В пользу плутонидов (дорогой читатель, не путай их с "плутократами") говорит хотя бы то обстоятельство, что вулканическая деятельность на южном континенте отнюдь не является редким явлением. Гора Эребус на антарктическом острове Росса - это настоящий вулкан высотой в 4 тысячи метров, который постоянно извергает в воздух пемзу и пепел. Кроме этого в ходе наших исследований мы обнаружили еще несколько потухших вулканов. Такие вулканы, возникшие в третичный и даже вторичный период, могут действовать еще на протяжении тысячи веков. Вспоминаются теплые источники и купальни в Таунусе и Богемии, которые связаны именно с вулканической деятельностью. Впрочем, о вулканах на Южном полюсе мы поговорим потом.
Глава 10
НА СТАНЦИИ
Работы на выделенной нам части Антарктического континента были закончены. Спасаясь от непогоды, мы были вынуждены ретироваться. Поскольку она приходит к нам с востока, то мы должны прорываться на запад. Вероятно, нам удастся совершить еще один дальний полет, несмотря на предостерегающие покачивания головой профессиональных метеорологов. Завтра мы должны дополнить нашу область исследований еще западными окончаниями льдов.
Увы, но с научными прогнозами погоды спорить очень сложно. О полетах можно вообще забыть. Однако это не мешает осуществить по крайней мере "лодочные прогулки" до дрейфующих льдов. Мы берем два бота и направляемся к зоне дрейфующих льдов, где виднеется несколько огромных льдин. У них мы встаем на якорь. Каждый из нас своим видом меньше всего напоминает "сухопутного человека". На нас меховые шапки, толстые шерстяные свитера, кожаные куртки. Наш облик завершает наличие полярной бороды. К великому ужасу Блудау, он (впрочем, как и все остальные) выглядит так, что смог бы сойти за героя вестерна.
Поскольку с нами имеется достаточное количество людей, снимающих все это действо на фотоаппаратуру, то эти сцены, наверное, будут еще не раз удивлять будущие поколения. Вот уж где начинается ярмарка тщеславия. Стоит только достигнуть кромки льда, как Хартман с винтовкой в руках застывает в позе кинозвезды, бросая смелый пронзительный взгляд в направлении Южного полюса. Уже сама эта сцена стоит того, чтобы превратить ее в настоящий кинофильм.
К слову, о винтовках! Конечно же, они имеются на борту "Швабии", но только для того, чтобы пополнить зоологические запасы и привезти домой как можно больше редких животных. Барклей радуется буквально каждой мошке. Его отнюдь не смущает, что иногда личные охотничьи трофеи совсем невелики. Это четыре тюленя и четыре живых пингвина Адели. По большому счету их было пять, но один из крошечных сорванцов успел вовремя сигануть с лодки в воду. Когда мы его с трудом поймали, то оказалось, что сбежал другой пингвин. В итоге их осталось все-таки четыре штуки.
Мы несказанно гордимся нашей добычей. Мы не можем скрыть своей злорадной радости, что на лодке "конкурентов" смогли поймать всего лишь ничем не примечательную чайку. Если судить по пальбе, которая стояла при ее поимке, то чайка умерла от изрядного отравления свинцом.
Внезапно для всех из вида пропадают Гбурек и Бургхард. Они занимаются гимнастикой на льдинах. Вообще-то это весьма рискованное занятие. Они скачут с льдины на льдину. В какой-то момент Бургхард проваливается в антарктическую воду. Температура воды, наверное, около нуля градусов. Гбурек вытягивает его из пучины. Позже в шутку он попросит медаль за спасение утопающих. Теперь они оба - мокрый и сухой - сидят на небольшой льдине, отстоящей от нас где-то на 50 метров. Они не рискуют перепрыгивать через рукава-протоки, так как льдины находятся в постоянном движении. Протоки между ними могут из небольших стремительно превратиться в очень широкие. Бедолаги решат превратить свою льдину в "баржу", приблизившись к нам при помощи багра. Они приближаются к нам настолько близко, что мы можем кинуть им канат, а затем забрать в свою лодку. "Мокрого" мы сразу же облачаем в сухую одежду и на всякий случай активно массируем, чтобы тот избежал обморожения. Все участники этой прогулки, включая пингвинов, вернулись на корабль в целости и сохранности.
