– Может быть, нам лучше не видеться какое-то время, – сказал он. – Сегодняшний день был, пожалуй, слишком напряженным и насыщенным. До сих пор я считал, что мы с вами просто друзья, но между друзьями не должно происходить того, что только что произошло между нами, и это… Вы сейчас горюете, я тоже. Я работаю с вашим мужем… – он смотрел на нее, теряя самообладание. – Оливия, скажите что-нибудь.
Она опустила глаза, по-прежнему обнимая себя за плечи. "Мой муж переспал с вашей женой", – эти слова уже готовы были сорваться с языка, она едва удержалась. Ей хотелось, чтобы он понял, почему тот вечер в отделении скорой помощи был так тяжел для нее.
– Хорошо, – сказала она, поднимая голову, но поняла, что не может взглянуть ему в глаза. Вместо этого она наклонилась и подняла его футболку.
Он натянул ее через голову.
– Пожалуй, я лучше пойду, – сказал он. Она проводила его до двери. Ее ноги дрожали, а грудь заполняла безграничная пустота. У нее кружилась голова, и она беспокоилась, как бы ее не вырвало.
Алек открыл дверь и обернулся, лампочка на крыльце осветила его светло-голубые глаза.
– Может быть, вам стоит походить на собрания комитета спасения маяка. – Он дотронулся до ее руки. – Мне будет легче, если я буду видеть вас с Полом вместе, и, возможно, это будет лучше для вас двоих. Ну, вы понимаете: общие интересы…
– Нет, – сказала она, представив себе их троих вместе и с ужасом отвергая такую возможность. – Я не могу. – Она оглянулась на кофейный столик. – Вам нужна газета?
Он кинул взгляд мимо нее в темную гостиную и покачал головой.
– Можете выбросить ее, – сказал он и с едва заметной улыбкой добавил: – Почему бы вам не постелить ее в ящик Сильви?
Ему хотелось, чтобы она оказала ему сопротивление, но вряд ли это было честно с его стороны. Если бы он не почувствовал под своей ладонью маленькую упругую округлость ее живота – это напоминание о ее муже – он бы не остановился. И тогда на следующем собрании комитета спасения маяка, он не смог бы смотреть Полу в глаза.
Он нажимал кнопки радио в автомобиле, пытаясь найти знакомую песню, которой мог бы подпеть, чтобы привести в порядок мысли у себя в голове, но эфир был заполнен классической музыкой, рекламой и песнями, которых он не знал. Приехав домой, он залез под душ и пустил прохладную воду, чтобы немного остыть. Но единственное, о чем он мог думать, вытираясь, это о том, как Оливия сжимала свою руку, лаская его через шорты. Ему хотелось уничтожить эти воспоминания, избавиться от этих ощущений. Он долго рылся в кладовой, пока не нашел то, что сейчас ему было нужно: бутылку текилы, оставшуюся с вечеринки, которую они с Энни устраивали прошлым летом. Вытащив пробку, он отпил из горлышка. Черт! Это была настоящая отрава! Он заставил себя сделать еще один глоток и пошел в спальню, где разделся и залез в постель, все еще сжимая в руке бутылку.
Он помнил ту вечеринку. Энни жарила цыплят, а он готовил коктейли. Том Нестор жутко напился. Энни внимательно наблюдала за ним и в конце концов попросила Алека добавить в его коктейль воды. Том принадлежал к типу людей, которые, выпив слишком много, совершенно преображаются. Он становился плаксивым и изливал свои личные проблемы на всех, кто соглашался его слушать. В тот вечер он оплакивал свой разрыв с какой-то женщиной и совершенно извел всех окружающих. Энни пыталась образумить его.
– Ты слишком много болтаешь, когда выпьешь, Том. Ты говоришь такие вещи, о которых будешь жалеть, когда протрезвеешь.
Однако Том, видимо, не мог справиться с собой и продолжал плакаться до самого утра. Энни не позволила ему ехать домой в таком состоянии. Она устроила его в комнате для гостей, но утром они обнаружили, что он спит, свернувшись калачиком, на полу в гостиной под овальными витражами.
