– И что? А до этого ты меня не видел? И почему ты все время говоришь, что у тебя никого нет, когда ты свою новую девушку мне буквально под нос суешь! Признаться, я слышала, что у богатых людей свои причуды. Но не до такой же степени!
– Да ты о ком? Об Ольге, что ли? – переспросил Николай, и Маша заметила, как улыбка проявляется на его губах, как фотография на поляроидном снимке.
– Что? – выкрикнула Маша, злясь все больше. – Сейчас ты скажешь мне, что вас не связывает ничего, кроме работы?
– Не скажу, – покачал головой Николай.
– Еще бы! Особенно если я знаю, что вы живете вместе. Высокие, высокие отношения!
– Мы не живем вместе, – возразил Николай, и Маша замолчала, всплеснув руками. Она замотала головой и захотела вдруг выйти из машины. Никогда ей не добиться от него правды, никогда. Не стоило и надеяться. Его просто привлекла ее новая стрижка. Понятно, объяснимо. Хотя – нет. Ничего она не понимает.
– Мы не живем вместе, – продолжил Гончаров, – уже лет десять, наверное. С тех пор, как Оля уехала учиться в Англию. А это было уже чуть не десять лет назад.
– Так вы давно знакомы? Ты не отрицаешь?
– О, нет, не отрицаю, – рассмеялся он. – Пару лет мы, действительно, даже жили вместе. А так, мы частенько проводили вместе лето. Но ведь это нормально, разве нет?
– Нормально? – вытаращилась Маша.
– Ну, учитывая, что Оля – моя сестра. С чего ты взяла, что мы живем вместе?
– Что? Твоя… кто? Нет, постой, не может быть! – замотала головой Маша.
– Может! Больше того, именно так и есть. А, я понял, в чем дело. Оля живет в том же комплексе, что и я. Мы в этом доме владеем двумя квартирами, если уж на то пошло. Мы всегда держимся вместе. Семья, слышала про такое слово?
– Сестра… Но… Она же Чезганова!
– По бывшему мужу. Ей, кстати, говорили, что не стоит менять такую фамилию, как Гончарова. Чезганова! – и Николай скривился, показывая свое отношение к фамилии Ольги.
– Но… Ольга же Дмитриевна.
– Ну да, дядька мой, Дмитрий Гончаров. Брат отца моего. Если бы ты меня не бросила, я бы тебя с ними всеми обязательно познакомил. А так, между прочим, мне пришлось приходить на обед одному и объясняться, куда делась моя невеста. А объяснить это я и сам не мог. Ольга считала, что ты хотела только моих денег.
– Ты говорил с нею обо мне? – изумилась Маша, и Николай отвернулся, явно жалея, что это признание вырвалось из его уст. Но через несколько мгновений он повернулся к Маше и холодно добавил:
– Я говорил с ней всю ночь. Я не знал, что мне делать. Ты так молода, что иногда мне кажется, что я просто разрушаю твою жизнь. Я и сейчас не знаю, что мне делать, если честно. После того как ты с таким демонстративным видом принялась игнорировать меня.
– Я? – и снова пришел черед Маши удивляться. Они словно играли в какую-то странную игру, и на что бы ни обижался один, выяснялось, что второй обижается на то же самое. – Да это ты ни слова мне не сказал. Ни единого слова. Я… Я… Знаешь, так и есть! – кивнула Маша. – Ты разрушил мою жизнь. Не всю жизнь, не волнуйся. Но… не важно. Не важно.
Слова кончились, остались одни только междометия, и Маша принялась дергать ручку двери, но та не поддалась. Тогда она ухватилась кончиками пальцев в пимпочку на двери и попыталась вытянуть ее наверх. Закончить это Николай ей не дал. Он схватил ее за руки, заставил Машу развернуться и посмотреть в глаза. Затем Николай медленно, не сводя взгляда с темных Машиных глаз, склонился к ней и почти поцеловал ее, остановившись буквально в паре миллиметров от ее лица. Он был так близко, что Маша чувствовала его дыхание на своей коже. Николай отпустил ее руки и запустил пальцы ей в волосы. Он держал ее за голову и смотрел с такой хищной жадностью, что Маша даже испугалась немного. Но уже секундой позже губы Николая "напали" на ее рот и принялись терзать его, забирать себе каждую губку отдельно и обе вместе. Его поцелуй был горячим и безжалостным, его подбородок, колючий и жесткий, заставлял вздрагивать от легкой боли. Николай закрыл глаза и сжал Машину головку нежно, но так крепко, будто боялся, что она может исчезнуть сразу после поцелуя. Он простонал, когда почувствовал, как ее рот раскрылся под его напором. Этот тихий сигнал капитуляции, белый флаг, запрокинутое назад лицо, текущие из ее глаз слезы.