Теперь предстоит работа нашим корабельным плотникам - Шеферу и Веренду. Они должны соорудить для наших новых пассажиров загон, чтобы те не смогли под шумок сбежать обратно в море. Расстояние между деревяшками получается такое, что в него не просунется даже крошечный пингвин Адели!
6 февраля в 15 часов 10 минут по Гринвичу мы поворачиваем! "Капитан вентилей", то есть первый инженер, дает многократный гудок. Если не считать метеорологических наблюдений и запусков радиозонда, то наша рабочая программа в основном состоит из некоторого числа океанографических и биологических исследований, которые мы совершаем во время остановок по нулевому меридиану.
Для ученых участников экспедиции такие остановки или "станции" являются научным событием высшего класса. Для всех остальных это всего лишь необходимый, но отнюдь не самый расслабляющий перерыв на несколько часов. Во время этой остановки с одной или нескольких сторон корабля океанограф опускает в море термометры, а биолог забрасывает в пучину свои сети. Механизмы, с которыми работает Барклей, конечно, не беззвучные, однако их шум не сильнее обыкновенного электрического гула. Однако "неистовая Паула" - так прозвали исключительно трещащую и скрипящую машину Паульсена для опускания лотов в воду - является поводом для множества морских проклятий. Кроме этого она оккупирует весь средний неф и носовую часть корабля по меньшей мере на четыре часа. Замеры температуры воды производятся на различных глубинах - 75 метров, 300 метров, 400 метров, 500 метров, 800 метров, 1000 метров, 1200 метров и так далее до уровня дна, глубина которого в некоторых местах составляет 5 тысяч метров. Кроме счетчика отмотанного троса имеется еще водный ковш с откидным термометром. На тросе имеется большой груз. Когда над кораблем раздается ужасающий грохот, то это значит, что пришло время завтрака. Термометры должны "привыкнуть" к температуре воды на определенной глубине.
Откидные термометры сконструированы настолько затейливо, что их можно было бы назвать крохотным чудом. После завтрака подвижная гиря вызывает закрывание затвора в отдельных водяных ковшах, закрываются вентили, что вызывает опрокидывание связанных с ними термометров. Трубочки с ртутью показывают этот резкий температурный перепад. Если этот термометр извлечь на поверхность, то на нем сохраняются показания, которые были сделаны на глубине. Они имеют точность до сотой доли градуса, что позволяет судить о температуре воды на определенной глубине. Кроме этого поднятые водяные ковши извлекают пробы воды с глубины, которая сразу же исследуется на предмет уровня кислорода и соли, содержащейся в ней.
Паульсен является истинным ученым, а потому для него совершенно безразлично, когда мы останавливаемся у очередной "станции". Если это происходит ночью, то он губит и собственный сон, и сон всех остальных участников экспедиции. Барклей тоже активно принимается за работу, но к его и к нашему счастью, его деятельность не связана с "неистовой Паулой". Его сети закидываются в воду на противоположном борту корабля, после чего опускаются приблизительно на глубину в 500 метров, что само по себе не занимает слишком много времени.
В стоянках на "станциях" есть один плюс! Во время их не используется эхолот. Это несказанное счастье для наблюдателя, так как он может спокойно поспать, не нажимая каждые полчаса на кнопку. А также это не может не радовать обитателей средней палубы, так как их каюты не наполняются каждые полчаса пронзительным завыванием электрического стартера, который расположен между третьим и четвертыми люками твиндека. Помещение, в котором "нажимали на конку", то есть обслуживали эхолот, находилось в каюте Брунса, которую мы прозвали "кафе "Лот"". Сам же Брунс, судя по всему, имел стальные нервы толщиной с трос, так как ни стартер, ни кнопка включения ему совершенно не мешали.
