– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я доктора Спраг, проводя ее в гостиную родителей. Эта комната мало изменилась за те четыре года, что я жила в общежитии. Пара кресел, в которых мама с папой читали каждый вечер – папа детективы, мама любовные романы, – все так же закрыты покрывалами от шерсти нашей овчарки Молли. Наши детские фотографии, на которых я с каждым годом все толще, а мои сестры Сара и Роза все стройнее и красивее, по-прежнему занимают все свободное место на стенах. Здесь все очень по-домашнему, просто и банально. Но я не променяла бы этот дом ни на какой дворец в мире.
Кроме разве что гостиной на вилле Памеллы Андерсон в Малибу. Я видела ее по MTV на прошлой неделе. Она просто прелестна.
– Разве ты не получала моих сообщений? – спрашивает доктор Спраг. – Я все утро тебе звонила на мобильный.
– Нет, не получала. Я весь день крутилась, помогала маме готовить прием. А что случилось?
– Даже не знаю, как тебе и сказать, – вздыхает доктор Спраг, – поэтому скажу, как есть. Лиззи, подписываясь на индивидуальную программу, ты ведь знала, что придется сдавать дипломную работу?
– Чего? – Я непонимающе смотрю на нее.
– Дипломную работу, – доктор Спраг со стоном свалилась в отцовское кресло. – О господи! Я так и знала. Лиззи, ты что, вообще не читала бумаги из деканата?
– Читала, конечно, – защищаюсь я. – По крайней мере, большинство из них. – Они были такие нудные.
– А ты не задавалась вопросом, почему вчера на церемонии вручения дипломов тебе дали пустой тубус?
– Ну, конечно, задавалась. Но я подумала, это из-за хвостов по языку. Вот поэтому я и записалась на летние курсы…
– Но тебе нужно написать еще и дипломную работу, – добивает меня доктор Спраг, – чтобы показать свои знания. Лиз, пока ты не сдашь дипломную работу, ты официально не закончила колледж.
– Но, – я чувствую, как немеют губы, – я послезавтра уезжаю в Англию на месяц. К моему молодому человеку.
– Что ж, – вздыхает доктор Спраг, – придется тебе написать ее, когда вернешься.
Теперь моя очередь бухнуться в кресло.
– Просто поверить не могу, – бормочу я, уронив все свои путеводители на колени. – Родители закатили этот грандиозный прием – тут человек шестьдесят гостей, не меньше. Многие мои учителя из школы пришли. А вы говорите, что я еще даже не закончила колледж?
– До тех пор пока не сдашь дипломную работу, – уточняет доктор Спраг. – Извини, Лиззи. Но они требуют не меньше пятидесяти страниц.
– Пятьдесят страниц? – Она могла с тем же успехом сказать про пять тысяч. Ну и как, скажите, я должна наслаждаться завтраком с Эндрю в его королевской кровати, зная, что на мне висят еще пятьдесят страниц? – О боже! – Тут до меня доходит еще более страшная вещь: я больше не могу считаться первой из девочек Николс, закончившей колледж. – Ради бога, только не говорите об этом родителям, доктор Спраг. Пожалуйста!
– Не скажу. Мне самой очень жаль, – говорит доктор Спраг. – Даже не знаю, как это получилось.
– Да, – несчастным голосом говорю я. – Надо было мне идти в маленький частный колледж. В большом государственном университете ничего не стоит запутаться во всех этих хитростях. И вдруг оказывается, что ты его так и не закончила.
– Да, но образование в небольшом частном колледже обошлось бы тебе в тысячи долларов, – резонно замечает доктор Спраг. – А учась в государственном университете, в котором работает твой отец, ты получаешь превосходное образование совершенно бесплатно. И сейчас ты не озабочена поиском работы, а можешь позволить себе слетать в Англию к своему – как его зовут?
– Эндрю, – уныло говорю я.
– Точно. Эндрю. Что ж, мне пора. – Доктор Спраг поправляет на плече дорогущий кожаный ридикюль. – Просто хотела зайти сообщить тебе эту новость. Если тебя это утешит, Лиззи, я верю, что твоя дипломная работа будет великолепной.
– Я не знаю даже, о чем писать, – хнычу я.
