Мы с Саймоном не успели как следует обыскать галерею. Мы нашли только стенной шкаф, но мы ведь даже толком не заглянули за гобелен на стене. Зная, что сейчас мне никто не мог помешать, я встала с кровати и вышла из комнаты. Идя по коридору, я слышала голоса из гостиной, которая была на моем этаже. Стараясь ступать как можно тише, я спустилась на один пролет лестницы, где с площадки между первым и вторым этажом был вход в галерею менестрелей. Я открыла дверь и вошла.
В галерее было еще темнее, чем днем, так как единственный свет, проникавший туда, шел от все еще горевших в холле свечей. Наверное, было глупо надеяться отыскать что-то в такой темноте, но я решила попробовать.
Но сначала я подошла к загородке балкона и слегка наклонилась через нее, глядя вниз. Мне был хорошо виден весь холл, кроме той его части, которая была непосредственно под галереей.
В этот момент за моей спиной неожиданно открылась дверь и на галерею ступил кто-то, кого в первый момент я в темноте приняла за "монаха". Но это оказался не монах, а мужчина в обыкновенном вечернем наряде и, когда он удивленно прошептал "Кэтрин?", я узнала голос доктора Смита.
Продолжая говорить очень тихо, он спросил меня:
- Что вы здесь делаете?
- Мне не спится.
Он подошел ближе и встал со мной рядом у загородки балкона. Прижав палец к губам, он вдруг прошептал:
- Тихо, там кто-то есть.
Я удивилась, что он говорит об этом, как о какой-то загадочной тайне - это при том, что в доме полно гостей и любой из них может оказаться в холле. Я уже хотела спросить его, почему он говорит шепотом, как он вдруг схватил меня за руку и заставил подойти еще ближе к загородке.
И в этот момент я услышала внизу голоса.
- Наконец-то мы одни, Дамарис! - произнес голос, звук которого причинил мне почти физическую боль. Меня поразили не только слова, но и тон, которым они были произнесены. В нем была и нежность, и страсть, и я подумала, что такого тона я не слышала еще никогда. Это был голос Саймона.
Вслед за ним заговорила Дамарис:
- Я боюсь, мой отец будет очень недоволен, если застанет нас вдвоем.
- В таких делах, Дамарис, мы стремимся доставить удовольствие не нашим отцам, а самим себе.
- Но он же сегодня здесь и, может, даже сейчас наблюдает за нами.
Саймон рассмеялся, и в этот момент они оба вышли из-под галереи к середине комнаты. Я увидела, что его рука обнимает Дамарис за плечи. Я отвернулась, не в силах на это смотреть и боясь, что они могут нас заметить. Если бы Саймон увидел, что я тайком подсматриваю, как он флиртует с Дамарис, мое унижение было бы невыносимым. Я пошла прочь из галереи, и доктор последовал за мной. Мы вместе поднялись на второй этаж. Он был очень озабочен и, казалось, забыл о моем присутствии. Я не сомневалась, что он разволновался из-за Дамарис.
- Я запрещу ей видеться с этим… донжуаном! - вдруг сказал он.
Я промолчала. Мои руки были сжаты вместе, и под ладонью левой руки я чувствовала камень кольца, которое еще совсем недавно означало для меня так много.
- Может быть, запрещать бесполезно, - наконец сказала я.
- Ей придется мне подчиниться, - отрезал он, и, взглянув на него, я увидела вздувшиеся на висках сосуды. Я еще ни разу не видела его в таком возбуждении и поняла, что он действительно обожает свою дочь. Я почувствовала к нему невольную симпатию, потому что мне самой временами очень не хватало любви и заботы отца, который был так далеко от меня.
- Он из тех людей, - сказала я с невольным негодованием, - которые всегда найдут способ добиться того, чего им хочется.
- Простите меня, - сказал доктор. - За своим огорчением я забыл о вас. Вам давно пора уже быть в постели. Почему вы вообще оказались на галерее?
- Я не могла заснуть. Я была слишком возбуждена.
- Ну что ж, по крайней мере, это предупреждение для нас обоих.
- А почему вы пришли на галерею? - вдруг спросила я.
