"Привет!" - угадала по губам Валя только что произнесенное Коваленко слово.
- Привет… - буркнула она недоброжелательно. И чего он улыбается - чай, не в офисе своем, не перед генеральным директором расшаркивается…
За серебристо-бежевым авто Коваленко открывалось Бульварное кольцо - все в подтаявшем снегу, солнце и мокрых черных деревьях.
- Ты с кем разговариваешь? - неслышно подошла Наталья.
- Да вон товарищ за окном стоит, ручками машет… - вздохнула Валя.
Наталья работала в читальном зале, была тонка, стройна и люто одинока. Надменная самоуверенность легко сочеталась в ней со всеми возможными комплексами… Все мужчины, тем или иным образом попадавшие в читальный зал, стремились познакомиться с ней, но потом куда-то исчезали - жадный Натальин взор убивал все чувства на корню. "Женись на мне!" - кричал ее взор. А всякое действие, как известно, вызывает противодействие…
- А, Коваленко… - усмехнулась Наталья. - Ну да, сегодня же пятница… Вот привязался!
Она тоже помахала рукой Коваленко, вызвав ответный залп шикарных улыбок. По пятницам были занятия в литературной студии, которые тот регулярно посещал.
- Привязался? - рассеянно спросила Валя. - Ты что, думаешь, он ради тебя сюда приезжает?
- Ну не ради тебя же! - с раздражением произнесла Наталья. Впрочем, она ничуть не сердилась на Валю и не стремилась ее обидеть. - И не ради Леонарды Яковлевны…
Наталья была просто уверена, что в радиусе ста километров нет женщины привлекательнее ее. А Леонардой Яковлевной звали заведующую библиотекой - грузную пожилую женщину с ядовито-красными волосами.
- Он тебе не нравится? - спросила Валя, устраиваясь на подоконнике поудобнее.
Коваленко, раскланявшись, покинул пятачок перед окном. Правда, осталась его машина - не совсем ровно припаркованная, она словно хитро косилась глазами-фарами на здание библиотеки.
- Кто этот красавчик? Ну, в общем, ничего… Только все ходит кругами, нерешительный очень. Даже телефон мой не спросил, хотя с января тут появился. Впрочем, из таких хорошие мужья получаются. Вот мой второй, который на авиационном заводе работал, тоже таким робким был…
Перипетии своей пестрой личной жизни Наталья могла пересказывать бесконечно.
- Ната, ты чего-нибудь ждешь от жизни? - вдруг перебила коллегу Валя. - О чем ты мечтаешь?
- Хочу третьего мужа и много денег, - быстро, не задумываясь, ответила Наталья.
- А-а… - разочарованно пробормотала Валя. - Нет, это скучно. Я о таком, об отвлеченном…
- Скучно?! - возмутилась Наталья. - Хорошо тебе говорить - у тебя и муж, и деньги!
- У меня нет денег.
- Ну у твоего мужа, не суть важно…
У него их не так много, - честно призналась Валя. - До уровня Коваленко он слегка не дотягивает. На Канары мы поехать не можем, а в Турцию - хоть завтра.
- Зато твой муж сам по себе золото. Слиток золота последней пробы, - сурово произнесла Наталья, которая умела признавать чужие заслуги. - Уж я-то знаю! Да я бы за такого мужа полжизни отдала! Никакие Канары не нужны… Ты его хоть любишь?
- Конечно, люблю, - улыбнулась Валя. - Я его тысячу лет знаю, с самой юности… Он никогда не предавал меня, он всю жизнь любил только меня. Я это очень ценю!
- Везет же некоторым… - с привычной завистью пробормотала Наталья.
Из-за двери выглянула Леонарда Яковлевна.
- Девочки, вот вы где, - низким срывающимся голосом, похожим на гусиный клекот, произнесла она. - Там слесарь пришел. Идите объясните ему, какие полки надо чинить… Это не человек, а питекантроп! Я сейчас от него столько новых слов узнала! Наташа, ты умеешь обращаться с этой публикой, я тебя умоляю…
- Хорошо, Леонарда Яковлевна, - решительно произнесла Наталья. - Я пойду. Уж я ему…
Бедному слесарю можно было только посочувствовать. Все мужчины, которые не годились на роль потенциальных мужей, вызывали у Натальи приступы неукротимой жестокости. Они не имели права на жизнь - как тараканы, например…
Валя отправилась вслед за Натальей - на ней лежала роль группы поддержки. Длинный коридор, устланный темно-вишневой ковровой дорожкой, гасил звук шагов. Дверь в конференц-зал была приоткрыта. Там шло занятие литературной студии.
