Принципиальная статья о крестьянском выходе (установление "Юрьева дня") предполагала нечто среднее между встречавшимися в жизни запретами на переходы и правом свободных переходов в любое время. То же "среднее" устанавливалось в качестве платы за пожилое (плата за уходящего работника), но в реальной жизни, конечно, каждый землевладелец стремился получить возможно большую плату.
За пределы обычной практики выходили статьи о холопах. XV в. дал ускорение двум параллельным процессам: росту городов и сферы распространения наемного труда и разорению "маргинальных" слоев, обычно продававших себя в рабство. По "Русской правде" одним из источников холопства было "тиунство без ряду". Иначе говоря, холопами становились управляющие княжескими и боярскими вотчинами, сами обладавшие большой властью и богатствами. Холопами были и многие военные слуги, в том числе командовавшие отрядами свободных воинов. Судебник 1497 г. делал первый шаг для преодоления этого противоречия: под контроль берутся источники холопства. Делается и первый шаг по ограничению служебного холопства: "по тиунству и ключу" в городе порабощать запрещалось (на селе формула сохраняла свою силу). Более решительный шаг в ограничении холопства будет сделан через полвека в Судебнике 1550 г., когда эта проблема еще более обострится.
Судебник 1497 г. закреплял за "Землей" права, зафиксированные ранее в "Белозерской грамоте": старосты, сотские и "лут-чие люди" должны участвовать в судебных разбирательствах наряду с наместниками. Но круг разбираемых дел сужался. Наиболее социально значимые проблемы выводятся из сферы дел, решаемых на месте.
§ 2. ПРОБЛЕМЫ "ЗЕМЛИ" И "ВЛАСТИ" НА РУБЕЖЕ XV - XVI вв.
В 90-е гг. XV в. сам "государь" Иван III колебался между двумя весьма разными направлениями в настроениях его ближайших советников. При кажущейся ясности ситуации в историографии она освящена слабо, поскольку производит впечатление внутрисемейных распрей. На самом деле все было сложнее, ибо за "внутрисемейнымираспрями" стояли довольно четкие интересы разных придворных "партий". Первую "партию" составляла провизантийская группа Софьи, ее окружения и соответственно Василия Ивановича - будущего великого князя. Ей противостояла группа, ориентированная на Елену Волошанку, вдову безвременно умершего Ивана Ивановича Молодого, сочувственное отношение к которому в летописях заставляет предполагать, что на него возлагались большие надежды. В колебаниях Ивана III между этими двумя группами не всегда можно понять, где это были размышления государственного мужа, а где личные обиды на капризную византийскую царевну.
Софья была женщиной решительной и властной, способной на любое "чисто византийское" преступление. Поэтому мало что значила ее опора на провизантийское иосифлянское духовенство: в Италии беженка из Константинополя легко принимала и иные Символы веры. Позднее А. Курбский заметит, что все зло на Руси шло от "жен-иностранок". Помимо Софьи, он имел в виду также вторую супругу Василия III Елену Глинскую. Елену Волошанку же в этот разряд он никак не заносил. В XV в. в "Волошском гос-подарстве" (в Молдавии) говорили и писали на славяно-русском языке. Расположенность Ивана III в 90-е гг. к дочери молдавского господаря Стефана IV имела и определенную дипломатическую подоплеку: Стефан был естественным союзником Москвы против правителей Польши Ягеллонов и реальным союзником московского "государя" в деле собирания русских земель. Но в противостоянии двух женщин у Софьи был определенный перевес: она опиралась на ортодоксальные провизантийски и даже проримски настроенные церковные круги. В свою очередь Елена Волошанка могла рассчитывать на поддержку тех, кого иерархи признавали еретиками, кто на самом деле был ближе к исконному христианству, но имел более свободный взгляд и на религиозные, и на политические вопросы.
