- Вы переживаете трудное время. В вашем теле происходят серьезные изменения. Иногда случается, что в такое время меняется даже характер женщины, ее восприятие… Вы же знаете, что часто у женщин в вашем положении вдруг возникают странные фантазии, пристрастия к чему-нибудь такому, что раньше их совершенно не интересовало…
- Это никакие не странные фантазии! - перебила я его. - Мне, видимо, придется сказать вам, что я пришла сюда потому, что мне известно о вашем разговоре с миссис Грентли и о том, что вы оба решили, что я страдаю умственным расстройством.
- Так вы слышали этот разговор! - воскликнул он, и я поняла по его тону, что это известие его ошарашило.
Мне не хотелось выдавать тетю Сару, поэтому я сказала:
- Не важно. Главное, что я знаю, что он состоялся, и вы, насколько я понимаю, этого не отрицаете.
- Нет, - медленно произнес он. - Это было бы глупо с моей стороны, не правда ли?
- Итак, вы с миссис Грентли решили, что я ненормальная.
- Ничего подобного. Миссис Рокуэлл, вы очень возбуждены. До вашей беременности вы ведь не отличались такой возбудимостью, не так ли? Следовательно, мы имеем дело, по крайней мере, с одним изменением вашей нервной системы.
- Так что вы собираетесь со мной делать? Запереть меня в Уорстуисле?
Он посмотрел на меня с изумлением, но при этом не смог скрыть того, что такая мысль у него была.
Я чуть не задохнулась от ярости… и страха. Я вскочила со стула, но доктор Смит мгновенно оказался рядом со мной и положил обе руки мне на плечи, принуждая меня снова сесть.
- Вы неправильно поняли меня, - мягко сказал он, вернувшись на свое место за столом. - Для меня это все очень тяжело. Мне очень дорого семейство Рокуэллов, и я принимаю все их несчастья близко к сердцу. Прошу вас, поверьте, что не может быть и речи о том, чтобы поместить вас в Уорстуисл… по крайней мере, на этой стадии.
Я быстро взглянула на него.
- В таком случае, на какой стадии?
- Ну прошу вас, успокойтесь. Там… в этом заведении добиваются замечательных результатов. Вы же знаете, что я там регулярно бываю. Уже несколько недель как вы находитесь в сильном нервном напряжении. От меня-то ведь это не скроешь.
- Я нахожусь в нервном напряжении, потому что кто-то задался целью изобразить меня истеричкой. И как вы только смеете говорить со мной об этом заведении! Вы, должно быть, сами сошли с ума.
- Я всего лишь хочу вам помочь.
- Тогда найдите того, кто все это делает. Найдите того, у кого после спектакля осталась монашеская ряса.
- Вы все еще думаете о том злосчастном случае.
- Конечно, я о нем думаю! С него ведь все и началось.
- Миссис Рокуэлл… Кэтрин… Я хочу быть вашим другом. Вы же не сомневаетесь в этом, правда?
Я посмотрела в его темно-карие глаза и подумала, что они очень добрые и ласковые.
- Вы меня заинтересовали с самого вашего появления в Киркландском Веселье, - продолжал он. - А потом, когда ваш отец приехал на похороны Габриэля и я увидел, как обстоят между вами дела, я проникся к вам огромным сочувствием. Вы показались мне такой беззащитной и ранимой… Но я слишком разоткровенничался.
- Нет, говорите. Я хочу знать все.
- Кэтрин, вы должны мне довериться. Ведь больше всего на свете я хочу помочь вам пережить это трудное для вас время. Дамарис не намного моложе вас, и когда я вижу вас вместе, мне хочется думать, что вы тоже моя дочь. Мне так хотелось быть отцом большого семейства… Но я вас заговорил. Знайте только, что мои чувства к вам - это чувства отца к дочери, и поэтому прошу вас, доверяйте мне, делитесь со мной, и тогда я смогу вам помочь.
- Лучше всего вы мне сможете помочь, если узнаете, кто наряжался монахом и приходил ко мне в комнату. Если вы найдете этого человека, никакая другая помощь мне будет не нужна.
Он грустно посмотрел на меня и покачал головой.
