И прежде всего потому, что межгосударственные отношения Сербии с Австро-Венгрией после переворота стали неуклонно ухудшаться, чему причиной было резкое сужение базы политического австрофильства в самой стране. С ликвидацией династии Обреновичей и самороспуском напредняков она, словно шагреневая кожа, ужалась до минимума. Новые центры влияния (заговорщики и представленные в скупщине партии – в первую очередь, националисты-радикалы) отличались антиавстрийским настроем. Таким образом, в Вене явно ошиблись, рассчитывая на внешнеполитическую лояльность короля Петра, который, кстати, чем дальше – тем больше царствовал и меньше правил.
Дело, порой, доходило до прямой конфронтации – так было с вопросом о крупном займе Сербии, когда Австрия желала обеспечить преимущества своих банкиров, или в дискуссиях о новом торговом договоре, где Белград стремился эмансипироваться от ее былой опеки. И, наконец, в знаменитом споре о покупке артиллерийских орудий. Отказ правительства радикалов закупать пушки у чешской "Шкоды" и размещение заказа во Франции (на фирме "Шнейдер-Крезо") привели к началу так называемой "Таможенной войны" 1906–1911 г… Мы не будем здесь углубляться во внешнеполитические сюжеты, сделав это позже, подчеркнем лишь одно – сколь тесно переплетались в политической жизни страны внутри– и внешнеполитические аспекты.
И уже следующий международный кризис имел далекоидущие для внутренней истории Сербии последствия. Проведенная Веной в 1908 г. аннексия Боснии и Герцеговины способствовала новой активизации экс-заговорщиков. Правда, на сей раз – в основном "молодых". Под неформальным началом Д. Димитриевича-Аписа, они еще весной 1906 г. проявили себя более национально зрелыми, когда поддержали увольнение старших товарищей, считая, что те участвовали в перевороте из личных побуждений и корысти. Их самих уже тогда занимал глобальный вопрос: судьба всего сербства. В соответствии с балканскими традициями, они организовали в 1911 г. тайное общество "Объединение или смерть" – знаменитую "Черную руку" . В центр ее деятельности было поставлено (как явствует из названия) объединение сербского и других югославянских народов в единое государство.
И уже сама эта, столь радикально заявленная, цель новой организации не могла не привести к столкновению с властью, которая стремилась соотносить национальную политику с реальными международными условиями. Разочаровавшись в институциях и принципах парламентского государства, не дававших, как они полагали, возможности скорого решения сербского национального вопроса, и видя в них один лишь источник перманентных межпартийных склок, основатели "Черной руки" выступали с позиций централизма, милитаризма и авторитарного национализма и, чем дальше – тем больше, становились угрозой гражданскому правлению. Их печатный орган (газета "Пьемонт") в первом же номере от 3 сентября 1911 г. обвинил все без исключения партии "в аморализме, бескультурье и непатриотизме". Единственным лекарством объявлялся "централизм" – с опорой на армию . Особо жесткие филиппики доставались от газеты правящим старорадикалам и их лидеру Пашичу… Перед нами – очередной пример столь привычного для политической культуры Сербии "мессианства". Проявившегося, кстати, и в отношении "заговорщиков" к династии и монарху. В 1909 г. они высказали намерение добиваться "смены" теперь уже Карагеоргиевичей! А годом позже Апис выступил за отречение короля Петра под предлогом того, что радикалы, якобы, "ведут страну к полному краху, а у него не хватает сил, чтобы отстранить их от власти" . Как видим, единожды нарушив присягу, харизматичный офицер был готов и далее свергать "неугодных" королей…
Итак, как справедливо заметил Я.В. Вишняков, "после основания "Черной руки" интересы правящей партии и заговорщиков окончательно разошлись" . Слишком по-разному (при единстве стратегического курса на освобождение и объединение сербов и общей же прорусской ориентации) смотрели военные и гражданские на тактические и функциональные задачи власти. Внутренний кризис в стране нарастал, разразившись после балканских войн (1912–1913) и обнажив всю объективную слабость сербского парламентаризма.