Как видим, наши научные работы влачили жалкое, горькое и унылое существование. Но это было далеко не все. Как-то за завтраком к нам с похоронным выражением лица подсел Ланге.
- Что стряслось? - осведомляемся мы.
- Это просто чудовищно! - говорит Ланге, после чего решительно поворачивается к Котгасу.
- Господин капитан, я могу продолжить свое существование в моей каюте только лишь при условии, что я получу в распоряжение надувную лодку. Представьте себе, пожалуйста: я лежу на верхней койке, Гбурек - на нижней. Если бы наоборот, то было бы, наверно, еще хуже… Итак, я не курю… Гбурек же себе не отказывает в сигаретах… Я хочу проветрить нашу каюту от спертого воздуха… Я открываю бортовой иллюминатор, что само по себе безумно сложно… Но мне это удалось… ОООо! Потоки свежего воздуха… Довольный, я ложусь спать. Гбурек уже храпит вовсю. Все они, курильщики, такие… Вдруг! Шлеп! Волна накрывает наш иллюминатор… Гбурек и я выпадаем из коек… Поднимаем глаза и видим, что книги, весьма ценные научные книги, лежавшие на столе, плавают в лужах… это ужасно!
- Но вы хотя бы закрыли бортовой иллюминатор?
- Слава Богу, нам это удалось. Но мы хотели его хотя бы изредка открывать!
Мы выражаем Ланге искренне сочувствие, подбирая самые остроженные слова. Но как бы между прочим мы осведомляемся о причиненном материальном ущербе. К нашему всеобщему счастью, он значительно меньше, чем можно было бы ожидать в данной ситуации. Из потерь в "научной" литературе можно сожалеть только об Уоллесе. Но утрата была в большей степени эстетического, а не содержательного характера. Кроме этого невелика потеря, если в книге недостает нескольких страниц.
У нас есть расписание плавания! Мы не просто идем под открытым небом и делаем остановки где-то посреди океана, но двигаемся в соответствии с хорошо продуманным планом. Он составлен капитаном Ричером. В чем-то этот план напоминает удобное железнодорожное расписание! Всё с точностью до дня и часа! Тютелька в тютельку! Участники экспедиции с немалым удивлением узнают, что 3 марта в 13 часов по Гринвичу мы должны прибыть в Кейптаун, слывущий притоном разврата. Узнали мы об этом 23 февраля в 16 часов, когда отплывали от Южной Джорджии.
Иметь такое расписание экспедиции - одно удовольствие. Уточнять пришлось только две даты. Во-первых, 6 февраля, когда мы отбывали из Антарктики. Во-вторых, как ни покажется странным, наше прибытие в Гамбург -12 апреля. Как нашему корабельному командованию, невзирая на отвратительную погоду и прочие происшествия, удалось установить верные даты с точностью до часа, для меня до сих пор остается загадкой.
Южная Джорджия! Мы действительно очень сильно хотим оказаться там, чтобы расширить наши познания об островах полярных морей Южного полушария. Кроме этого Крауль хочет пропустить по стаканчику виски с живущими там его старыми приятелями. Виновницей того, что этот великолепный план сорвался, была "неистовая Паула". Океанографические и биологические "станции" были важнее нашего любопытства. Однако погода не была слишком любезной по отношению к нам. Постоянно штормило, моросило. Корабль изрядно болтало на волнах. Мы, считавшие себя уже "старыми морскими волками", полагали, что были приучены ко всему. Однако истинным потрясением это стало для наших "пиккельвинен". Именно таким мелодичным словом живущие в Кейптауне буры называют пингвинов.
Итак, пиккельвины! Они не понимают, что происходит, и не знают, как им быть. Почва у них уходит из-под ног. Когда палуба поднимается со стороны носа, то они падают назад. Однако вскоре ее вздыбливает со стороны кормы, и они наклоняются вперед. В самых критических случаях они должны семенить мелкими шажками.