Алек, расслабившись, лежал в постели, воспоминания приходили и уходили, но алкоголь так и не ослабил сексуального возбуждения. Наоборот, он только путал мысли, воспоминания, всплывавшие в голове, выходили из-под контроля: грудь Оливии – белая и гладкая в полоске света, сочившегося из другой комнаты: тоненькая линия золотой цепочки, стекавшей прямо в ложбинку между грудей: твердые соски под его пальцами. Он сделал еще один глоток текилы, пытаясь вызвать перед мысленным взором лицо Энни, ощутить ее присутствие. Все напрасно. Смирившись, понимая, что в его воображении Энни лишь олицетворяет теплоту и уют тела Оливии, он сунул руку под одеяло.
Он кончил яростно, словно взорвался. Теплый поток слез пролился из его глаз.
– Энни, – прошептал он. – Я больше не хочу быть один.
Он забылся глубоким, тяжелым сном. Ему снилось, что маяк приподняли над землей: человек двадцать или больше взяли его на плечи, а затем, шатающийся и скрипящий, поставили На рельсы. Люди радостно кричали, а у Алека сердце гулко стучало в груди. Они присоединили к маяку систему из канатов и блоков, и гордая, высокая белая башня начала свое медленное путешествие по рельсам вглубь материка. Алек первый услышал треск, первый увидел, что раствор между камнями превращается в порошок. Он начал размахивать руками и кричать, чтобы они остановились, но его никто не слышал за восторженными криками людей. Маяк разваливался на огромные куски, которые медленно падали на песок. Алек бросился к нему, но рядом стояла Энни. Она схватила его за руку, и он увидел, что ее губы двигаются. Но он почти ничего не слышал из-за грохота рушащегося маяка.
– …мы должны просто оставить его в покое.
– Нет! – Алек сел на кровати. Он был покрыт испариной и тяжело дышал.
– Папа! – позвала его Лейси из-за двери. Должно быть, его разбудил ее голос.
Он вытер руками лицо, пытаясь отогнать сон.
– Что? – спросил он. Его голос звучал так сдавленно и тихо, что он сомневался, слышно ли его за дверью.
– Можно мне войти? – спросила она совершенно по-детски. Если бы он открыл дверь, то, наверное, увидел бы кудрявую, рыжеволосую девчушку шести или семи лет.
Голова Алека пульсировала. В комнате было абсолютно темно, только циферблат часов светился во мраке. Семь минут третьего. Рядом с собой на матрасе он нащупал холодный мокрый круг и сначала решил, что напился до того, что намочил в постель, но тут же вспомнил все. В комнате пахло текилой, потом и спермой. Он не мог впустить сюда Лейси.
– Папа! Мне нужно с тобой поговорить, папа, пожалуйста!
– Подожди минутку; Лейс, я сейчас выйду. – Он выбрался из постели и начал шарить в темноте, разыскивая шорты.
Комната кружилась перед ним. Его тошнило. Он натянул шорты и успел добраться до ванной как раз вовремя. Его дважды вырвало, прежде чем он опустился на пол, прислонившись к приятной прохладе кафельной стены. Ему нужно посидеть всего несколько минут, пока не перестанет кружиться голова.
Через какое-то время он встал, проверяя, держат ли ноги и может ли он сохранять равновесие. Кажется, все в порядке. Он почистил зубы, затем нашел футболку. Часы на ночном столике показывали четверть четвертого. Четверть четвертого? Должно быть, он потерял сознание.
Алек открыл дверь спальни, но в коридоре было темно. Он направился к комнате дочери. Одна из кошек выскочила из-под ног, испугав его. Он постучался в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. В изголовье кровати Лейси горел свет, а сама она спала в одежде поверх нерасстеленной постели, крепко обнимая одну из своих кукол с фарфоровым личиком. От нее исходил такой сильный запах пива, как будто она в нем искупалась.
Алек достал из стенного шкафа одеяло и укрыл ее, подоткнув края. Затем он сел на край кровати и осторожно потряс дочь за руку.