- Я сейчас… - пробормотала Валя в спину стремительно удаляющейся Натальи и тихонько скользнула за дверь.
В небольшом зале наподобие школьного класса сидели люди, а в дальнем конце, у огромной карты мира, стоял Юлий Платонович Истомин, руководитель студии. За плечами у него была работа в редакции и три романа, изданные в начале восьмидесятых - о сознательных передовиках производства с нелегкой личной жизнью. Внешне Юлий Платонович напоминал потрепанного жизнью апостола, который прошел не один десяток стран, распространяя свое учение. Был он худ, изможден, сед и длинноволос, но при этом не лишен благородного изящества и имел горящий взгляд страстотерпца.
- Вспоминаю прошлое, - говорил он хорошо поставленным голосом, то и дело откидывая назад прядь седых волос. - Вот это были времена! Всего каких-то лет пятнадцать-двадцать назад… Требования к слову были строжайшие - ни один графоман не мог прорваться к читателю, ни один блудливый борзописец не мог даже надеяться на то, что его пошлые откровения будут опубликованы… Высочайшие требования! А что теперь?
Юлий Платонович скорбел по прошлому. В прошлом он был уважаемым человеком, членом великого Союза писателей, у него была трехкомнатная квартира в центре Москвы, дача в Переделкине и возможность лечиться в ведомственной поликлинике. Теперь все неуловимым образом изменилось - комната в коммуналке, поскольку квартиру пришлось продать, обычная районная поликлиника, мизерная пенсия - ведь великий Союз развалился. Из редакции, где он работал, Истомина выгнали. "Интриги!" - не раз скорбно восклицал он с многозначительным видом.
- Юлий Платонович, вы опять отвлеклись! - сварливо воскликнула дама в первом ряду. - Вы ближе к делу…
Да-да, прошу прощения! - спохватился Истомин. - Приступим к разбору этюдов, которые вы писали в прошлый раз.
Теперь единственным средством к существованию у бывшего работника редакции была эта литературная студия в библиотеке, занятия в которой он вел по пятницам. Слушателей было немного - Гликерия Петровна Климантович, та самая сварливая дама, которая сидела в первом ряду, ее муж, который присутствовал на занятиях чисто формально, поскольку мадам Климантович ни на секунду не желала выпускать его из зоны своего пристального внимания, Гога Порошин, одиннадцатиклассник с угревой сыпью и наполеоновскими планами, сорокалетний Григорий Будрыс, вечно неопрятный, со скорбным взором маньяка, Клара Пятакова, вдова со страстью посещать все возможные кружки, секции и студии, что, по сути, являлось одним из способов сублимации, нервный Рома Асанов, врач-реаниматолог - единственный, к кому Истомин благоволил, поскольку находил у Асанова несомненные зачатки таланта. И - Герман Коваленко.
- Чур, меня первую! - воскликнула мадам Климантович и игриво оглянулась назад. - Я ведь женщина как-никак…
- А я кто, по-вашему? - возмутилась Клара Пятакова и мстительно прищурилась. - Впрочем, если по старшинству, то вы, милочка, действительно должны быть первой…
Мадам Климантович побледнела, а потом покраснела.
- Спокойно, дуся… - похлопал ее по руке муж, напоминающий длинного тощего богомола, во всем - противоположность своей прекрасной половине. - Будь выше этого…
- Тоже мне, фифа… - прошептала высокомерно мадам Климантович. - Видели мы таких!
Гликерия Петровна имела полное право быть высокомерной - ибо только ее, единственную, публиковали, и весьма активно. Она ваяла душераздирающие лав стори, которые критика нещадно ругала за отсутствие вкуса и элементарных писательских навыков. Именно потому Гликерия Петровна и посещала эту студию - надеясь задним числом наверстать упущенное.