- Что вы этим хотите сказать? - резко спросила я.
- Только то, что я прошу вас доверять мне, как родному отцу. Я буду рад защитить вас.
- Значит, вы думаете, что мне кто-то угрожает?
- Скорее что-то. Это может быть наследственность…
- Я вас не понимаю.
- Наверно, я сказал слишком много.
- Моя беда как раз в том, что все чего-то не договаривают. Если бы я знала все, что вы все обо мне думаете, мне было бы легче доказать вам, что вы не правы, считая меня… неуравновешенной.
- Но вы верите, что я-то хочу вам помочь, что я не только ваш врач, но и ваш друг?
Я увидела неподдельное волнение в его глазах и растрогалась. Надо же, он заметил, как безразличен ко мне мой отец и как я переживаю это. Он назвал меня ранимой. Я никогда о себе так не думала, но, наверное, так оно и было. Мне ведь всегда не хватало любви и тепла, которых я была лишена в родном доме. Дядя Дик давал мне их с избытком, но ведь его нет рядом со мной сейчас, когда мне так нужна поддержка. Доктор Смит предлагает мне свое сочувствие и ту самую отеческую заботу, которой я не видела от своего родного отца.
- Вы очень добры, - сказала я.
Его лицо осветилось радостью. Он наклонился и ласково похлопал меня по руке.
Вдруг он снова стал серьезным.
- Кэтрин, вы сказали мне, что ждете от меня полной откровенности. Я хочу объяснить вам, почему я так привязан к семейству Рокуэллов. Я перед ними в большом долгу. Я скажу вам сейчас то, что известно очень немногим, но я хочу заслужить ваше доверие, поэтому сам доверяю вам свою тайну. Может, вы помните, что я как-то говорил вам о том, что я начал жизнь никому не нужным сиротой и о том, что один богатый человек помог мне встать на ноги. Этим человеком был сэр Мэттью Рокуэлл. Теперь вы понимаете, почему я принимаю все дела этой семьи так близко к сердцу?
- Понимаю, - пробормотала я.
- Так вот, сэр Мэттью хочет, чтобы его внук родился сильным и здоровым. А я хочу все для этого сделать. Поэтому, дорогая Кэтрин, вы должны целиком положиться на меня и на мою заботу о вас. Мне известно кое-что, что, видимо, неизвестно вам, и я не могу решить, сказать вам об этом или нет.
- Вы должны мне об этом сказать!
- Ох, Кэтрин, вы можете пожалеть, что узнали об этом, когда услышите.
- Прошу вас, скажите. Я не хочу оставаться в неведении.
Он продолжал колебаться. Наконец, он сказал:
- Вы должны понять, что если я скажу вам об этом, так только для того, чтобы вы поняли, насколько вам необходимы мои советы и моя помощь… Ну так вот, вы знаете, что уже в течение нескольких лет я регулярно посещаю лечебницу Уорстуисл. И вам известно, что это за лечебница.
- Да, да, - нетерпеливо подтвердила я.
- Мне там очень доверяют, и поэтому у меня есть доступ к историям болезни тамошних пациентов… Кэтрин, в этом заведении содержится ваша очень близкая родственница. Я не думаю, чтобы вы об этом знали. То есть я уверен, что не знаете. Ваша родная мать уже семнадцать лет является постоянной пациенткой Уорстуисла.
Мне показалось, что стены комнаты, где мы сидели, пошатнулись и вот-вот обрушатся на меня. В ушах у меня гудело, а перед глазами, вместо кабинета доктора, вместо самого этого человека с его добрым взглядом вставал темный, сумрачный дом, и мой несчастный отец, который по ночам, во сне, звал ее, свою Кэти, и который каждый месяц уезжал куда-то, возвращаясь подавленным и печальным.
- Да, - продолжал доктор, - боюсь, что это так. Мне говорили, что ваш отец очень предан своей жене и регулярно ее там навещает. Иногда она узнает его, иногда нет. У нее есть кукла, и временами она помнит, что это кукла, но часто ей кажется, что это живой ребенок, ее дочь… то есть вы, Кэтрин. В Уорстуисле для нее делается все, что возможно, но она никогда не выйдет оттуда, Кэтрин. Вы понимаете, почему я говорю вам об этом? Такие задатки иногда передаются по наследству… Прошу вас, Кэтрин, не отчаивайтесь же так! Мы же хотим вам помочь, и мы можем это сделать. Вы только должны полностью мне довериться. Поверьте мне, Кэтрин.