А ситуация была сложной и крайне запутанной. С 70-х гг. XV в. в Новгороде весомое влияние приобретает "ересь жидовствующих", суть которой великий князь, конечно, не осознавал ("жидовствую-щими" на Руси еще в XI в. называли приверженцев ирландской церкви, и последователи этой традиции отвергали закрепостительные тенденции эпохи). Но он четко воспринимал источник: еретики пришли из Литвы. В самой Москве вольные мыслители, по сути, из ближайшего окружения великого князя, высказывают совсем иные мысли и идеи, но и за ними тянется шлейф-обвинение: "еретики". Иван III в конце 80-х гг. вместе с новгородским архиепископом Геннадием твердо стоит против митрополита Геронтия (митрополичий сан князя не смущает). Но затем отношения с Геннадием явно осложняются, поскольку первый переводчик на славянский язык Библии (1499 г.) начал ожесточенно отстаивать позиции иосифлян и право монастырей владеть селами. Реформа митрополита Алексия была отброшена: принцип "нестяжательства" и обязательный труд монахов уходил в сторону. А отвержение начинания Алексия создавало много и церковных, и светских проблем, в которых великий князь не смог бы и разобраться, а главное - вряд ли бы ему это позволили.
Переплетение многих противоречий вылилось в кризис 1497 г. Начало его также связано с молдавскими делами: обострением противостояния Польши и "Волошской земли". Но накопилось и множество внутренних проблем, связанных прежде всего с противодействиями княжат и бояр новому порядку. Княжата и бояре по-прежнему борются за право отъезда (отсюда пролитовские настроения), и за право безоглядно распоряжаться в своих вотчинах.
Летом 1497 г. над "Волошской землей" нависла серьезная угроза, однако Стефану ГУ{ 1457 - 1504), склонявшемуся уже было идти на поклон к Стамбулу, удалось разбить вторгшиеся польско-литовские войска. Но вскоре молдавский господарь был вынужден признать себя вассалом турецкого султана. Значение его для Руси как союзника в противостоянии Польше и Литве снизилось. Вместе с тем обозначились протурецкие симпатии волошан-мол-даван, чем не могли не воспользоваться родственники и греческие эмигранты из окружения Софьи, которые, конечно, симпатизировали литовской стороне: за Александра Казимировича была выдана дочь Ивана III и Софьи Елена, и в этой дипломатической сделке участвовали лица из окружения Софьи. Осенью 1497 г. возникает реальный заговор, во главе которого стоял боярин В. Гусев, а за его спиной - со своими интересами - Софья с сыном Василием, которому доходил восемнадцатый год. Заговор приобрел реальные очертания, был раскрыт, и в декабре 1497 г. В. Гусев и его соучастники были казнены, а Софья с сыном Василием подвергнуты очередной опале.
Предпочтения Ивана III склонились на сторону группы Елены Волошанки. В феврале 1498 г. состоялась торжественная коронация четырнадцатилетнего Дмитрия-внука (сына Ивана Ивановича Молодого) в качестве "великого князя" - соправителя самого государя. Поскольку нарушалась традиция майората, Иван III давал наказ послам разъяснять, что он волен в своих сыновьях и внуках. В этом проявлялось и собственное представление, и стремление к неограниченной власти, и это должно было подчеркиваться особой торжественностью коронации внука. Но в литературе справедливо отмечалось, что, вроде бы передавая внуку неограниченную власть, Иван III никак не обеспечивал ее материально. Если сын великого князя Василий Иванович изначально имел весьма значительные земельные владения и стремился к их расширению, то Дмитрий-внук таковых не имел вообще, и в этом, по всей вероятности, заключалась одна из главных задач выдвижения на первый план Дмитрия. Иван III как бы завершал ту линию, которая была начата еще Дмитрием Донским: не допускать очередного раздела объединенных земель. Это было замечено и на Западе. В письме к императору Максимилиану кенигебергский командор отмечал, что "старый государь один держит в своих руках управление землей и не хочет допустить собственных двух сыновей к управлению или разделу земли. Это для магистра Ливонии и для почтенного Ордена во многих отношениях тяжело и невыгодно: Орден не может противостоять столь большой силе, сосредоточенной в одних руках, в отличие от того положения, когда земля поделена между государями".