– Думаю, достаточно изложить краткую историю моды, – говорит доктор Спраг. – Надо показать, что ты чему-то здесь научилась. Кстати, – оптимистично добавляет она, – ты могла бы даже провести небольшое исследование, пока будешь в Англии.
– Ой, правда! – Мне становится чуточку легче. История моды? Обожаю моду. Доктор Спраг права. Англия – самое подходящее место для такого рода исследования. У них там столько разных музеев. Я могу сходить в дом-музей Джейн Остин! Вдруг там есть еще что-нибудь из ее одежды? Вроде той, что была в фильме "Гордость и предубеждение"! Мне так понравились эти костюмы!
Да это, может, даже будет интересно.
Понятия не имею, захочет ли Эндрю сходить в дом-музей Джейн Остин. А почему бы и нет? Наверняка он интересуется историей своей страны.
Да! Это будет здорово!
– Спасибо, что пришли лично сообщить мне об этом, доктор Спраг, – говорю я, поднимаясь и провожая ее до двери. – И большое спасибо за путеводитель.
– Ой, да не стоит. Может и непедагогично говорить такое, но нам будет тебя не хватать. Ты всегда устраивала такой переполох, появляясь в каком-нибудь из своих… необычных нарядов! – Я замечаю, как ее взгляд опускается на макароновое ожерелье и заляпанное краской платье.
– Спасибо, доктор Спраг, – улыбаюсь я. – Если захотите, чтобы я подобрала что-нибудь необычное для вас, заходите ко мне в магазин, ну, вы знаете, в Керритауне…
Тут в гостиную врывается Сара. Похоже, она уже не злится из-за инцидента с томатным рататуем, поскольку сейчас истерично смеется. За ней следует ее муж Чак, моя вторая сестра, Роза, ее муж Анджело, Мэгги, наши родители, чета Раджхатта, другие наши гости, Шери и Чаз.
– Вот она, вот она, – вопит Сара. Она, судя по всему, набралась, как никогда. Сара хватает меня за руку и тащит к лестничной площадке, которую в детстве мы использовали вместо сцены, показывая отрывки из спектаклей и пьески родителям. Вернее, куда Сара с Розой выталкивали МЕНЯ, чтобы я показывала пьески родителям. И им самим.
– Давай, выпускница, – говорит Сара, с трудом выговаривая последнее слово. – Пой! Мы все хотим, чтобы ты с Шери спела вашу песенку.
Только звучит это как "Пфой! Мы все хотим, чтобы вы с Шери спфели вашу пфесенку!"
– О нет, – говорю я, но при этом вижу, что Роза держит Шери так же крепко, как Сара меня.
– Давай-давай, – кричит Роза. – Хотим, фтобы нафа сестренка со своей подлужкой шпели нам! – И она толкает Шери ко мне так, что мы обе чуть не падаем на эту самую лестницу.
– Твои сестры, – бухтит Шери мне в ухо, – страдают тяжелой формой сестринской зависти. Они ведь презирают тебя за то, что ты, в отличие от них, не забеременела от какого-нибудь проходимца с твоего курса и не бросила учебу, чтобы сидеть дома со слюнявыми молокососами.
– Шери! – Я поражена такой оценкой жизни моих сестер. Хотя, по сути, так оно и есть.
– Все выпушкники колледжа, – продолжает Роза, очевидно, не отдавая себе отчет, что говорит по-детски со взрослыми, – долзны петь!
– Роза, нет, – говорю я. – Правда. Может, позже. Я не в настроении.
– Все выпускники колледжа, – повторяет Роза, на этот раз угрожающе прищурившись, – должны петь!
– В таком случае, – говорю я, – можешь меня вычеркнуть.
И тут я вижу тридцать ошарашенных физиономий и понимаю, что сболтнула лишнее.
– Шутка, – тут же исправляюсь я.
И все смеются. Кроме бабушки, которая только что вышла из своей комнаты.
– В этой серии Салли вообще нет, – возмущается она. – Черт бы их всех побрал. Никто не нальет старой леди стаканчик?
С этими словами она валится на ковер и тут же начинает похрапывать.
– Обожаю эту женщину, – говорит мне Шери, пока все остальные кидаются приводить бабулю в чувство, начисто забыв обо мне и Шери.
