо повторил Роберт.
- Вам виднее, - флегматично пожал плечами русский, - однако врачи непреклонны. Беременность, говорят. Двенадцать недель, говорят.
- Я сам видел бумажку, на которой у нее было напечатано слово "аборт", - закричал Роберт, - я сам видел, своими глазами!
- Ага, - Зубов уже сам взялся за бутылку - разлил по стаканам, - что-то вы не то увидели… Наверное, языковой барьер, - и он выпил.
- Значит, я…, - Роберт обхватил голову руками - и завыл…
- Так что случилось-то? - в голосе русского промелькнуло сочувствие, промелькнуло лишь тенью, но Роберт был благодарен и за это…
- Я подумал, что она избавилась от ребенка… Я такого ей наговорил… Я же ее прогнал… Я ее чуть не… Боже, нет. Как она?
- Лежит. Молчит, - ответил Владимир.
Глава тридцать четвертая
Лиза лежала на кровати в больнице и практически не шевелилась. Вставала изредка, только в туалет. Разговаривала односложно. Ела, когда настаивали.
По счастью, угрозы выкидыша не было. Физическое состояние беременной тоже было ближе к норме - разве что гемоглобин низковат… А вот душевный настрой вызывал тревогу. Она не терзалась, не плакала. Ни на что не жаловалась. Молчала. И практически не шевелилась.
Через несколько дней после госпитализации к ней в палату неожиданно заглянул Зубов:
- Как вы? - спросил он.
Лиза равнодушно скользнула по нему взглядом и не ответила. Он почему-то смешался, словно ему из-за чего-то стало невообразимо стыдно - и вышел.
Тереза с ней разговаривать не пыталась. Она лишь приходила три раза в день и следила, чтобы Лиза что-нибудь съедала. Да еще вечерами садилась в кресло - специально для нее в палату доставили дорогущее кожаное кресло, вот как - возле Лизиной кровати и стрекотала по клавишам ноутбука.
Лиза пребывала в больнице четырнадцать дней, когда в больницу приехал Роберт. Он приехал под вечер, робко постучал. Не дождавшись ответа, вошел. Увидел ее - и вздрогнул. Выглядела она жутковато. От веселого озорного существа, его жизнерадостного котенка ничего не осталось…
- Лиза, - опустился он на колени рядом с кроватью, - Лиза… Прости меня. Я увидел эту проклятую бумажку с этим проклятым словом - и у меня помутилось в голове. Я потерял разум. Я слишком хотел ребенка, нашего ребенка… Я просто сошел с ума, когда подумал, что ты от него избавилась.
- Прочь…
- Лиза, - он уткнулся лбом в ее безжизненную руку, - Лиза, я проклинаю себя. Я ненавижу себя…
- Уходи, - прошелестели едва слышно ее губы.
- Прошу тебя, - прорыдал он.
- Ты обещал мне, что меня больше никто не обидит. Никто и никогда. И, знаешь, я ведь тебе поверила. Поверила… - только губы шевелились на протяжении этой речи.
- А ребенок? - прошептал он, понимая, что утратил право даже просить ее о чем-то.
- При чем тут ребенок? - первый раз в ее голосе проскользнуло хоть что-то, и это было изумление, - если все будет в порядке, ребенок родится в конце сентября. Если будет мальчик - я назову его Алексеем - в честь папы. Если девочка - Анна - в честь мамы.
Лиза почувствовала, как ее рука, в которую он уткнулся лицом, стала влажной. Он плакал, что ли? Она увидела, как его широкие плечи несколько раз беспомощно содрогнулись. Она не почувствовала ни радости, ни удовлетворения, видя его отчаяние, почти агонию…
- Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне…
- Нет, Роберт, нет… Уходи. Прошу тебя, уходи.
- Лиза, я тебя умоляю…
- Послушай, когда я верила в то, что моя жизнь будет счастливой - меня изнасиловали какие-то подонки. Я выжила. Потом ты заставил меня поверить в то, что я буду счастлива… Это все закончилось тем, что мы поговорили в отеле. В третий раз я не поверю. Слишком тяжело пытаться выжить потом… Уходи.
Он тяжело поднялся. Отошел к двери, долго-долго стоял, смотрел. Потом вышел.
Роберт знал, что где-то неподалеку в палате Тереза, он знал номер этой палаты - они созванивались. Он постучал, услышал: "Войдите", заглянул. Как он нуждался хотя бы в одном добром слове…
Тереза что-то печатала, рядом в кресле сидел Зубов и читал, недовольно пофыркивая.