– Что не так? – спросил Николай, когда почувствовал вдруг соленый привкус на губах. – Больно? Прости.
– Нет-нет, – замотала головой Маша и, боясь, что Николай может остановиться, протянула к нему руки, обняла его за плечи и посмотрела на него полными слез глазами. Он понял ее и глубоко вдохнул. Он поцеловал ее снова, на этот раз нежнее, медленнее, не закрывая глаз.
– Ты похожа на пушистую лису, ты знаешь это? Тебе идет этот цвет, – прошептал он, зацепляя с каждым словом ее губы своими губами. – Почему мы расстались, я так и не смог понять.
– Я тоже, – кивнула она, боясь поверить тому, что происходило прямо здесь и сейчас.
– Ты… ты любишь меня?
– А ты?
– Я первый спросил, – хитро улыбнулся он. Маша посмотрела вперед сквозь автомобильное стекло, в переулке столпились, сигналя красными огнями, усталые измотанные автомобили. Сколько всего произошло с ними прямо здесь, в этой машине.
– Я так и не смогла тебя забыть, – ответила Маша. Николай серьезно кивнул.
– Спасибо и на этом. Я думаю о тебе каждый день. Сегодня я увидел, что ты попрощалась со мной. Я думал, ты сделала это давно, когда оставила меня. Но женщина всегда меняет прическу, когда она решила выкинуть мужчину из своего сердца. Впрочем, может быть, я ошибаюсь? Может быть, ты решила выкинуть из своего сердца не меня?
– Не тебя? – переспросила Маша, не веря своим ушам.
– Не нужно. Долой подозрения! – Николай хлопнул в ладоши. – Ты голодна? В этом вашем кафе было поразительно мало еды. Твои друзья-мафиози питаются кофеином, я так понимаю. Поедем, поедим?
– Подожди, подожди, подожди! Какие подозрения? – нахмурилась Маша, но из Николая уже было и слова лишнего клещами не вытянуть. Он улыбался, говорил о сортах белых вин, о том, что знает одно хорошее местечко, где прекрасно готовят палтуса, а это, между прочим, не такой уж и простой процесс. Палтус – рыба капризная, особенно океанский палтус. Недобросовестные рестораторы заменяют палтуса всякой нечистью, считая, что под сливочным соусом никто не заметит разницы, но она огромна. Разница.
– Я совсем не хочу есть, – покачала головой Маша, раздумывая над вопросом, который Николай озвучил чуть раньше. Что им делать? В его голосе, сквозь наигранно легкую интонацию проступала паника. Почему они расстались? Он думал, что Маша его не любит, что она никогда его не любила.
– Не хочешь? А чего ты хочешь? Пить? Только не кофе, Машенька, столько кофе вредно, особенно на ночь. Ты не будешь спать до утра! – пригрозил он, и Маша вздрогнула, будто ее пронзило током.
– А я и не хочу.
– Чего? Спать? – опешил Николай.
– Да! Отвези меня домой! – скомандовала Маша, улыбнувшись во весь рот. Николай побледнел.
– Домой? Но… Еще немножко. Я не могу отпустить тебя.
– Отвези меня домой! Немедленно! – повторила Маша. – Отвези меня к себе домой!
Николай замер, прикусил верхнюю губу и посмотрел на Машу внимательно, с каким-то шальным восторгом.
– Ко мне? Ты уверена? – спросил он, и Маша медленно кивнула. Николай оставался недвижимым, словно пытаясь осмыслить услышанное и увиденное. Затем его губы раскрылись, он начал было говорить что-то, но остановился и покачал головой. Затем хищно облизнулся и кивнул. Через мгновение они уже продирались сквозь пробку.