- Я знал, что они вдвоем в холле.
- Понятно. А вы были бы против того, чтобы они поженились?
- Поженились? Вот уж нет! Он не предложит ей стать его женой. У его бабки насчет него совсем другие планы. Он женится на той, кого она ему выберет, и это не будет моя дочь. Ну и потом… она предназначена Люку.
- Да? Но она сама, похоже, так не думает.
- Люк ей очень предан. Если бы они были чуть старше, они бы уже поженились. Будет ужасно, если ее погубит этот…
- Вы не очень высокого мнения о его чести.
- О его чести! Вы здесь недавно, и поэтому еще не успели узнать, какая у него репутация в округе. Но я вас задерживаю, уже поздно. Я сейчас же увезу Дамарис домой. Спокойной ночи, Кэтрин.
Я вернулась к себе в таком подавленном состоянии, что даже забыла запереть на ночь дверь. Но меня никто не побеспокоил, и всю ночь я была наедине со своими мыслями и переживаниями. В эту ночь я поняла, сколь сильны были мои чувства к Саймону, и начала винить себя за то, что позволила им стать таковыми. Это произошло незаметно, потому что сначала мне казалось, что он вызывает у меня неприязнь, временами даже ненависть, а тем временем я привязывалась к нему все больше и больше.
Он обманщик, думала я, пытаясь прогнать воспоминание о страсти, звучавшей в его голосе и обращенной к Дамарис. Он действительно донжуан, который готов развлекаться с любой женщиной, оказавшейся рядом. Я случайно оказалась рядом и позволила ему вскружить себе голову. Какой же дурочкой я должна была ему казаться, и как я ненавидела его теперь за то, что он дал мне осознать мою собственную глупость! Ненависть и любовь… Иногда они идут рядом и так близко друг от друга, что их трудно различить.
VII
Я долго не могла заснуть этой ночью, и поэтому с трудом пришла в себя, когда меня под утро разбудила Мэри-Джейн. Было еще совсем темно, и у нее в руке горела свеча.
- Мэри-Джейн! - воскликнула я. - Который час?
- Шесть часов, мадам.
- Что-нибудь случилось?
- Нет, мадам, просто я вчера весь день хотела вам сказать, но со всей этой суетой у меня и минуты свободной не было. Я нашла его вчера, мадам. Когда мы готовили холл к приему гостей.
Окончательно проснувшись, я резко села в кровати и спросила:
- Мэри-Джейн, вы что, нашли подземный ход?
- Мне так кажется, мадам. Он в галерее, в стенном шкафу. Там, в полу, две доски, между которыми просвет, и я просунула туда пальцы и подняла одну из досок. А под ней темная дыра, я взяла свечу, посветила вниз, а там ступени. Это все, мадам. Меня как раз позвал Уильям, и я приладила доску на место и никому ничего не сказала. А потом мне пришлось идти помогать на кухню, и я вас уже не увидела, но я всю ночь об этом думала.
- Мы должны сейчас же посмотреть, что там такое.
- Я вот и подумала, мадам, что вы захотите туда заглянуть.
- Кто-нибудь уже встал?
- Только слуги, мадам, но они все пока в другом крыле дома. Но через полчаса они придут убираться в холле.
- Значит, надо торопиться, - сказала я, вставая. Не тратя времени на одевание, я накинула халат, и мы с Мэри-Джейн отправились в галерею. Мне казалось, что вот-вот откуда-нибудь появится Люк, но так как со мною была Мэри-Джейн, он все равно ничего не смог бы со мной сделать.
Меня всю трясло от волнения, потому что подземный ход, если это действительно был он, был тем доказательством, в котором я так нуждалась.
В доме стояла полная тишина, и поэтому мне казалось, что наши шаги слышны по всей лестнице. Но в результате мы дошли до галереи без приключений, и нас никто не услышал.
Осторожно закрыв за нами дверь, Мэри-Джейн передала мне свечу, а сама открыла шкаф, опустилась на колени и приподняла одну из досок в полу. Я наклонилась над отверстием со свечой в руке и увидела ступени, о которых она говорила. Мне ужасно хотелось попробовать спуститься туда, но до ближайшей к нам ступени было довольно далеко, и мне пришлось бы спрыгнуть, чтобы на нее попасть, и я решила, что мне лучше этого не делать.