- Добрый вечер, - смущенно поприветствовал он их.
- Роберт, - отложила Тереза ноутбук, голос ее был холоден, - заходи.
Он замялся на пороге, понимая, что не вовремя. Потом остановился, привалился к косяку двери - и закрыл глаза. Тереза и Владимир ничего у него не стали спрашивать: и так по его виду все было ясно.
Тереза понимала, зачем он пришел к ней. Ему хотелось хоть каких-то слов утешения и сочувствия. Понимала, что, безусловно, должна ему их сказать. В конце концов, он ее друг. И она-то знает, почему так его вынесло. Она знает. Но тех слов, что он хотел слышать, у нее не нашлось, а град упреков обрушивать на него она не хотела. Поэтому молчала…
"Что же ты наделал?"
"Как ты мог не приехать сразу?"
Вот и все, что она, его друг, могла ему сказать…
Это было то, что услышал в ее молчании Роберт.
Это было то, что разглядел в ее глазах Зубов. Поэтому он поднялся и бросил на жену укоризненный взгляд.
- Пойдемте, Роберт, покурим, - предложил он британцу.
- Ты что, опять начал курить? - возмутилась Тереза.
- Ты сама садишься за руль, игнорируя мои просьбы взять шофера. Тебя на скорости пять километров в час заносить на обочину, когда ты выезжаешь с дачи. Ты падаешь в кювет. Глубокий. Ставишь машину практически вертикально. Пугаешься сама до полусмерти. Пугаешь меня. Попадаешь в больницу. При чем в Питере. Отправляешь меня в Африку… Да, я снова закурил, - безапелляционно заявил он Терезе.
- И как ты меня терпишь? - ехидно спросила Тереза.
- Периодически с трудом, - отрезал актер.
Роберт напрягся, испугавшись, что и они переругаются, но Тереза рассмеялась. Ее смех подхватил Владимир.
- Мы пошли, не скучай.
Актеры вышли из палаты, спустились по лестнице, вышли на улицу.
- Фууу, - протянул Владимир, - женщины… Это же невозможно…
Роберт молчал.
- Я понимаю, конечно, - проговорил Владимир неожиданно мягко, - что любые слова в данной ситуации прозвучат… неубедительно, но все же… Не отчаивайтесь так. Постарайтесь надеяться. Это тяжело, это больно. Это сводит с ума, но это надо… Подождите. Попробуйте еще раз, когда Лиза отойдет.
- А если не получится?
- Скорее всего не получится. Она слишком оскорблена. Плюс - она же беременна. А это тяжелый коктейль… Вы же знаете, что Тереза тогда, два года назад, ушла от меня, как только поняла, что забеременела. Целую теорию подвела под это… И про мое непостоянство, и про то, что жить со мной не сможет. И про то, что не желает ждать, пока я ей изменю, а это неизбежно…
Только мне не потрудилась ничего объяснить: просто поставила перед фактом - и все. И это посреди полного благополучия… А вы такой прекрасный повод дали… Терпите. Просите еще…
- А если она не простит?
- Еще и еще. Снова и снова. Демонстрируйте постоянство. И редкостное занудство. Опробовано. Рекомендую…
Помолчали. Владимир так и не достал сигареты. У Роберта создалось впечатление, что он не курит - так, злит зачем-то жену…
- Можно задать вам вопрос? - спросил он вдруг.
- Почему вы всегда говорили, что не знаете английского?
- Особо не хотел общаться, - честно ответил муж Терезы.