– Я тоже, – киваю я. – Ты даже не представляешь, насколько.
Древние египтяне изобрели туалетную бумагу и первые известные способы контрацепции (лимонная кожура плюс крокодилий помет – эффективный, хотя и едкий спермицид). В Египте люди были чрезвычайно чистоплотны и всем другим тканям предпочитали тонкий лен, поскольку он хорошо стирается – что неудивительно, если принимать во внимание крокодилий помет.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
3
Каждый, кто послушался зова природы и передал сплетню, испытывает взрыв облегчения, сопровождающий отправление основной нужды.
Примо Леви (1919–1987), итальянский химик и писатель
– Тебя сразу узнал! – выкрикивает Эндрю с тем безупречным выговором, от которого теряли головы все девчонки из "МакКрэкен Холла", хотя его "з" больше похоже на "ж". – В чем дело? Ты прошла прямо мимо меня!
– Она подумала, что вы из мафии, – в паузах между взрывами смеха поясняет парень из службы объявлений.
– Мафии? – Эндрю непонимающе смотрит то на меня, то на парня за стойкой. – Что он такое несет?
– Ничего. – Я хватаю его за руку и поспешно оттаскиваю от стойки. – Ничего особенного. О господи! Как же я рада тебя видеть!
– Я тоже рад. – Эндрю обнимает меня за талию – да так крепко, что эполеты с его пиджака буквально врезаются мне в щеку. – Ты выглядишь просто отпадно! Похудела что ли?
– Немного, – скромничаю я. Эндрю совсем необязательно знать, что ни грамма крахмала – ни картошки фри, ни даже крошечки хлеба – не побывало у меня во рту, с тех пор как мы распрощались в мае.
Тут Эндрю замечает, что я рассматриваю пожилого лысого мужчину, который подошел к нам и вежливо улыбается. На нем небесно-голубая штормовка и коричневые вельветовые брюки. Это в августе-то!
Плохой знак.
– Ах, да! – восклицает Эндрю. – Лиз, это мой папа. Папа, это Лиз.
Боже, как приятно! Он взял с собой отца в аэропорт встречать меня! Должно быть, и правда принимает наши отношения всерьез, если пошел на такие хлопоты. Я прощаю ему пиджак.
Ну, почти.
– Как поживаете, мистер Маршалл? – говорю я, протягивая руку. – Рада с вами познакомиться.
– И я тоже рад, – улыбается отец Эндрю. – И пожалуйста, зовите меня Артур. Не обращайте на меня внимания, я всего лишь шофер.
Эндрю смеется. Я тоже. Вот только – разве у Эндрю нет своей машины?
Ах, ну да. Шери говорила, что в Европе все по-другому, и у многих нет своих машин, потому что это очень дорого. А Эндрю ведь старается прожить на учительскую зарплату…
Надо заканчивать с предвзятостью по отношению к другим культурам. И вообще, здорово, что у Эндрю нет машины. Это бережное отношение к природе! К тому же он ведь живет в Лондоне. Думаю, у многих лондонцев нет машины. Они пользуются общественным транспортом или ходят пешком, как нью-йоркцы. Вот поэтому в Нью-Йорке так мало толстых – они все много ходят пешком. Наверное, в Лондоне тоже немного толстых. Посмотрите на Эндрю: он же худой, как спичка.
И в то же время у него такие прекрасные бицепсы размером с грейпфрут…
Хотя, вот сейчас я смотрю на них, и они кажутся уже размером всего лишь с апельсин.
Впрочем, что можно разглядеть под кожаным пиджаком?
Хорошо, что у него такие близкие отношения с отцом. Ведь он смог попросить его поехать встречать подружку в Хитроу. Мой отец всегда слишком занят, и на такое у него времени не находится. С другой стороны, у него очень важная работа – они там на своем циклотроне расщепляют атомы и все такое. Отец Эндрю – учитель, каким хочет стать и сам Эндрю. А летом все учителя в отпуске.
Доктор Раджхатта от смеха бы лопнул, попроси у него отец на лето отпуск.