Поводом к эскалации конфликта стал знаменитый "спор о приоритете" в новых (т. е. вошедших в состав королевства в 1913 г.) областях. Указ "О старшинстве в Новой Сербии гражданских властей над военными", изданный по инициативе С. Протича – министра внутренних дел и старого друга Пашича, предполагал введение "первенства" цивильных чинов во всех торжественных случаях; и, бывало, что, при явном нежелании "элитного" чиновничества ехать на службу в Богом забытую "новую" глушь, какой-нибудь срезский (уездный) начальник лет 25–28 оказывался там на разных церемониях старше полкового командира в штаб-офицерском звании. И все это в условиях действия осадного положения. Такая ситуация в конкретных проявлениях, действительно, была нетерпимой. Однако, "заговорщики" решили использовать ее для лобовой атаки на правительство.
Тем более, что во время и после балканских войн офицерство стало вести себя в Старой Сербии и Македонии крайне независимо. По словам русского военного агента, полковника В.А. Артамонова, "военные, реабилитированные войной, высоко подняли голову" . Настолько высоко, что, когда во время кризиса в отношениях с Болгарией по поводу раздела территорий, захваченных у турок в ходе Первой балканской войны, раздался слух, будто Пашич готов отдать их часть Софии, они открыто пригрозили кабинету , а член "Черной руки", Люба Йованович-Чупа, от имени организации , высказал премьеру, что "они изрубят его в куски на Теразиях, если он хоть что-то уступит болгарам" .
Воспользовавшись очередной такой ссорой (на сей раз возвращенного из отставки командира Вардарской дивизии Дамняна Поповича с окружным начальником за право на первое место в церкви, завершившейся демонстративной отставкой комдива), после чего, собственно, и был выпущен указ "О старшинстве", заговорщики потребовали его отмены и предоставления сатисфакции "униженным" офицерам. Пашич отказался идти на уступки. В ответ те вступили в альянс с парламентской оппозицией (независимыми радикалами) с целью любой ценой – вплоть до переворота – сместить премьера. В своих личных амбициях и эгоистичных резонах независимцы пошли на этот тайный сговор с "Черной рукой", тем самым компрометируя и ставя под удар всю гражданскую систему власти. "Сербский парламентаризм, – подчеркнул В. Вучкович, – оказался перед опасностью разрешения его латентного кризиса насильственным путем" .
Кульминацией далеко зашедшего "спора о приоритете" стали роспуск скупщины и объявление новых выборов. Пашич подал в отставку, но король, после консультаций с оппозицией, 29 мая 1914 г. возвратил ему мандат на власть – для их организации. А 11 июня обнародовал указ о перенесении монарших прерогатив на престолонаследника Александра, "в связи с болезнью". Что фактически явилось его скрытым отречением.
Решающую роль в таком разрешении кризиса сыграл российский посланник Н.Г. Гартвиг. Именно он настойчиво рекомендовал монарху оставить Пашича у власти. Тот подчинился, не желая противостоять России, и дипломатично удалился в политическую тень, не сумев выполнить данного военным обещания. Как видим, в борьбе с "Черной рукой" – этим мощнейшим антиконституционным участником сербской политики – "парламентский" режим формально устоял, но… при поддержке другой нелигитимной силы – российской императорской миссии. Что, впрочем, было характерно для всей истории независимой Сербии, на протяжении которой, по дефиниции С. Йовановича, Петербург и Вена "являлись такими же факторами нашей политической жизни, как и "домашние" партии" .
А, тем временем, начиналась новая предвыборная кампания – увы, всего за две недели до выстрела в Сараево…
Внешняя политика Сербии в 1903–1914 гг. "Человек вечной войны". 1903 год, как уже отмечалось, стал водоразделом в международной политике Сербии. Устранив австрофилов Обреновичей и добившись "демократизации" внутреннего порядка, новым властям предстояло "переложить руль" и заняться делами национальными – чем реанимировалась "прадедовская задача сербского освобождения и объединения" , оказавшаяся на время в тени. Ее решение стало основным смыслом всей политической деятельности Радикальной партии и ее лидера Николы Пашича.