– Лейси!
Ее глаза были по-прежнему закрыты, дыхание – ровное и глубокое. Он упустил шанс. Она хотела с ним поговорить. Ей это было нужно – ведь так она сказала? Она даже назвала его "папа", но он не смог ей помочь.
Она пила. Теперь в этом не было сомнений. Он поговорит с ней и постарается, чтобы этот разговор не превратился в очередную ссору. Хорошо, что она уже уснула.
У него будет время подумать, как поступить. Он не станет завтра нападать на нее, не станет раздражаться. Он попытается справиться с этим так, как это сделала бы Энни, и прежде всего скажет дочери, что любит ее.
Он наклонился к Лейси, убрал темные волосы с ее лба и увидел рыжую полоску у корней волос. Он со вздохом встал, выключил свет и оставил дочь одну, прижимающей подбородок к холодной фарфоровой щеке куклы.
ГЛАВА 31
На следующее утро его разбудил звонок Нолы.
– Ты видел вчерашнюю "Газетт", дорогой? – спросила она.
Алек перевернулся, чтобы посмотреть на часы, и поморщился, когда бутылка из-под текилы коснулась его ребер. Была половина десятого, и голова гудела.
– Да, видел, – ответил он.
– Я была просто в ярости, когда это прочитала. Могу себе представить, как ужасно себя ты чувствуешь, Алек. Ты будешь обращаться в суд?
Он посмотрел на потолок.
– Я разговаривал с Оливией Саймон, – сказал он. – Ситуация была критической, и она делала то, что считала наилучшим. Я уверен, что она все сделала правильно. Кстати, ты знаешь, кто она такая?
– Оливия Саймон?
– Да. Она – жена Пола Маселли.
– Ты шутишь! Я и не знала, что он женат.
Алеку послышалось некоторое разочарование в голосе Нолы. Не исключено, что она сама заинтересовалась Полом.
– Сейчас они, правда, живут отдельно, но я думаю, что это временно. – Он набрал в грудь побольше воздуха, приготовившись к реакции Нолы. – Вчера она ездила со мною в Норфолк.
Нола молчала так долго, что Алек начал беспокоиться, не прервалась ли связь.
– Она ездила с тобой в Норфолк? – спросила она наконец.
– Угу. У нее есть опыт публичных дискуссий, поэтому я попросил ее выступить по радио.
В трубке снова воцарилось молчание, затем Нола неуверенно произнесла.
– Я могла бы это сделать, Алек.
Ему даже в голову не приходило попросить Нолу. Он и представить себе не мог, как проведет столько времени с нею наедине.
– Ну, суббота у тебя такой перегруженный день…
– Да, это так, но что известно Оливии Саймон о маяке и какое ей вообще до него дело? Да еще эти обвинения насчет неправильного лечения Энни – не чувствуешь ли ты себя "в постели с врагом"?
Он засмеялся.
– Нет, Нола, эта метафора не совсем к месту.
– Однако, дорогой, я полагаю, вся эта история будет иметь некоторое продолжение. Вчера мне звонило множество людей, пораженных тем, что они прочитали, и желающих что-то предпринять.
Алек вздохнул.
– Постарайся разрядить атмосферу, ладно, Нола? Энни уже нет, и ничего не сможет ее вернуть.
Когда Алек Спустился вниз, за столом на кухне сидел один Клей. Перед ним лежала половинка мускусной дыни, заполненная творогом, и это зрелище буквально заставило перевернуться желудок Алека. Он налил себе чашку черного кофе и засунул в тостер пару кусочков хлеба, прежде чем сесть напротив сына.
– Лейси уже встала?
– Не-а. – Клей глянул на отца. – У тебя такой вид, как будто тебя только что вытащили из ямы, куда сбрасывают токсичные отходы.
– Спасибо. – Алек потер рукой подбородок. Он не принял душ и даже еще не побрился, поскольку не хотел упустить Лейси.
Клей воткнул ложку в дыню.
– Папа, я решил, что в этом году не буду поступать в колледж.