Между тем внимательный читатель мог заметить, что наши пиккельвины с момента их счастливого прибытия на корабль воспринимаются нами как дети. Их берегут как зеницу ока. Ничто не тревожит нас больше, чем самочувствие наших любимцев. Тому есть примеры.
Было воскресенье. Полные неясных надежд, мы сидим за столом для завтрака. Поскольку у нас день отдыха, то утренний кофе подается на полчаса позже, а это значит, что сони могут подольше поваляться на койках. Наконец все в сборе. Появляется со своим традиционным для воскресенья вопросом Малызка: "Что предпочтете? Яичницу-болтунью, глазунью или яйца всмятку?" Однако в то время, когда мы направлялись в Кейптаун, он изменил своей коронной фразе. Он стал говорить: "Господин Икс, надеюсь, вы тоже не будете против, если яйца на этот раз будут отданы пингвинам. Вы же знаете, как им тяжело сейчас приходится". Хитрец умеет правильно подобрать слова и сделать акценты. Он произносит фразу, вворачивая в нее слово "тоже". В итоге у господина Икс возникает ощущение, что он был единственным из восьмидесяти двух человек, который придерживался абсурдной мысли, что он имел право потребовать яичницу, а не отдать яйца пингвинам. Малызка чувствовал себя ответственным за судьбу наших протеже. Складывалось впечатление, что это были его питомцы, которых он должен был воспитать и вырастить. Интонация его голоса была такой, что во многих случаях ему не требовалось даже заканчивать фразу, чтобы, само собой разумеется, получить утвердительный ответ. Обычно ему предлагалось сготовить яйца любым удовлетворяющим пиккельвинов способом.
Имелся лишь единичный случай, когда один участников экспедиции позволил себе проявить редкостный эгоизм, утром воскресного дня съев яичницу. Я не буду называть его имени, так как имеются реальные опасения за его жизнь, поскольку возмущенные читатели могут его линчевать. Его очень сложно винить за эту крохотную слабость. В любом случае это не повод, чтобы написать его имя на доске позора или сообщать о его поступке в общество по защите животных. Его извиняет также то обстоятельство, что он всю ночь провел с распахнутым иллюминатором, через который того и гляди норовило ворваться море. Возможно, эти потрясения надломили его характер!
Наши научные "станции" находились точно на нулевом меридиане. По большому счету было совершенно безразлично, на каком градусе долготы осуществлять подобные исследования. Нулевой меридиан отличался от всех остальных 359 меридианов только тем, что по общей договоренности он являлся именно таковым. Для нас же было очень важным сделать что-то вроде продольного среза Антарктики и Южной Атлантики, на основании которого затем можно было бы делать определенные выводы. Не менее важным также являлось то, чтобы научные "станции" располагались как можно ближе друг к другу. При вычислении их плотности мы должны были достигнуть компромисса между временем, которое имелось у нас в распоряжении на обратное плавание, желанием половить рыбу каждые два часа и мерзейшей погодой, которая задерживала нас на каждой из "станций" намного дольше, чем это было необходимо. В один из дней мы решили схитрить и, чтобы сэкономить время, решили одновременно провести замеры Паульсена и Барклея. В итоге тросы с термометрами Паульсена под дном корабля запутались с сетями Барклея, что стало для нас жутчайшей проблемой. "Экономия времени" обошлась нам слишком дорого.
Золотая середина составляет приблизительно 150 морских миль, а это значит, что на протяжении от края шельфовых льдов до Кейптауна нам надо сделать тринадцать остановок.