- Итак, тема называлась "Бабочка", - благодушно произнес Истомин и открыл пухлую папку. - Вы, Гликерия Петровна, представили в виде бабочки прелестную юную женщину, которая… впрочем, я зачитаю отрывок: "…Она жадно посмотрела на него и облизнула губы. "Малыш, не надо… - умоляюще протянул он. - Ты же знаешь, я не смогу бросить свою жену. Никогда мы не будем вместе…" - "Забудь, забудь обо всем…" - жарко прошептала она и обвила руки вокруг его шеи. Она была так близко, что он не смог удержаться и ответил на ее объятия. Долгий страстный поцелуй, после которого…"
И Юлий Платонович со вкусом прочитал длинный любовный пассаж, в котором героиня соблазняла своего любовника. Вообще, непонятно было, откуда у Гликерии Петровны такие изощренные познания - потому как совершенно невозможно было представить, как сия почтенная дама занимается этим со своим тощим и длинным мужем.
- Итак, что думает об этом аудитория? - вопросил Юлий Платонович, закончив чтение.
- Это не бабочка, а паучиха какая-то… - скептически воскликнула Клара Пятакова. - Человека от семьи отрывает! Совести у нее нет…
- Что ж, вам виднее, - немедленно отреагировала мадам Климантович. - Черная вдова…
- Что-о-о?..
- Я говорю, есть такая разновидность пауков, которые называются "черная вдова". После совокупления самка убивает своего партнера…
- А в общем, неплохо… - вдруг заявил Григорий Будрыс, почесывая себе живот. - Только… только как-то простенько это. Он, она, жаркие объятия… Я вот тут недавно читал одно серьезное исследование о способах размножения в мире насекомых - вот где можно развернуться…
- Да-да, я это понял! - нервно воскликнул Юлий Платонович и порылся в своей папке. - Вот ваш текст - "Бабочка, или энтомофил Сидякин".
- Энтомофил? - наморщил лоб Асанов. - Ничего себе…
- Читайте, читайте! - жадно воскликнул Гога Порошин.
- Нет, Гогочка, вслух я этого читать не буду, - сурово произнес Юлий Платонович. - Это очень специфический текст, для узкого круга исследователей. Вы, Григорий, не без способностей, но, я вам честно скажу, какие-нибудь "Идущие вместе" сожгли бы ваши творения на костре… И потом, ваша страсть называть все действия исконно русскими глаголами…
- А про меня что скажете? - нервно перебила его Клара Пятакова.
- Вы, Клара, обладаете наблюдательностью и неравнодушием. Ваша "Бабочка" - действительно бабочка. Господа, прошу внимания! Наша Клара - единственная, кто написал об объекте исследования в прямом значении слова. Послушайте небольшой пассаж - Юна села на цветок резеды и удивленно сложила крылья. Ее терзал голод, но сладкий нектар вряд ли мог утолить ее бесконечную печаль по другу, с которым она порхала вчера над садом. Где же он сегодня? Неужели он никогда не вернется? Она вяло окунула хоботок в нектар, а потом взмыла в небо, надеясь с высоты обозреть широкие поля, уходившие за горизонт…"
"Вяло окунула хоботок в нектар…" - задумчиво произнес Григорий Будрыс, пожевав губами. - А что, неплохо сказано!
- Но почему - "удивленно сложила крылья"? - нервно воскликнул Рома Асанов. - Конечно, спорный вопрос - могут ли насекомые испытывать подобные чувства… Но мне кажется, это не годится! Не сложила крылья, а раскрыла их…
- Возможно… - благодушно склонил голову Истомин.