Я вдруг осознала, что сижу, закрыв лицо руками, и, сквозь слезы, повторяю про себя одни и те же слова: "Господи, сделай так, чтобы это был сон!"
Доктор встал, подошел ко мне и обнял меня за плечи.
- Мы будем бороться с этим, Кэтрин. Мы будем вместе с этим бороться.
Возможно слово "бороться" помогло мне взять себя в руки. Мне часто в жизни приходилось так или иначе бороться за то, что мне было нужно. Я снова подумала о том "видении", которое у меня было ночью. Ведь кто-то же задвинул полог моей кровати! Но кто? И потом, я же чувствовала сквозняк из открытой двери. Нет, я не собираюсь соглашаться с тем, что я стала жертвой галлюцинаций!
Доктор Смит, должно быть, уловил смену в моем настроении.
- Ну вот, так-то лучше, - сказал он, - Так вы мне верите, не так ли?
Не ответив на его вопрос, я сказала твердым голосом:
- Я знаю, что кто-то поставил себе целью повредить мне и моему ребенку.
- Значит, вы думаете, что у меня могло хватить жестокости сочинить историю о вашей матери?
Я не ответила. Да, мой отец действительно ездил куда-то каждый месяц, и вряд ли доктор мог случайно об этом узнать. Но все же… Мне ведь всегда говорили, что моя мать умерла.
В конце концов, даже если и правда, что моя мать в лечебнице для душевнобольных, сама я совершенно здорова. Я всегда была спокойным и уравновешенным человеком без малейшей склонности к истерии. Даже сейчас, в этот ужасный для меня момент, я способна относительно спокойно думать и рассуждать об этом. И я совершенно уверена в том, что как бы ни была больна моя мать, мне ее болезнь не передалась ни в малейшей степени.
- Кэтрин, вы меня восхищаете! - воскликнул доктор. - Вы такой сильный человек. Поэтому я уверен, что нам удастся победить недуг. Поверьте мне, это чистая правда, что ваша мать, Кэтрин Кордер, семнадцать лет содержится в Уорстуисле. Я бы ни за что не сказал вам об этом, если бы не был полностью уверен. Но, конечно, вы не можете принять мысль о том, что вы унаследовали ее недуг. И это прекрасно! Это поможет нам с ним бороться.
Я как могла спокойно посмотрела ему в глаза и твердо произнесла:
- Что я не могу принять, так это то, что все, что происходило со мной в Киркландском Веселье, мне почудилось.
Он кивнул головой и сказал:
- В таком случае, моя дорогая, нам остается дознаться, кто за всем этим стоит. Вы кого-нибудь подозреваете?
- Я узнала, что пять лет назад несколько человек получили костюмы монахов для участия в спектакле. Среди них были Люк и Саймон Редверс. И они оба являются потенциальными наследниками поместья.
Он опять кивнул.
- Если кто-то намеренно хотел повредить вам… - пробормотал он.
- Так и есть, - возбужденно воскликнула я, - так и есть!
- Кэтрин, все эти переживания вас утомили. Я считаю, что вам нужно вернуться домой и как следует отдохнуть.
Я действительно чувствовала себя очень усталой, и поэтому не стала с ним спорить.
- Я бы отвез вас домой, но мне нужно проведать еще одного пациента.
- Я не хочу, чтобы в доме знали, что я была у вас. Так что мне все равно лучше пойти пешком и войти в дом, как после обычной прогулки.
- Вы позволите Дамарис вас проводить?
- В этом нет нужды.
- Вы же обещали, что будете следовать моим советам. Вы пережили сейчас большое потрясение. Пожалуйста, сделайте, как я вас прошу.
- Ну хорошо, если сама Дамарис не против.