– Ну что такое? Откуда столько машин! – возмущался Николай, продвигаясь в час по чайной ложке.
– Это Москва, мой дорогой Дон, и тут проще ездить на метро.
– Я помню, как ты дразнила меня тем, что я сто лет не был в метро, – рассмеялся Николай, и Маша кивнула.
– Ты не был нигде – ни в троллейбусах, ни в трамваях. А пробовал ли ты когда-нибудь шаурму?
– Шаурма? Что это? Курорт?
– Издеваешься? Это особенный вид массажа, его делают тем, кто ездит на трамваях. После десяти поездок одна шаурма делается бесплатно.
– Да что ты говоришь! – расхохотался Николай. Они болтали, игриво перебрасываясь словами, и делали вид, что ничего, ничего не происходит. Они просто едут, просто говорят о всякой ерунде, и ни один из них не показывал того, что было очевидно. Они едут, чтобы заняться любовью, чтобы продолжить с того места, где все оборвалось в прошлый раз. Машу сотрясало живое, бегущее по крови землетрясение каждый раз, когда она думала об этом. Они едут, чтобы заняться любовью. Бах! Взрывная волна от мысли разлетается по телу. Она решилась, и все остальное не важно. Она хочет его, и ей все равно, чем это кончится. Николай рядом, они едут, чтобы заняться любовью. Эта мысль расплавляет воздух, и он становится обжигающим, густым, как в турецкой паровой бане. Они будут одни. Николай тут, рядом, и его спокойствие такое обманчивое.
– Я хочу тебя, – прошептала Маша, когда их автомобиль проезжал по тоннелю под Ленинградским шоссе. Николай не ожидал этого, он вдавил педаль газа в пол, и машина прыгнула вперед так, что чуть не влетела в ползущую перед ней "Шкоду". Николай тут же справился с собой, ударил по тормозам, выровнял траекторию движения и повернулся к Маше, сдвинув брови.
– Смерти моей хочешь?
– Я сказала, чего хочу, – выдохнула она.
– Сейчас я остановлю машину и возьму тебя прямо тут. И пусть весь мир подождет! – пригрозил Николай.
– Не думай, что я остановлю тебя, – улыбнулась Маша. Николай сжал руль в руках и простонал.
– Ты, Машенька, заставила меня жить без тебя, и у меня руки чешутся наподдать тебе. Зли меня, зли. Ты правда хочешь этого?
– Я только этого и хочу.
– И моя квартира не вызовет у тебя той паники? В прошлый раз тебе там совсем не понравилось, – Гончаров крутился по мелким улочкам московского центра с поспешностью, веселившей Машу.
– Твоя квартира производит удручающее впечатление. Тут, в машине, я еще могу чувствовать себя человеком, а там я определенно понимаю, что ты – инопланетянин, прилетел с другой планеты прямо со своим контуром выживания.
– Ты только даешь мне новые аргументы, почему я должен не выпускать тебя из этого автомобиля.
– Маньяк.
– Ты даже не представляешь, насколько ты хороша! Буквально сводишь с ума, – и Николай рассмеялся легко и счастливо. От этой улыбки Маша загоралась спичкой. Поцеловать бы его… прямо в эту чудесную улыбку. Маша даже не заметила, как они добрались до дома, вызывавшего столько противоречивых воспоминаний.
– Значит, Гусеница… То есть Ольга Дмитриевна – она твоя сестра? А она не придет? Что ты о нас говорил? Что она сказала?
– Ну вот, я так и знал, – нахмурился Гончаров. – Стоит нам заехать на парковку, как ты снова задаешь вопросы, которые лишены какого-либо смысла. Оля не зайдет ко мне. Она живет вообще в другом крыле.
– Это радует.
– Вот мама…
– Что? – вытаращилась Маша, окончательно перепугавшись. Николай рассмеялся.
– Мама сейчас в Испании. Она ненавидит осень, улетает еще до того, как начинаются дожди. Знаешь, как перелетные птицы. Она улетает на юг, но возвращается на Новый год, на мой день рождения.