К сожалению, проект с Южной Джорджией закончился провалом. А мы хотели порадоваться этому настоящему антарктическому острову, на котором мы могли бы пройтись по твердой земле. Конечно, этот остров был "землей без радостей", но здесь водились киты и морские львы. По крайней мере, такого мнения придерживаются некоторые из нас…
Итак, взрослый морской слон может весить до 60 центнеров. Имеется множество описаний того, как дюжинами убивались эти большие животные, которые дремали на солнышке. И все ради их толстых пластов жира. Куски жира были настолько огромными, что на траулерах их свешивали на канатах в воду, чтобы таким образом транспортировать. Кроме этого на Южной Джорджии водились почти все антарктические птицы, начиная от альбатросов и заканчивая пингвинами. Поморники, большие птицы с темно-коричневым окрасом перьев, нисколько не боятся человека. В некоторых случаях они могут даже пикировать на него. Рассказывают байку о том, что одного матроса, который упал в воду и хотел добраться вплавь до суши, поморники заклевали до смерти.
Однако своей славой Южная Джорджия обязана другим животным. Это - киты. На острове имеется пять предприятий по переработке китового мяса, что объясняет запах, постоянно висящий над Южной Джорджией. Смрад рыбьего жира непроницаемым облаком висит над гаванью, над маленькими деревянными домами, он проникает во все окна, двери, щели. По запаху можно определить, что корабль приближается к главному населенному пункту острова - Грютфикену. Между тем Крауль рассказывает увлекательные истории о жизни и нравах островитян. Он жил здесь долгое время во время мировой войны, тогда и выучился китобойному делу.
Но, как уже говорилось выше, к великому нашему сожалению, нам пришлось отказаться от посещения этого удивительного острова. Вместо этого нам приходится слушать визг "неистовой Паулы", с которой в ревущих сороковых широтах управляться становится все сложнее и сложнее. "Ревущие сороковые" лежат между 40° и 50° южной широты. "Ревущими" их окрестили еще старые мореплаватели, которые с великим почтением относились к этим негостеприимным местам.
Между тем я возобновляю практику "интервьюирования" участников нашей экспедиции. Мне по-прежнему интересно, что пережил каждый из восьмидесяти двух человек, прежде чем по трапу поднялся на борт "Швабии". С великим прискорбием я должен сообщить, что на корабле имелись умельцы, которые очень ловко уклонялись от моих вечных расспросов. Видимо, когда-то давным-давно они стянули столовое серебро, а теперь боятся проболтаться об этом в приступе откровенности. Когда я неторопливо прогуливаюсь мимо "кафе "Лот"", то замечаю там сидящего у радиоприемника Брунса. Он явно бездельничает. Теперь ему не выкрутиться. Вы попались, любезнейший Брунс!
"Я родом из Ганновера. Учился в той же самой школе, что и капитан Крауль. Мы с нескрываемым удовольствием болтали с ним о наших учителях. Оказывается, они сохранили прозвища, что у них были раньше! Сначала я хотел стать ветеринаром, однако еще мальчишкой я очень много мастерил, что занимало почти все мое время. Это вполне устраивало моего отца… Позже в знак благодарности за это я привозил ему из Бразилии тонкие сигары - "Мини-строс". Он позволял себе курить только тогда, когда приходили гости… Они, конечно же, сразу же набрасывались с расспросами: "Откуда они у вас?" А он не без гордости говорил в ответ: "Мне их всегда приносит мой сын!"
Ремесленное образование я получил на имперской железной дороге, затем в техническом государственном училище в Бремене и в Ганновере. С 1931 года я хожу в море. Тогда морское судоходство пребывало в кризисе… Но мы никогда не были ни у кого на иждивении! Позже на "Новой скале" мы ходили в Персию, Индию и Бирму. В это время "Швабию" только пробовали для трансатлантических рейсов. Я поднялся на ее борт в Батерсте. Тогда меня могли принять за пассажира 1-го класса. У меня был шикарный костюм и беззаботное выражение лица. На самом же деле мне предстояло ремонтировать и обслуживать лебедки! Весной 1938 года меня приняли в Бремене на завод "Атлас", где я стал инженером-монтажником по обслуживанию звуковой и радиоаппаратуры. В этом качестве я и пребываю сейчас на борту "Швабии"".
В этот момент в дверь заглядывает 4-й офицер, Гризар.
"Новая жертва", - хохотнул Брунс.