- Конечно же, нет, она будет только рада. Подождите здесь, а я за ней схожу. Но сначала я вам дам выпить немного бренди. И не спорьте со мной. Вам оно сейчас будет очень кстати.
Он подошел к шкафу, достал из него графин и две рюмки. Одну он налил до половины и протянул мне, другую, полную, взял сам. Подняв свою рюмку, он улыбнулся мне и сказал:
- Кэтрин, я верю, что все будет хорошо. Доверьтесь мне. Рассказывайте мне обо всем, что вам удастся узнать. Вы ведь знаете, как я хочу вам помочь.
Потом он вышел, и я не знаю, сколько времени я оставалась одна, потому что голова моя была занята одними и теми же мыслями. Я вспоминала ежемесячные отлучки отца и неизменно мрачную атмосферу нашего дома… Теперь мне понятна была ее причина… Неудивительно, что мне всегда хотелось из нее вырваться. Он должен был как-то подготовить меня к этому! А может быть, и лучше, что я ничего не знала? Может, было бы лучше, если бы я никогда этого не узнала!
В комнату вошли Дамарис и ее отец. На девушке было теплое пальто с меховой опушкой, а ее руки прятались в муфте. Мне показалось, что вид у нее был весьма надутый и недовольный, поэтому я снова сказала, что прекрасно дойду одна.
Однако доктор заявил не терпящим возражений тоном, что Дамарис очень хочет прогуляться, и тут же улыбнулся мне так, будто все было абсолютно нормально и нашего с ним разговора, пошатнувшего мою уверенность в себе, не было вовсе.
- Вы готовы? - спросила меня Дамарис.
- Да.
Доктор пожал мне руку и сказал, что мне следует принять на ночь успокоительное, чтобы лучше спать. Я решила, что это было сказано для того, чтобы объяснить Дамарис причину моего посещения. Я взяла пузырек, который он мне дал, положила его во внутренний карман своей накидки, и мы с Дамарис вышли из дома.
- Как похолодало! - сказала она. - Если так пойдет дальше, то ночью может быть снег.
Ветер окрасил ее щеки румянцем, и она была удивительно хороша в своей маленькой изящной шапочке, отороченной тем же мехом, что и муфта.
- Давайте пойдем через рощу, - предложила она. - Это чуть дальше, зато будет не так ветрено.
Я шла, словно во сне, не замечая дороги. В голове у меня снова и снова звучало то, что сказал доктор о моей матери, и чем больше я думала об этом, тем более правдоподобным мне все это казалось.
На опушке рощи мы на минуту остановились под защитой деревьев, потому что Дамарис сказала, что в ее ботинок попал камушек, который натирал ей ногу. Она села на поваленное дерево, сняла ботинок, потрясла его и снова надела, еще больше раскрасневшись, пока, наклонившись, застегивала его.
После этого мы снова двинулись в путь, но ботинок по-прежнему натирал ей ногу, поэтому она присела на траву и повторила всю операцию сначала.
- Такой крошечный камушек, - сказала она, выбрасывая то, что она, наконец, извлекла из ботинка, - а столько неприятностей! Ох, Боже мой, опять эти пуговицы застегивать!
- Давайте я помогу, - предложила я.
- Нет, что вы, спасибо, я сама. - Она наклонилась, воюя со своей тугой застежкой, потом снова подняла голову и сказала: - Я так рада, что вы познакомились с мамой. Ей это было очень приятно.
- Ваш отец о ней так беспокоится.
- Да, он беспокоится о всех своих пациентах.
- А уж она, конечно, самая важная для него пациентка.
Разговаривая с Дамарис, я неотвязно думала все о том же - неужели это правда? Я не спрашивала себя, правда ли то, что моя мать в лечебнице, - в этом я уже почти не сомневалась. Так о чем же я думала? Я невольно спрашивала себя: неужели правда, что я такая же, как она? И задавая этот вопрос, я тем самым как бы признавала свои сомнения в себе самой.
Стоя на лесной дороге в этот холодный декабрьский день, я чувствовала, что еще никогда в жизни не подходила так близко к полному отчаянию. На самом деле самый страшный для меня момент был тогда еще впереди, но я этого не знала, и мне казалось, что ничего более ужасного со мной случиться не может.