Самодержавные устремления Ивана III поддерживались именно окружением Елены Волошанки. Такого рода устремления вообще всегда и везде поддерживаются теми, кто не имеет корней в "этой стране". "Повесть оДракуле", написанная видным приверженцем идеи самодержавия Федором Курицыным из окружения Елены Волошанки, прославляет жестокость во имя государственной целесообразности. Но и для Византии придворная жестокость - это вся тысячелетняя история, а потому и задача в конечном счете сводилась к владению рычагами власти. На заговоре приверженцев феодальной вольницы окружение Софьи лишь спекулировало, что вскоре и проявится. А Иван III, как и во многих других случаях, уступал конкретным прагматическим интересам. На стороне же Софьи оказались богатейшие монастыри и церковные авторитеты, которые скептически относились и к реформе митрополита Алексия, и к решениям об освобождении Русской Церкви от зависимости со стороны отнюдь не бескорыстного византийского духовенства. На стороне Софьи оказываются и архиепископ Геннадий Новгородский, и монастыри, жаждавшие сел отнюдь не ради христианского просвещения крестьян. Гнев великого князя на жену и сына начал таять, а внук был принесен в жертву соперничавшей когорте властолюбцев. При этом Василий готов был даже отъехать в Литву (по крайней мере, он ехал к литовским границам), что могло быть одной из причин перемены в настроениях Ивана III: он всегда был реалист и прагматик и достигал целей постоянной ориентацией на изменяющиеся условия. В 1502 г. Дмитрий и его мать Елена Волошанка будут отправлены "за приставы". В тюрьме в 1509 г. Дмитрий и закончит свои дни при почти полном молчании русских и иностранных источников: ни объяснения причин смерти, ни оценок в них нет.
Вопрос об обстоятельствах и причинах отстранения от власти Дмитрия-внука в 1502 г. в литературе обсуждался, но вряд ли может быть решен при имеющемся состоянии источников. Во всяком случае, в источниках все сводится к личной воли государя - он кого хочет, того и жалует, а кого хочет, того и наказывает. В частности, русским послам указывалось, что они должны были объяснять отстранение юноши Дмитрия примерно в том же духе, что и его возвышение: "Который сын отцу служит и норовит, ино отец того боле и жалует; а который сын родителем не служит и не норовит, ино того за что жаловати?" В другом наказе (1504 г.) разъясняется: "Внука был государь наш пожаловал, и он учял государю нашему грубити: ино ведь всякой жалует дитя, которое родителем норовит и служит; а который не норовит, да еще грубит, ино того за что жаловати?"
Было бы интересно узнать, из-за чего юноша Дмитрий "грубил" деду? На действительные причины князь в своих наказах даже не намекает. Но это явно связывалось и с падением роли Волошской земли в качестве стратегического союзника Московской Руси, и с обострившейся борьбой вокруг соотношения византийской и русской церкви, разного прочтения христианства. Ведь именно тогда Иван III отказался и от своих советчиков братьев Курицыных, и от поддержки так называемой "московской ереси", да и от поддержки "нестяжателей" тоже. Он уступил "византийской чистоте", отказавшись и от идеалов подвижников XIVв., и от многих традиций русского христианства, и даже от столь важной для государства задачи обеспечения поместьями служилых людей, во имя то ли сиюминутных политических успехов, то ли исходя из своей оценки государственных задач, то ли просто из чувства самосохранения.
В Никоновской летописи имеется, может быть, самое реальное объяснение перемены, происшедшей в настроении "государя" в 1503 г., когда наиболее остро стоял вопрос о возможной секуляризации церковных земель и ликвидации удельной системы. В так называемом "Слове ином" рассказывается о земельной тяжбе "некоторых человецех", крестьян великокняжеских владений с Троицким монастырем. Обычное нарушение: монастырь "переорал (т. е. перепахал. - А.К.) земленую межу" и пашет землю, принадлежащую князю. Иван III повелел нарушившего межу монаха карать "торговой казнью" (так обозначалось публичное битье кнутом), а с игумена Серапиона взыскать 30 рублей. Были затребованы и прошлые грамоты монастыря на все села. Но, как сообщает Никоновская летопись, 28 июля "князь великий Иван Васильевич всея Руси начат изнемогати; его же Господь любит, наказует". Иными словами, болезнь воспринималась как наказание Божье, и, очевидно, так это воспринял и сам князь. Так или иначе, но вскоре вопрос о секуляризации практически снимается, и состоявшийся через некоторое время церковный собор считал вопрос о сохранении монастырского землевладения уже почти решенным.
Отказ от секуляризации церковных земель, по существу, предопределял отношение и к другому вопросу - корректировался взгляд на удельную систему. Как справедливо отметил СМ. Каштанов, эти два вопроса могли быть решены только во взаимосвязи. Сохраняя одно, великокняжеская власть неизбежно должна была сохранять и другое. Но высшей власти оставалась хотя бы функция регулятора всегда напряженных отношений между светскими и церковными землевладельцами.