Валя стояла в углу конференц-зала, сложив руки на груди, и внимательно слушала. Она не могла понять, чем привлекает ее эта бесполезная литературная жвачка, но иногда в словах мэтра, да и его слушателей проскальзывало нечто такое, что поражало своей глубиной и тонкостью, словно могло помочь самой Вале… "Поздно, - говорила она иногда себе. - Я уже никогда не стану тем, кем хотела быть. Глупо и надеяться…"
Юлий Платонович одобрил Гогу Порошина за антиутопию из мира насекомых, где его герои говорили и действовали как люди, а потом долго хвалил Рому Асанова - тот создал шедевр о татуировке в виде бабочки, которая была наколота на груди матерого уголовника. Уголовника смертельно ранил его дружок, и теперь его пытались спасти врачи. Бабочка на груди то трепетала, то затихала, то снова бессильно взмахивала крыльями - в такт дыханию, пока не затихла окончательно - в тот момент, когда остановилось сердце пациента…
- А что, такая у нас медицина! - презрительно фыркнула мадам Климантович. - Человека спасти не могли…
Потом настал черед Германа Коваленко. Тот сотворил нечто невразумительное и нескладное - мэтр сознательно отложил обсуждение его этюда, чтобы собраться с мыслями. Коваленко не обладал литературным талантом - это и дураку было ясно.
"Зачем он сюда ходит? - удивленно подумала Валя о Коваленко. - Работал бы и дальше в своем банке, офисе или где он там работает… Наверное, действительно ради Натальи!"
Она постояла еще немного, а потом тихонько попятилась обратно в коридор.
Около семи она собралась уходить - к тому времени закончилось и занятие в студии. В гардеробе на первом этаже скопилась небольшая толпа.
- Пусик, подними мое пальто повыше, я не могу попасть в рукав… - нервно говорила мадам Климантович своему мужу.
- Скажите, Юлий Платонович, - развязным и одновременно смущенным голосом спросил Гога Порошин мэтра. - А сколько было самому молодому Нобелевскому лауреату?
- Сколько чего? - удивленно поднял бровь Истомин, натягивая на себя куцее драповое пальтишко.
- Лет, конечно!
- Ну я не знаю… - растерянно произнес мэтр, обматывая худую шею длиннейшим пестрым шарфом, словно собираясь себя задушить. - А зачем вам это, Гога?
- Я это к тому, что надо заранее поставить перед собой цель и идти к ней, - вдруг заявил Гога. - И я верю, что у меня все получится… Будущее за молодыми!
- А нам что тогда делать? - спросил Григорий Будрыс, ласково и с сожалением глядя на Гогу, словно уже складывая в голове план детоубийства. - Эх, молодежь…
- Гликерия Петровна, можно вас на минуточку? - прошептал Истомин.
Мадам Климантович отступила в сторону.
- Уважаемая Гликерия Петровна, я, конечно, не возражаю против присутствия вашего мужа, но будьте любезны оплатить его пребывание в студии…
- Юлий Платонович, да вы с ума спятили! - вспыхнула почтенная мадам. - Он же не участвует, так сказать, в процессе… Он чисто символически присутствует!
- Еще как участвует! - упорствовал Истомин. - Он уже несколько раз в обсуждении участвовал! Я засекал - один раз даже речь произнес. На целых пять минут - помните, когда мы на прошлом занятии рассказ Пятаковой обсуждали!
Супруг Климантович скромно стоял в стороне, прижав лапки к груди, и загадочно улыбался.
- Это не считается! - возмутилась Гликерия Петровна. - Дуся, ты в курсе, что тут творится? Просто возмутительно…
Валя слышала беседу мэтра со слушательницей из комнаты, где была служебная раздевалка.
- Страсти-то какие! - прошептала Наталья, забегая туда. - Кстати, полки так и не починили, будем завтра вызывать нового слесаря. Этот действительно самый настоящий питекантроп! Леонарда Яковлевна даже валерьянку принялась пить… А ты куда пропала?
- Да так, в конференц-зал заглянула, - призналась Валя.
- Опять? Не понимаю, что там может быть интересного… - пожала плечами Наталья. - Ладно, я побежала - мне тут один тип свидание назначил!
Библиотека располагалась в старинном здании постройки начала девятнадцатого века. Валя посмотрелась в зеркало у камина - у самого настоящего камина, правда, забитого наглухо железным листом, - из-под надвинутого капюшона на нее взглянуло бледное существо с темной прядью выбившихся на лоб волос. Когда-то, очень давно, она считала себя, безусловно, красивой, а теперь вдруг начала сомневаться в этом. "Тридцать четыре года… Нет, я еще молода. Ни морщин, ни седых волос… Я просто устала сегодня!"