Я посмотрела на тонкую и гибкую фигурку Мэри-Джейн и решила, что ей не составит труда пролезть в отверстие между досками.
- Полезайте вниз, Мэри-Джейн, - сказала я. - Я вам передам свечу, и вы просто оглядитесь там и скажете мне, что там видно.
Она слегка побледнела, но я знала, что показаться трусихой она ни за что не захочет, и была права, потому что после секундного колебания она спустила ноги в отверстие и проскользнула между досками. Как только ее ноги оказались на верхней ступеньке, я передала ей свечу.
Осмотревшись, она сказала:
- Здесь как будто комната - большая такая, только очень уж здесь холодно.
- Ну, посмотрите еще минутку и назад, - велела я ей. - А потом мы все-таки попробуем найти вход со стороны аббатства.
Некоторое время после этого было тихо, и я заглянула в отверстие. Мэри-Джейн медленно спускалась по ступеням, и я окликнула ее, призывая быть осторожной.
- Не волнуйтесь, мадам, - ответила она, - тут крепкие ступени.
Я снова услышала ее голос, только когда она добралась до конца лестницы.
- Я вижу свет в конце коридора - там, должно быть, и есть выход наружу. Я быстренько сбегаю туда и посмотрю.
У меня бешено заколотилось сердце. Мне так хотелось вместе с Мэри-Джейн оказаться внизу и самой все увидеть, но я боялась оступиться и упасть с каменных ступеней, ведущих вниз. Я обернулась и посмотрела через плечо. У меня все время было такое чувство, словно за мной кто-то наблюдает. Однако на галерее никого кроме меня не было, и во всем доме стояла тишина.
Снизу снова раздался голос Мэри-Джейн.
- Я тут кое-что нашла, мадам.
- Я вас не вижу. Где вы?
Ее голос был еле слышен.
- У меня чуть не погасла свеча, мадам.
- Сейчас же возвращайтесь, Мэри-Джейн. Захватите то, что вы нашли, если можете это поднять, и идите сюда.
- Но, мадам…
- Немедленно возвращайтесь, - приказала я. Через минуту-другую я наконец увидела внизу огонек свечи и вздохнула свободнее.
Вскоре Мэри-Джейн появилась на ступеньках каменной лестницы, держа в руке свечу и сжимая что-то под мышкой. Она протянула мне вверх свою находку, и я тут же поняла, что это была монашеская ряса. Я приняла от Мэри-Джейн ее свечу, и через секунду она уже выкарабкалась из отверстия между досок и оказалась рядом со мной.
- Я испугалась, когда вы исчезли из виду, - сказала я.
- Я вообще-то сама там тоже не очень-то храбрилась. Аж дрожь пробирала!
- Вы действительно дрожите, Мэри-Джейн. Вы закоченели!
- Да, там холодно, прямо жуть. Но зато я нашла рясу!
- Пошли скорее ко мне, а то нас еще кто-нибудь здесь застанет.
Мы опустили на место доску в полу стенного шкафа так, чтобы не было заметно, что ее трогали, завесили шкаф гобеленом и, взяв рясу, пошли в мою комнату.
Когда мы вошли, Мэри-Джейн набросила на себя рясу, и меня передернуло.
- Снимите ее сейчас же, - сказала я. - Мы должны подумать, как ее сохранить. Теперь, если кто-нибудь опять посмеет сказать, что у меня видения, потому что я теряю рассудок, мы им сможем доказать, что это никакие не видения.
- Может, нам лучше сразу показать кому-нибудь эту рясу?
Еще накануне я бы ответила: "Да, мы покажем ее мистеру Редверсу". Но теперь я уже не могла этого сказать. Саймону я больше уже не доверяла, а уж если я не доверяла ему, то никому другому и подавно.
- Нет, Мэри-Джейн, пока мы никому ничего не скажем, - сказала я. - Мы спрячем наше доказательство в моей спальне. Я запру его в своем гардеробе, чтобы никто его не украл.
- Ну, а что же дальше, мадам?