Эндрю берет мою сумку. Сумка на колесиках – самая легкая в моем багаже. Вот ручная кладь куда тяжелее – там вся моя косметика. Я бы не очень расстроилась, потеряй авиакомпания мою одежду, но вот косметику – мне не было бы смысла жить. Без косметики я просто чудовище. У меня такие маленькие глазки, что без подводки и туши они напоминают поросячьи… Хотя Шери, которая жила со мной последние четыре года, уверяет, что это не так. Шери считает, что я могла бы вполне обходиться без косметики.
Только зачем же обходиться, если косметика – такое прекрасное и полезное изобретение для тех, кого угораздило родиться с поросячьими глазками?
И все же косметика очень тяжелая. Особенно если ее так много, как у меня. Я уж молчу обо всех моих средствах и приспособлениях для укладки волос. Иметь длинные волосы – это вам не шутка. Приходится таскать с собой десять тонн всевозможных средств, чтобы содержать их тщательно вымытыми, неспутанными, блестящими, полными жизни и энергии. Для фена и щипцов для завивки пришлось взять еще кое-что. Дело в том, что Эндрю не смог вразумительно описать, как выглядят розетки в Британии. "Они выглядят, как розетки", – твердил он мне по телефону. Вот все парни такие. Поэтому пришлось прихватить все виды адаптеров к розеткам, какие только нашлись в магазине.
Но, может, это и хорошо, что Эндрю катит сумку, а не тащит рюкзак. Иначе если бы он спросил, отчего он такой тяжелый, мне пришлось бы сказать правду. Ибо я решила, что наши отношения будут основаны на искренности и в них не должно быть места фальши, как с тем парнем, который оказался практикующим колдуном. Все бы ничего – я ведь очень терпимо отношусь к верованиям других людей…
Вот только он оказался еще и бабником, как я выяснила позже, когда застукала его с Эми де Сото. Он еще пытался убедить меня, что его знакомый заставил его спать с ней.
Поэтому-то я и решила говорить Эндрю только правду, ведь колдун даже такой малости меня не удостоил.
Но я все равно по возможности буду избегать ситуаций, когда необходимо говорить правду. Например, ему вовсе необязательно знать, что мой рюкзак такой тяжелый из-за того, что в нем сто тысяч наименований косметики "Клиник", в том числе контейнер ватных подушечек с матовым тональным кремом. А что делать, если лицо у меня сильно лоснится – это у нас наследственное по маминой линии. Еще там большая упаковка жевательных травяных таблеток – я слышала, что английская пища не всегда полезна. Естественно, фен и щипцы для завивки; одежда, в которой я летела, пока не переоделась в мандариновое платье; карманный тетрис; последняя книга Дэна Брауна (нельзя же отправляться в трансатлантический перелет, не взяв с собой ничего почитать); мини-плеер; три путеводителя; крем автозагар; все мои лекарства, включая аспирин, упаковку пластыря для мозолей, которые у меня непременно появятся (от прогулки рука об руку с Эндрю по Британскому музею), противозачаточные таблетки и антибиотики от прыщей; и, конечно, ноутбук, в котором я начала писать дипломную работу. Коробочку со швейными принадлежностями – для неотложной починки – из-за ножниц пришлось переложить в чемодан.
На данной стадии наших отношений Эндрю вовсе ни к чему знать, что я не сразу родилась такой привлекательной. Что если он окажется одним из тех парней, которые любят натуральных розовощеких красавиц, вроде Лив Тайлер? Какие тогда у меня шансы против этой английской розы? У девушки должны быть свои секреты.
Ой, погодите, Эндрю что-то говорит мне. Спрашивает, как прошел полет. Зачем он надел этот пиджак? Не может же он всерьез считать, что это красиво, правда?
– Полет прошел отлично, – говорю я. Я не стала рассказывать о маленькой девочке в соседнем кресле, которая игнорировала меня всю дорогу, пока я была в джинсах и футболке, с волосами, забранными в хвост. И только когда за полчаса до посадки я вернулась из туалета в шелковом платье с уложенными волосами, она застенчиво спросила: "Простите, а вы не актриса Дженифер Гарнер?"
Дженифер Гарнер! Я?! Этот ребенок принял меня за Дженифер Гарнер!