– Что?!
Тостер щелкнул, выдавив из своего нутра поджаренные кусочки хлеба, но Алек даже не обратил на это внимания.
– Я решил побыть дома еще год. Многие ребята так поступают.
– У тебя отличные выпускные баллы по всем предметам и стипендия в Дюке, а ты собираешься оставаться дома и продавать доски для серфинга? Клей уперся взглядом в свою дыню.
– Мне кажется, что я нужен тебе здесь, – сказал он. – Мне кажется, что я нужен Лейси.
Алек засмеялся.
– Вы с Лейси ладите как кошка с собакой.
– Но это не значит, что мне наплевать на нее. У меня такое ощущение, что если я уеду сейчас, то, вернувшись, обнаружу, что она беременна, или нюхает кокаин, или еще что-нибудь в этом духе.
Алек накрыл ладонью руку сына.
– О чем ты говоришь, Клей? Ты боишься уезжать из дома?
Клей выдернул руку. – Да, боюсь, но не за себя!
– Поезжай в колледж. Уж я как-нибудь смогу позаботиться о четырнадцатилетней девчонке!
Клей поднял взгляд, и Алек с удивлением увидел слезы в его глазах. На его памяти Клей, с тех пор, как повзрослел, плакал лишь однажды – в день, когда умерла Энни.
– Ты был самым замечательным отцом в мире, – сказал он, – но теперь я совсем не уверен, что ты действительно сможешь позаботиться о четырнадцатилетней девочке. Я не уверен даже в том, что ты сможешь позаботиться о себе самом. – Клей подался вперед, опершись локтями на стол. – Пап, послушай меня, ладно? Вчера я был на вечеринке. Туда пришли несколько ребят, которых я знаю, и сказали, что они только-только с другого сборища, где видели Лейси. Она была пьяна, пап. Буквально в дым. Они видели, как она пошла в спальню с каким-то парнем, а некоторое время спустя – с другим. И это только за то время, что они находились там.
Кофе обжигал внутренности Алека. Он молча уставился на сына.
– Они не знают, кто эти парни, иначе я бы нашел их и выбил из них дерьмо.
– Что ж, – сказал Алек. – Спасибо, что рассказал. Однако это моя проблема, ладно? И решать ее мне. Я ее отец, а не ты. – Он потянулся за тостом, думая об Энни. Она никогда бы не стала отправлять Клея в колледж против его воли. – Что касается колледжа, ты сам вправе принимать решение, но только не надо оставаться здесь из-за Лейси.
Алек включил автоответчик, чтобы прослушать сообщения от друзей и знакомых, рассерженных тем решением, которое Оливия приняла относительно Энни, разъяренных тем, о чем не имели ни малейшего представления. Затем он принял душ, побрился, стараясь взять себя в руки и безуспешно пытаясь отогнать от себя образ Лейси в чужой спальне, Лейси, которую лапают и употребляют.
Он разбудил ее в полдень. У нее было опухшее бледное лицо. Открыв глаза, она застонала. Он не стал отдергивать шторы и включать свет у нее в изголовье, но даже сумеречное освещение заставляло ее болезненно морщиться. Она медленно села, прислонившись к спинке кровати, и ее кукла упала рядом с ней фарфоровым личиком вниз.
– Вчера вечером ты хотела поговорить со мной, – сказал Алек. Ему следует быть очень осторожным и ни в коем случае не назвать ее Энни.
– Не помню, – сказала она сердито. Последнее время это был ее обычный тон. У нее на шее виднелись засосы, цепочкой уходившие под ворот футболки.
– Мне кажется, нам необходимо поговорить.
– Не сейчас. Я плохо себя чувствую.
– У тебя типичное похмелье, и это одна из тем, которые нам с тобой нужно обсудить. Пожалуй, тебе еще рановато пить.
Она нахмурилась, и он мысленно обругал себя. Разве он не собирался начать разговор с того, что он ее любит?
– Я выпила всего лишь одну банку пива, – сказала она, и, хотя Алек испытывал искушение отругать ее за вранье, он прикусил язык.