Я взглянула на часы и увидела, что было уже семь.
- Пока что вы лучше идите, потому что вас могут хватиться. Я снова лягу в постель, и вы мне как обычно принесете завтрак. Воду для мытья принесите пораньше. Ну, а я тем временем подумаю, что мне делать дальше.
- Да, мадам, - сказала она и вышла.
* * *
Через некоторое время ко мне зашла Рут, чтобы узнать, как я себя чувствую.
- У вас по-прежнему усталый вид, - сказала она. - Вчерашний день оказался для вас слишком утомительным.
- Это правда, - согласилась я.
- Тогда я бы на вашем месте не выходила из комнаты. Всех гостей я возьму на себя, а вы как следует отдохните и, если к вечеру вам будет лучше, то спуститесь к ужину. Вечером мы никого уже не ждем, будут только свои. Саймон и Хейгэр уезжают завтра рано утром. Их карета всегда приезжает за ними ровно в девять тридцать на утро после Дня подарков.
- Да, я с удовольствием посижу у себя сегодня, - сказала я.
Таким образом, я весь день провела в своей комнате, лежа на кровати и в который раз обдумывая все, что произошло со времени моей первой встречи с Габриэлем и Пятницей. Да, Габриэль понимал, что кто-то пытался его убить среди развалин аббатства, и ему было страшно. Он надеялся, что я помогу ему избавиться от этого страха. Потом был этот вечер накануне его гибели, когда Пятница почуял кого-то в коридоре и залаял. Если бы не он, Габриэль погиб бы уже в ту ночь. Понятно, что Пятницу убрали, чтобы он опять не помешал подстеречь Габриэля. Сара все это знала и потому изобразила на своей вышивке. Как бы узнать, что ей еще известно? Итак, Габриэль был убит, а я не представляла никакого интереса для убийцы, пока не выяснилось, что я жду ребенка. План выдать меня за сумасшедшую, должно быть, возник, когда доктор Смит рассказал Рокуэллам, что в Уорстуисле якобы содержится моя мать.
Чей же дьявольский ум породил эту цепь злодейств? Я не думала, что конечной целью было отправить меня в Уорстуисл, скорее другое: внушить мне самой и другим, что у меня помутился рассудок и тем самым толкнуть меня на самоубийство еще до рождения ребенка.
"А почему, собственно, я думаю об этом плане в прошедшем времени, - спросила я себя. - Что сделает мой потенциальный убийца, обнаружив исчезновение рясы из своего тайника?" Не исключено, что он решит, что настало время действовать, не откладывая.
Я так и не знала, что мне делать. Вернуться в Глен-хаус? Но как я могла это сделать незаметно? А объявив о своем решении, я могла спровоцировать убийцу на немедленные действия. Так или иначе я была уверена, что он сделает все, чтобы не выпустить меня из этого дома.
Я снова подумала о том, кто это мог быть. Люк? Саймон? Нет, я старалась прогнать от себя мысли о Саймоне. Это Люк, внушала я себе, Люк. И Дамарис с ним заодно.
Дамарис! Но ведь только вчера я узнала правду о том, как обстоит дело между Дамарис и Саймоном!
Мои мысли носились по кругу, как мышь, попавшая в клетку. Я нашла рясу, я должна была бы радоваться, и я бы радовалась, если б могла этим поделиться с Саймоном…
Но чем я вообще теперь могу поделиться с Саймоном? Я поймала себя на мысли, что снова, как тогда у колодца, повторяю заветное желание: "Только бы не Саймон, Господи, только бы не Саймон!"
* * *
Ужинала я вместе со всей семьей. Саймон был очень предупредителен и, казалось, обеспокоен моим самочувствием. Я же, хоть и старалась, чтобы он не заметил перемены в моем отношении к нему, сама ощутила, что в моем тоне появился невольный холодок. За ужином, который был, как и накануне, накрыт в холле, Саймон сидел рядом со мной.
- Я очень огорчен тем, что не смог провести с вами сегодняшний день. Я надеялся, что мы с вами и с бабушкой поедем вместе кататься.
- Разве сегодня не было бы для нее слишком холодно?