- Понятно…
- Тереза с такой гордостью хвасталась вашими успехами в изучении русского, что мне, как вы понимаете, ничего не оставалось, как выучить язык предполагаемого противника…
- Ясно… - они опять помолчали, - Владимир, вы же понимаете, я ведь действительно не мог прилететь раньше… Я не мог позволить себе сорвать последние две недели съемок. Я с особым чувствами прыгал с автоматом по проклятым скалам. У меня герой, - усмехнулся он, - эдакий солдат удачи с выжженной душой. Внешне абсолютно равнодушный, невозмутимый - абсолютный автомат для убийства… Он, правда, способен на добрые поступки, которые совершает неожиданно. Неожиданно, прежде всего, для себя… Я вот думаю, что выжженную душу за эти две недели я показал превосходно. Про невозмутимость сказать ничего не могу, но претензий у режиссера ко мне не было… А еще я прыгал с моста. Отказался от каскадера, подписал дополнение к контракту, что отказываюсь от всех претензий к компании - и прыгнул. Крупный план получился отменный…
- Я понимаю. И Тереза тоже понимает, поверьте… Просто она была так счастлива за вас. Вы с Лизой были для нее, как ожившая сказка, до которых моя супруга большая охотница. Она же писатель-фантаст… Можете быть уверены - она все для себя придумала про вас - и была этим счастлива. Очень-очень счастлива…
Роберт опустил голову. Ему было невообразимо стыдно. А ведь о его разрыве с Лизой еще не знали родители…
Он не сказал, что практически перестал спать. Что у него постоянно ныло сердце, что режиссер отправил его к доктору, а доктор выписал ему курс успокоительного… Что он не собирался ничего подобного принимать - как он тогда чувства хоть какие-то выражать будет…
Они стояли рядом и молчали каждый о своем.
- Владимир, я бы хотел попросить вас и Терезу. Лизе необходимо подыскать дом. Такой, где она не будет бояться. Ей надо найти кого-нибудь, кто будет заботиться о том, чтобы она хотя бы поела вовремя… Я не представляю, как ее заставить принять это от меня… Но я просто не переживу, если она вернется в свою ужасную комнату. Это ад… Этого не должно быть.
Голос Роберта был глухой и безжизненный. Зубову хотелось ему помочь, только он не знал, как…
- Пожалуйста, уговорите ее, - говорил британец. - Мне необходимо сделать это для нее и ребенка… Если у вас не получится, позвоните, я прилечу, буду уговаривать сам. Только я опасаюсь, что эффект будет обратный.
- Это точно… - кивнул Зубов. - Я понимаю, я все понимаю. Мы с Терезой что-нибудь придумаем. И, конечно, будем держать вас в курсе…
Глава тридцать пятая
Человек ко всему привыкает. Об этом рассуждал Роберт, который в первый числах апреля приехал к родителям. Он сидел у камина в гостиной, смотрел на язычки пламени и размышлял над тем, что он - как и положено человеку - тоже привык.
Он уже мог спокойно пройти мимо ее пустого сарайчика - в первый раз, когда он подошел - у него схватило сердце - он побелел и замер. Мама отправила его к доктору: "Сердце в норме. Стресс", - сказали ему. Спасибо, а то он не знал.
Он открывал двери своей квартиры в Лондоне, уже не надеясь услышать ее голос - первые дни он ему повсюду мерещился. Она то звала на помощь, то щебетала что-то веселое…
Он привык к тому, что у него на груди, на цепочке теперь висит ее кольцо - как только Лиза пришла в себя, она ему отослала его подарок.
Он уже мог радоваться. Радоваться тому, что Лиза вернулась в Соединенное королевство и обитала в коттеджике неподалеку. Родители делали ей сейчас вместо туристической визы гостевую… И очень-очень надеялись, что Лиза будет рожать их внука здесь, дома… Он радовался, что папа и мама по-прежнему общаются с Лизой. На самом деле, если быть точным, они только с ней и общались. Ездили в гости за десять миль. Мама готовила мясо, папа не забывал захватить с собой пирожные… Они общались с нею. Не с ним. Он практически не приезжал сюда из Лондона - слишком больно.
Ему давало силы лишь то, как он все удачно организовал для нее. Он все продумал, чтобы обеспечить ее максимальным комфортом. Он нанял Шейлу, переманив ее у собственного агента.
Шейла - этот гений организации - нашла и коттедж - маленький, но очень уютный. В нем даже был сарайчик, и хозяева были не против, что из него сделают мастерскую для русской художницы. Шейла теперь значилась агентом Лизы и особенно ревностно следила за тем, чтобы в холодильнике была еда. Она же изыскала в Бедфорде гинеколога, который понравился Лизе - между прочим, русского. Ездила в Москву - Тереза вовсю развернулась с организацией выставки, приуроченной к выходу своей новой книги - дел было полно.
Все образовалось как нельзя лучше. Лучше, чем могло быть… Роберт понял, что больше не может сидеть неподвижно в кресле.
Он поднялся, отправился к себе. Поднялся на второй этаж, прошел мимо ее комнаты. Прошел спокойно. Он сам собирал ее вещи, когда Шейла нашла ей жилище. Сам паковал картины. Помогал грузить все в грузовичок… Он смог.