Он взял куклу и положил себе на колени. Ее нарисованные карие глаза бессмысленно пялились в потолок. Алек снова взглянул на дочь.
– Вчера вечером я подумал, что уже довольно давно не говорил, что люблю тебя.
Она опустила взгляд на одеяло, покрывавшее ее колени, и выдрала ниточку из обтрепавшейся обметки. Обрезав волосы, она сделала тактическую ошибку: теперь за ними невозможно было прятать глаза.
– Я люблю тебя, Лейс. Очень сильно. И я о тебе беспокоюсь. Клей сказал мне, что несколько его друзей видели, как ты вчера вечером… уединялась в спальне с разными ребятами.
На ее лице появилось напряженное выражение, в глазах заметалась тревога, но она попыталась рассмеяться.
– Должно быть, они меня с кем-то перепутали.
– Ты умная девочка, Лейс. Но я думаю, что выпив, ты теряешь самоконтроль и в конце концов совершаешь такие поступки, какие в нормальном состоянии никогда бы не совершила. Парни будут использовать это. Ты слишком молода, чтобы…
– Я не делаю ничего такого. А если бы и делала, ну и что? У мамы все обошлось.
– Она действительно начала рано, это правда. Но она делала это в поисках любви. Ты же знаешь, какие у нее были родители: она никогда не чувствовала их любви. Но ты-то знаешь, что любима, не так ли, Лейс? Чтобы пользоваться успехом у парней, тебе совсем не обязательно заниматься сексом.
– Я и не занимаюсь.
Алек взглянул поверх ее головы на плакат, пришпиленный к стене, с которого ему усмехался длинноволосый музыкант в кожаных брюках со специально скроенной раковиной для гениталий. Алек снова посмотрел на дочь.
– Мне кажется, нам стоит поговорить о противозачаточных средствах, – сказал он.
Лейси покраснела, ее щеки приобрели почти такой же оттенок, как и следы на ее шее.
– Замолчи, пожалуйста!
– Если тебе нужны противозачаточные средства, ты можешь получить их. Хочешь, я запишу тебя на прием к врачу?
– Нет.
Он опустил глаза на куклу и кончиком пальца погладил ее изящные белые зубки.
– Ну, тут, пожалуй, нечего обсуждать. Если у тебя уже возникли отношения с… мальчиками, то ты, наверное, должна сходить к врачу в любом случае, независимо от того, нужны тебе противозачаточные средства или нет.
Она смотрела на него недоверчиво.
– Мама никогда не стала бы заставлять меня. Он почувствовал, что начинает терять терпение.
– Послушай, Лейси, если хочешь поступать, как взрослая, ты должна быть готова и отвечать за последствия, к которым приводит…
– Мама никогда не стала бы вести себя подобным образом, независимо ни от чего, – Прервала она его. – Она бы поверила всему, что я сказала. Она доверяла бы мне.
Алек с силой бросил куклу на кровать и встал.
– Да, я – не мама, – воскликнул он, не в силах сдержать гнев в голосе. – И ее больше нет. У тебя остался только я, потому что она считала, что компания этих чертовых женщин, подвергшихся насилию, нуждается в ней больше, чем мы.
Лейси отбросила одеяло в сторону и соскочила на пол.
– Иногда мне кажется, что тебе хотелось бы, чтобы Захария Пойнтер убил меня, а не ее, – заявила она. – Ручаюсь, что ты не спишь ночами и думаешь, почему это не оказалась Лейси? Почему это должна была быть Энни?
Она настолько ошеломила его, что он утратил дар речи и молча смотрел ей вслед, когда она сердито затопала по коридору, и дверь в ванную комнату хлопнула с такой силой, что он вздрогнул.
Он простоял так несколько минут, а затем принялся убирать ее постель: аккуратно завернул край простыни на одеяло, закрыл кровать покрывалом и прислонил куклу к спинке кровати. Покончив с этим, он спустился в кабинет, где намеревался провести остаток дня, занимаясь маяком.