Валя перекинула сумочку через плечо, попрощалась с гардеробщицей Ниной Константиновной и вышла во двор. Ничто сейчас не напоминало о сегодняшней весенней капели - было опять холодно, и в темноте мерцал снег, отражая свет фонарей, стоявших вдоль бульвара.
- Как дела, Валя? - вдруг услышала она совсем рядом и невольно вздрогнула. Это был Коваленко в своем пальто нараспашку. Подкрался, точно тать, графоман чертов… - Простите, я вас напугал, кажется…
- Ничего, все в порядке. И дела тоже неплохо идут, - спокойно ответила она.
- Вас подвезти? - спросил он. И это было странно - поскольку Коваленко интересовался, судя по всему, Натальей. Наверное, дежурная вежливость… - Где вы живете, Валя?
- Я живу недалеко. Впрочем, мне сейчас не домой.
- Да? А куда? - спросил Коваленко. Какой настырный! И бесцеремонный…
- Какая разница… - махнула она рукой. - Надо деда навестить. Ему уже почти девяносто.
И зачем она сказала про деда? Вовсе не обязательно докладывать обо всем этому офисному красавчику!
- Я вас и к дедушке могу подвезти! - упорствовал Коваленко. - Садитесь, Валя, мне сейчас, ей-богу, совсем нечего делать!
"О Наталье хочет поговорить! - внезапно догадалась Валя. - Как я сразу не поняла…"
- Хорошо, - немного подумав, сказала она. - На Сокол, пожалуйста…
Герман Коваленко ослепительно улыбнулся.
- Дайте руку, здесь скользко…
- Да, днем все таяло, а теперь подморозило, - согласилась Валя, протянув ему руку. Они сели в машину; хрустя шинами по мерзлому асфальту, автомобиль осторожно двинулся с места.
- Вам нравится ваша работа? - через некоторое время спросил Коваленко. - Ну я не в том смысле, что она плоха…
- Как сказать… - пожала плечами Валя. - Дома сидеть тоже скучно. Я здесь уже лет четырнадцать, с тех пор как вышла замуж.
- Вы замужем? - быстро спросил Коваленко.
- Да, а что?
- Нет, просто… Не все так долго могут состоять в браке. Вы рекордсмен, если можно так выразиться…
- Спасибо за комплимент. Кстати, муж не хотел, чтобы я работала. Но сидеть все время дома… Знаете, он ужасно ревнив! - Валя засмеялась. - Когда я ему сказала, что просто умираю от тоски в четырех стенах, он мне позволил устроиться здесь. Коллектив сплошь из одних женщин!
- А Юлий Платонович? - шутливо напомнил Коваленко.
- Юлий Платонович - лицо приходящее…
- А где работает ваш муж?
- В одной строительной фирме. Это не по его специальности, конечно, но платят там неплохо, - ответила Валя, глядя вперед. Цепочка фонарей впереди сливалась в одну сплошную золотую линию, асфальт был покрыт холодной кашей из снега, и она тяжелыми брызгами летела из-под колес во все стороны.
- Понятно… - задумчиво пробормотал Герман Коваленко.
Они замолчали. Каждый думал о своем. "Дома опять буду поздно… - мелькнуло в голове у Вали. - Ну да ладно - не могу же я бросить деда!"
В полутьме профиль Коваленко казался сделанным из мрамора - голова античного героя, печального и недоступного. От былой его веселости не осталось и следа.
- А дети у вас есть? - вдруг снова спросил он.
- Что? Ах, дети… нет пока. Мы с мужем, знаете ли, решили подождать. Еще ведь не поздно?
- Нет, не поздно, - усмехнулся Коваленко.
- А что это вы, Герман… простите, не знаю вашего отчества, у меня все выпытываете? - спохватилась Валя.
- Обычное любопытство, - пожал он плечами. - Хотите, спросите меня о чем-нибудь.
- Нет, не хочу.
Герман покрутил ручку приемника, поймал какую-то легкую скачущую мелодию - под стать этому то ли зимнему, то ли весеннему дню.
- Вы из-за Натальи появились у нас?
- Что? - вздрогнул он.
- Я говорю, вы из-за Натальи ходите к нам в библиотеку? - терпеливо повторила свой вопрос Валя.