Ну ладно, ей всего лет десять или около того, и на ней футболка с Кермитом и лягушонком (думаю, она надела ее в шутку и вряд ли до сих пор смотрит "Улицу Сезам" – она для нее уже великовата).
Но все равно! Никто в жизни не принимал меня за звезду кино! Тем более за такую худую, как Дженифер Гарнер.
Вся шутка в том, что с косметикой и уложенными волосами я действительно немного похожа на Дженифер Гарнер… если бы она не растеряла своей детской припухлости. И носила бы челку. И была бы ростом всего метр шестьдесят семь.
Думаю, ребенку даже в голову не пришло, что Дженифер Гарнер ни за что не полетела бы в Англию одна, да еще в общем салоне. Ну да ладно.
– Да. Я и есть Дженифер Гарнер, – ляпнула я, ведь, в конце концов, мы больше никогда не увидимся с этой девочкой – пусть порадуется.
У ребенка от восторга чуть глаза на лоб не полезли.
– Привет, – сказала она, поерзав в кресле. – Я – Марни, твоя поклонница.
– Привет, Марни, – сказала я. – Приятно познакомиться.
– Мама! – Марни повернулась к своей задремавшей матери. – Это точно Дженифер Гарнер! Я ЖЕ ГОВОРИЛА тебе!
Сонная мамаша девочки глянула на меня поверх ребенка сонными глазами и сказала:
– О, здравствуйте.
– Привет, – ответила я, гадая, достаточно ли вышло похоже на Дженифер Гарнер.
Видимо, да, поскольку следующие слова девочки были:
– Я вас просто обожаю в фильме "Из 13 в 30".
– Да? Спасибо, – сказала я. – По-моему, это одна из лучших моих работ в кино. Не считая "Шпионки", конечно.
– Мне не разрешают так поздно смотреть телевизор, – печально сказала Марни.
– Вообще-то фильм есть на DVD.
– Можно попросить у вас автограф? – спросила девчушка.
– Конечно. Я взяла протянутую мне салфетку с ручкой и вывела "С наилучшими пожеланиями Марни, моей горячей поклоннице! С любовью, Дженифер Гарнер".
Девочка взяла салфетку с благоговением, словно не могла поверить в свое счастье.
– Спасибо! – пролепетала она.
Я представила, как она привезет эту салфетку домой в Америку после каникул в Европе и покажет всем своим друзьям.
Тут мне стало нехорошо. Вдруг у кого-нибудь из ее друзей есть автограф настоящей Дженифер Гарнер, и они сравнят почерк? Вот тогда у Марни появятся сомнения! Она спросит себя, почему это Дженифер Гарнер была без своего пиар-менеджера и, вообще, почему она летела коммерческим рейсом? И тогда поймет, что я была НЕ НАСТОЯЩАЯ Дженифер Гарнер, и с самого начала врала ей. И это может пошатнуть ее веру в людей. Однажды мой бывший парень сказал, что не может поехать со мной на вечеринку, поскольку ему нужно идти домой красить потолок. Он забросил меня домой и все же поехал на вечеринку с тощей Мелиссой Кемплбаум. После этого моя вера в людей ослабла.
Но я больше никогда не увижу Марни, значит, это не так уж важно. И все же я не стала рассказывать об этом случае Эндрю, ведь он учится на педагога, и я сильно сомневаюсь, что он одобрит вранье детям.
Вообще-то, мне очень хочется спать. В Англии всего восемь утра. Интересно, далеко ли еще до квартиры Эндрю и есть ли у него баночка колы? Я бы с удовольствием выпила ее сейчас.
– О, совсем недалеко, – отвечает отец Эндрю, мистер Маршалл, когда я спрашиваю, далеко ли он живет от аэропорта.
Немного странно, что ответил отец, а не Эндрю. Но, с другой стороны, мистер Маршалл – учитель, и отвечать на вопросы – его работа. Возможно, он просто не может удержаться, даже когда не на работе.
Эндрю и его отец – прекрасные люди. Они готовы взять на себя обучение подрастающего поколения. Маршаллы – представители вымирающей породы. Хорошо, что я с Эндрю, а не с Чазом, который выбрал философию исключительно для того, чтобы убедительнее спорить с родителями. И как, спрашивается, это должно помочь будущим поколениям?