- Возможно, но она ни за что не признала бы это. Она тоже очень огорчилась.
- Тогда вам надо было поехать, пригласив кого-нибудь вместо меня.
- Вы же знаете, что это было бы совсем не то.
- Может быть, Дамарис захотела бы с вами поехать.
Он засмеялся и, понизив голос, сказал:
- Я хотел вам кое-что в связи с этим рассказать.
Я вопросительно посмотрела на него, и он добавил:
- Потому что вы и так наверняка заметили. Иногда приходится идти к цели обманным путем.
- Вы говорите загадками.
- Что ж, это вполне уместно. Нам ведь как раз и надо с вами разгадать загадку.
Я отвернулась, потому что мне показалось, что к нашему разговору прислушивается Люк. К счастью, тетя Сара снова начала громкий рассказ о том, как праздновалось Рождество в годы ее юности, и, хотя это было повторением ее вчерашних воспоминаний, она была явно настроена на то, чтобы никто не пропустил из них ни слова.
После ужина мы все перешли в гостиную на втором этаже. Гостей в этот раз не было. Я села рядом с сэром Мэттью и проговорила с ним весь остаток вечера, хотя и видела, что Саймона это выводит из себя. Так и не дав ему возможности со мной поговорить, я довольно рано ушла к себе. Минут через пять после того, как я оказалась в своей комнате, в дверь постучали.
- Войдите, - крикнула я, и в комнату вошла Сара.
Она одарила меня заговорщицкой улыбкой и зашептала, словно пытаясь оправдать свое неожиданное вторжение:
- Ты же хотела узнать, вот поэтому я и пришла…
- О чем вы?
- Я начала заполнять пустоту.
Я вдруг вспомнила наполовину законченный гобелен, который мне показывала Сара, и сообразила, о чем речь.
- А можно я посмотрю? - спросила я.
- Конечно, потому я и пришла. Ты пойдешь со мной?
Я с готовностью встала и вышла вслед за ней в коридор. Тут она приложила палец к губам:
- Тихо, не надо, чтобы они нас услышали. Они все еще в гостиной.
Мы поднялись по лестнице и прошли по коридору в ее крыло дома. Здесь было очень тихо, и я вдруг задрожала - то ли от холода, то ли от волнения. Сара шла впереди меня, торопясь, как ребенок, которому не терпится похвастаться новой игрушкой. Она первой вошла в свою рабочую комнату, зажгла несколько свечей от той, что была у нее с собой, затем, поставив ее на стол, чуть не бегом подбежала к шкафу. Достав из него гобелен, она развернула его перед собой, как в тот раз. Сама вышивка мне была видна не очень хорошо, но, по крайней мере, я видела, что на ткани добавилось какое-то новое изображение. Я взяла свечу и, поднеся ее к гобелену, различила контуры рисунка, которого раньше не было.
Я пригляделась. С одной стороны гобелена была уже готовая вышивка, изображающая мертвые тела Габриэля и Пятницы, а с другой - рисунок карандашом. Это было какое-то здание с зарешеченными окнами, и оно было нарисовано так, что зритель как бы заглядывал через решетку окна в комнату, похожую на тюремную камеру. Внутри камеры угадывались очертания сидящей женщины, которая что-то держала в руках. У меня по спине пробежали мурашки, когда я поняла, что это "что-то" должно было изображать младенца.
Я взглянула на Сару. При свете свечей ее морщины были не видны, и ее лицо казалось почти молодым и в то же время как будто не от мира сего. Как же мне хотелось узнать, какие тайны хранит в себе ее память, какие чувства скрыты за безмятежным выражением ее глаз!
- Я полагаю, что эта женщина изображает меня.
Она кивнула.
- Ты видишь ребенка? Он уже родился.
- Но мы с ним как будто в тюрьме.
- По-моему, для тех, кто там - это и есть как тюрьма.
- Где "там", тетя Сара?
- Там, - повторила она. - В том заведении.
- Тетя Сара, это все уже разъяснилось, - сказала я. - Это было недоразумение, понимаете? Доктор ошибся, а теперь все разъяснилось, и об этом уже можно не вспоминать.
- Но ведь все это показано на моей картине.