Иван III умер в 1505 г. явно не на вершине своих достижений. На Руси прошли несвойственные ей пожары, в которых сжигали еретиков, в том числе тех, кому князь не так давно симпатизировал. И даже внешнеполитические успехи уже не выглядели надежными. Явно не сумел он предусмотреть и последствия своих конвульсивных действий конца XV-начала XVI в.
§ 3. ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА В ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ВАСИЛИЯ III
Для того чтобы понять особенности правления Василия III Ивановича (1479 - 1533), необходимо проанализировать подход нового великого князя к общегосударственным интересам. Дмитрий-внук служил государству: он не имел ничего, кроме "шапки Мономаха", врученной ему во время возведения в чин "великого князя" и соправителя Ивана III. Своим положением Дмитрий был просто обречен говорить и думать только об общегосударственном (правда, в той мере, в которой позволял возраст и реальная подготовка к несению государственных обязанностей). Василий Иванович изначально имел земельные владения и поэтому его сознание сохраняло инерцию мировоззрения княжат своего времени. И относился к государству Василий скорее как вотчинник, нежели государь, что проявилось еще при Иване III. В начале 90-х г.г. это были притязания Василия на тверские владения (в частности, Кашин), на которые явно было больше прав у Дмитрия-внука, чья бабка, первая жена Ивана III, была тверской княжной. Позднее Василий претендовал на западные районы, смежные с литовскими, причем притязания Василия псковичам не нравились потому, что Псков тяготел к Москве, но псковичи не видели такого тяготения у самого Василия в первые годы XVI в.
Еще одна черта Василия III - властолюбие. Оценивая княжение Василия III Ивановича, С.Ф. Платонов заметил, что он "наследовал властолюбие своего отца, но не имел его талантов". Оспаривая мнение насчет "талантов", A.A. Зимин вполне соглашался относительно "властолюбия". "Из хода острой придворной борьбы, - заключал автор, - он извлек для себя важные уроки. Главный из них тот, что за власть надо бороться". И далее: "Даже опричнина, это самое оригинальное из детищ Ивана IV, имела корни в мероприятиях Василия III. Именно в первой трети XVI в. дворовое войско (великокняжеская гвардия) начинает обособляться от общегосударственного. Даже поставление на престол Симеона Бекбу-латовича (Иваном Грозным. - А.К.) имеет прецедент в попытке Василия III назначить себе наследником крещеного татарского царевича Петра".
Все верно. И было в истории так бессчетное количество раз. Только вывод должен быть иной: если Иван III за стремлением к власти не забывал государственные интересы, то у Василия III властолюбие всегда стояло на первом месте. Он готов был отдать Россию казанскому царевичу, лишь бы она не досталась кому-нибудь из родных братьев. (И такая проблема встала уже в 1510 г. во время окончательного подчинения Пскова.) Еще лучше выразил суть понимания власти Василием III боярин Берсень-Беклемишев: "Иван III любил встречу" (т.е. обсуждение, спор с ним), Василий же решал дела "запершись сам-третей у постели". А государственные дела так, естественно, не решаются.
Первые "приказы" как элементы управленческой структуры в источниках упоминаются уже с начала княжения Василия III. Однако это просто иное название тех самых "путей", которые складывались в 80-е гг. XV в. Можно предполагать и ограничение их функций именно задачами обеспечения не государственных интересов, а княжеской вотчины.
Заслуги Василия III обычно ассоциируются с тремя датами: присоединение Пскова в 1510 г., Смоленска в 1514 г. и Рязани в период 1516 - 1521 гг. Но надо иметь в виду, что Псков уже в конце XVb. признавал Ивана III "государем", постоянно обращался за помощью к Москве в противостоянии угрозам со стороны Ливонии и сепаратистским тенденциям новгородского боярства. Василий Иванович лишь распорядился вывезти из Пскова вечевой колокол и посадил в качестве постоянного управляющего московского наместника (их приглашали в город и ранее по определенным случаям). А это - достижение далеко не бесспорное. Псков в итоге в системе объединяющегося государства играл менее значимую роль, нежели ранее.
Возвращение Смоленска, буквально отданного Литве двумя предшествующими Василиями, - факт, безусловно, важный. Но и это лишь возврат к позициям, завоеванным еще во времена Дмитрия Донского и исправление беспринципных действий сына и внука великого деятеля Руси.