Дамарис наконец застегнула свой ботинок, встала, спрятала руки в муфту, и мы пошли дальше.
Когда роща кончилась, я с удивлением убедилась, что мы вышли из нее с дальней стороны аббатства и, чтобы подойти к дому, нам теперь надо было пройти через развалины.
- Я знаю, что это ваше любимое место, - сказала Дамарис.
- Оно было моим любимым местом, - поправила я ее, - но я здесь давно не была.
В этот момент я осознала, что день уже подошел к концу и до темноты оставалось не больше часа.
- Люк должен будет проводить вас домой.
- Может быть, - отозвалась она.
Среди развалин, казалось, уже наступили сумерки. Там всегда было темнее из-за теней, отбрасываемых обломками стен. Мы уже миновали пруды и были в самой середине аббатства, когда я вдруг увидела монаха. Он проходил через уцелевшую часть каменной аркады; он шел молча и поспешно и при этом был в точности похож на монаха, которого я видела ночью в ногах своей кровати.
- Дамарис! - закричала я. - Смотрите! Вон там!
При звуке моего голоса фигура в рясе замерла, потом повернулась ко мне и поманила меня рукой. Потом монах снова отвернулся и пошел прочь. Через мгновение он уже исчез за одним из контрфорсов, на которые опиралась полуразрушенная аркада, затем снова появился в пространстве между двумя контрфорсами.
Я смотрела на него в полном оцепенении и ужасе, не в силах шевельнуться. Наконец, я пришла в себя и крикнула:
- Скорее! Мы должны его поймать!
Дамарис вцепилась мне в руку, не давая мне двинуться с места.
- Нельзя терять ни минуты! - кричала я. - Мы же его упустим! Мы знаем, что он где-то здесь, среди развалин. Надо его найти. На этот раз он не уйдет!
- Кэтрин, прошу вас, не надо, - лепетала Дамарис, не отпуская мою руку, - мне страшно!
- Мне тоже, но мы должны его найти. - Я, спотыкаясь, сделала несколько шагов в сторону арки, но Дамарис с силой тянула меня назад.
- Пойдемте домой, прошу вас! - воскликнула она.
Я повернулась и посмотрела на нее.
- Ну вот, теперь и вы видели его! - сказала я торжествующим тоном. - Теперь вы им всем скажете, что вы его тоже видели!
- Пойдемте же скорее домой, - повторила она. - Скорее!
Я уже поняла, что нам все равно не удастся догнать монаха, потому что он двигался гораздо быстрее нас, но это было не так уж важно. Главное, что на этот раз кроме меня его увидел кто-то еще, и я была вне себя от радости. Чувство облегчения, так резко сменившее состояние паники и ужаса, было так сильно, что у меня стали подкашиваться ноги. Только теперь я готова была признать, как я на самом деле испугалась. Но теперь страх был уже позади, а я получила доказательство своей нормальности. Теперь уже не только я видела монаха.
Дамарис тянула меня за руку через развалины, и скоро мы оказались перед домом.
- Боже мой, Дамарис, как я рада, что это произошло именно сейчас, когда вы тоже были там и видели.
Она повернула ко мне свое прекрасное, лишенное выражения лицо, и ее слова заставили меня почувствовать себя так, будто в меня плеснули ледяной водой.
- А что вы такое видели, Кэтрин?
- Дамарис… что вы этим хотите сказать?
- Вы очень возбуждены. Вы что-то как будто увидели, не так ли?
- Уж не хотите ли вы сказать, что вы ничего не видели?
- Там ничего не было, Кэтрин. Ничего.
Я бросилась к ней, задыхаясь от ярости и бессилия. Я, кажется, схватила ее за плечи и стала трясти.
- Вы лжете! - кричала я. - Вы притворяетесь!
Она качала головой и, казалось, была готова расплакаться, но стояла на своем:
- Нет, Кэтрин, нет. Если бы я видела, я бы сказала! Мне даже жаль, что я ничего не видела, потому что для вас это так много значит…
- Вы видели, - твердила я, - я знаю, что видели.
- Я ничего не видела, Кэтрин. Там ничего не было.