– Твой день рождения?
– Ты же понимаешь, что я был рожден в определенный день, как и все остальные смертные, верно? Эта версия с инопланетянами, она ведь не главная? – улыбнулся Николай, и Маше тут же стало стыдно за то, как мало она, на самом деле, знает про человека, из-за которого ею было пролито столько слез.
– А я вот родилась летом, и мой день рождения уже тю-тю, – она развела руками, стараясь подавить дрожь в коленях. Николай остановился на полупустой парковке, вышел из машины, обошел ее, чуть прихрамывая – Маше нравилась даже эта деталь, это несовершенство в мужчине, которого она находила таким совершенным, и открыл перед девушкой дверь.
– Прошу вас, мисс! – он протянул Маше руку. Всю дорогу они не прикасались друг к другу, оттягивая этот момент, боясь, что снова что-то может пойти не так. Маша вложила руку в большущую теплую ладонь Николая. – Добро пожаловать в пещеру Циклопа.
– Скорее, в покои крестного отца! – заметила Маша, подходя к лифту.
– Неужели этот образ никогда не исчезнет? Ведь я рассказал тебе, как раздробил себе пятку? Что еще может сделать мужчина, чтобы его перестали считать гангстером?
– Мужчина может многое, но если женщине нравится считать его гангстером, этого он изменить не сможет.
– Думаешь, я опасен?
– Уверена в этом, – кивнула она задорно, как вдруг Николай развернул Машу к себе, крепко схватил ее за талию и поднял вверх так, что ноги оторвались от пола. Не успела она и пикнуть, как он шагнул вперед, швырнул Машу внутрь раскрытого лифта, прижал ее к зеркальной стене.
– Тише, тише, девочка моя, теперь я тебя не выпущу. Ты права, я опасен, – он шептал, как безумный, просовывая руки прямо Маше под водолазку. – Рыжая, бесстыжая. – Поцелуй был сильным, не допускающим сопротивления, но Маша и не собиралась его оказывать. Николай раздвинул ей ноги коленом, прижал ее ногой еще плотнее к стене.
– Ты сломаешь лифт! – пискнула Маша, но в ответ услышала только смех. Жадные, бесцеремонные руки ощупывали ее тело, прикасались к бедрам, сжимали груди. – Тут висит видеокамера? Коля?
– Коля? – рассмеялся он. – Интересно, куда делся Дон Корлеоне? – Лифт остановился, и двери раскрылись, но Николай продолжал удерживать Машу, глядя победно на ее смятение. Тогда Маша вдохнула поглубже и тоже решилась – просунула руки ему под рубашку. От восторга у Маши перехватило дыхание, она почувствовала под ладонями сильное, упругое спортивное тело, почувствовала биение сердца.
– Мария Андреевна! – воскликнул Николай, изумленно глядя на Машу. – Что вы себе позволяете! Как вам не стыдно?
– Я же теперь рыжая, вы сами сказали, – пожала плечами Маша.
Гончаров помедлил, но все же отпустил Машу на волю, совсем чуть-чуть, недалеко. Он перехватил ее ладонь, запустил свои пальцы между ее и крепко сжал.
– Идем, – шепнул он, потянув девушку за собой. Через секунду они оказались в его квартире, и мягкий полумрак просторного холла был как сигнал к действию. Двери закрылись за ними с тихим щелчком, и они остались наедине. Шутки были отброшены вместе с Машиной ветровкой в горошек. Николай спешил, словно всерьез боялся, что все снова оборвется, что он опять останется в одиночестве размышлять о том, что же пошло не так. Но все, что испугало Машу в прошлый раз, теперь ничего не значило, а после всего, что она пережила, перечувствовала за последние недели, она боялась того же самого, что и Гончаров. Маша подняла руки вверх, позволив Николаю стянуть водолазку. После этого она осталась почти без всего, и Николай замер, желая наглядеться на нежную полуобнаженную девушку с перепуганными глазами на пол-лица.
– Ты восхитительно хороша!
– Кто бы мог подумать, что на тебя произведет такое впечатление рыжий цвет, – прошептала Маша неуверенно. Николай завел руки за ее спину и расстегнул бюстгальтер. Тонкие бретельки покорно слетели с Машиных плеч, Николай взял ее за запястья и поднял их, прижал Машины руки к стене, не желая дать ей даже шанс прикрыться от него. Он наклонился, провел губами по ее шее, по плечам, поднялся и поцеловал ее в губы.
– Это не имеет никакого отношения к твоим волосам, – прошептал он. – Просто я люблю тебя.
Глава 12
Лучшее снотворное
Сердце хочет того, чего хочет сердце. Логика и разум замолкают, когда говорит тело. В двадцать три этот голос громче летнего грома, мощнее, чем взрыв, ярче, чем световое лазерное шоу. Волю тела не переменить, не обмануть, не заглушить вином. Нет ничего прекраснее ночи с любимым, нет ничего страшнее безответной любви. После всех этих недель, проведенных в выжигающей пустыне одиночества, Машино тело никак не могло насытиться – не верило в то, что источник не собирается никуда исчезать.
Николай подхватил Машу и на руках отнес в спальню, где царил полнейший кавардак. Постель не была заправлена, повсюду валялись бумаги, распечатанные и расчерканные размашистыми неразборчивыми каракулями, вышедшими из-под руки Николая. На прикроватном столике стояли пустые чашки, на полу лежали раскрытыми несколько книг. На ковре у кровати валялись рубашки и, о боже, носки!
– Никогда не думала, что ты тоже можешь разбрасывать носки! Ты что, не пускал сюда уборщицу? – рассмеялась Маша. – Охраняешь тут какую-нибудь страшную коммерческую тайну.
– Конечно! И сейчас я тебя трахну прямо на этой тайне, – пригрозил Николай, сбрасывая бумаги на пол вместе с одеялом. – Если ты, конечно, не возражаешь.
– А если я возражаю? – поинтересовалась Маша с улыбкой, позволяя уложить себя на кровать. Была какая-то первобытная стихия в том, насколько полно контролировал все Гончаров. Он не давал Маше ничего решать. Даже ходить – нет, ты не будешь, моя девочка, потому что сегодня я буду носить тебя на руках. Туда, куда захочу.
– Тебе удобно? – поинтересовался Николай заботливо, присаживаясь на край кровати. – Не холодно? Я могу прибавить отопление, потому что я не планирую давать тебе прикрываться одеялом. Я хочу смотреть на тебя, а иначе я могу усомниться в том, что ты действительно здесь. Признаться, я в последнее время проводил тут, дома, не так много времени. После того, что произошло… Я плохо спал по ночам.
Николай говорил тихим, даже обыденным тоном, а у Маши от его слов появился ком в горле, она сглотнула слезы. С ней творилось то же самое, ей даже пришлось просить у матери какую-нибудь таблетку, чтобы уснуть, после чего мама принялась бить тревогу и читать лекции. Под мерный шум маминых претензий Маша начала засыпать снова. Николай потянулся к молнии на ее джинсах, медленно потянул ее вниз, глядя при этом прямо Маше в глаза, и ее тело немедленно отозвалось, она неосознанно сжала бедра, невольно защищаясь от того, что последует потом. Николай нахмурился и замер.
– Боишься? – спросил он, убирая руки. – Боишься меня? Почему?
– Не боюсь, – покачала головой Маша. – Это просто так, ерунда.
– Скажи мне! – потребовал он, продолжая сидеть неподвижно.
– Я не знаю, как сказать.
– Скажи, как есть. У тебя что-то произошло? Ты… у тебя кто-то есть?
– Что? – ахнула Маша и тут же села на постели, изумленно глядя на Николая. – Как ты мог такое подумать? У меня никого нет, никогда не было – кроме тебя. Ты же знаешь.
– Я не знаю, что я знаю. – Гончаров, расстроенный чем-то, покачал головой и посмотрел в окно, на тихий и пустой город. Ночи превращали Москву в город-призрак, и в маленьких переулках в это время почти не было людей и машин.
– Я так скучала, я была так несчастна. И сейчас я боюсь, но не тебя, а того, что со мной будет.
– Не понимаю, – повернулся к ней Николай. – Что с тобой будет?