О "смене вех" высказался и сам Пашич в разговоре с влиятельным священником из города Ужице, радикальным ветераном Миланом Джуричем вскоре после переворота. "Вот, Никола, мы завершили все дела – завоевали свободу, гарантировали влияние Народной скупщине, посадили на престол короля Петра. А сейчас мы можем отойти в сторону и провести остаток жизни в спокойствии", – подводил итог борьбе с Обреновичами поп Джурич. "Э, нет, – последовал ответ, – все, что мы сделали, само по себе еще ничего не значит. Это только предпосылка для нашего самого главного и грандиозного дела – национального освобождения и объединения. И теперь мы должны целиком посвятить себя ему" . Такой "поворот" был сделан, а значит – приоритетами в государственной политике становились задачи внешнеполитического, психологического и технического обеспечения сербских национальных амбиций; подготовки страны к маячившим пока в отдалении решающим событиям. А в том, что они грядут, сомнений у Пашича не было никогда.
Важнейшим же внутренним смыслом "поворота" оказался решительный переход к русофильству в политике, что органично корреспондировало с ее новой национальной парадигмой. Еще в далеком 1887 г., в письме соратнику, Пашич расставил все нужные акценты: "Боснию и Герцеговину, а также другие сербские земли в Австро-Венгрии, мы не сможем вернуть самостоятельно, т. е. без помощи России, но Македонию мы в состоянии спасти для Сербии и без военного содействия России" . В конечном итоге, так и случилось…
Приход к власти в Сербии пророссийски ориентированных элементов не мог не привести к ухудшению ее отношений с Австро-Венгрией, которая крупно обманулась, сделав ставку на короля Петра, не игравшего, повторим, заметной политической роли. В ответ, со стороны Вены последовала настоящая (хотя и явно запоздалая) "газетная" атака с жесткой критикой Белграда по поводу Майского переворота. И уже в сентябре 1903 г. посланник К.Думба констатировал в одном из донесений, что ситуация в сербоавстрийских отношениях "настолько плоха, насколько это может быть" .
Новые сербские власти пытались эмансипироваться от тесной опеки Дунайской монархии двумя путями. С одной стороны, Белград активизировал свои отношения с соседями и, в частности, с Болгарией, пойдя на заключение с ней в 1905 г. секретного таможенного союза (что было своеобразным прологом Балканского союза 1912 г.). Это стало для Вены, дотоле практически полностью контролировавшей внешнюю торговлю Сербии, полнейшей неожиданностью. Она приняла меры, пригрозив распространением своего ветеринарного законодательства на сербский скот – основу экспорта страны. То было давней и проверенной практикой; не зря же говорилось: чтобы победить Сербию, "Австрии надобно всего лишь мобилизовать своих ветеринаров". И… угроза возымела действие – в марте 1906 г. правительство Н. Пашича смягчило свою позицию, отодвигая на второй план положения таможенного союза с Болгарией и стимулируя переговоры с Веной о заключении торгового договора . Такую "покладистость" можно объяснить и тем обстоятельством, что именно тогда Россия, потерпев поражение в Японской войне и пребывая в состоянии внутренней смуты, ослабила свое присутствие на Балканах.
Но в этот самый момент новая проблема осложнила австро-сербские отношения. Яблоком раздора явился крупный заказ на артиллерийские орудия, который Белград разместил во Франции, а не (как всегда ранее) в Чехии. Пытаясь удержать Сербию под контролем, Австро-Венгрия оказывала на нее сильнейшее давление с целью обеспечить размещение заказа на собственных заводах, угрожая при негативном ответе закрытием венгеро-сербской границы. Пашич – глава кабинета, инициировавшего вопрос о закупке пушек, – без колебаний ответил отказом , хотя и осознавал, что такое решение грозит стране таможенной войной. Парламентская оппозиция, из опасения закрытия границы, требовала от радикального правительства уступок, но их не последовало. Отдать заказ на вооружение Вене значило для сербского премьера лишь одно – стать ее заложником. И он был оставлен французам… Австро-Венгрия закрыла границу с Сербией. Началась таможенная война, длившаяся вплоть до 1911 г.
Вене, однако, не удалось заставить Белград капитулировать, в чем сказалась его новая внешнеполитическая ориентация. Ведь, привязав "маленький сербский плот (как тогда говорили) к мощному русскому кораблю", Пашич тем самым сумел подтянуть его и к могучей эскадре под названием "Антанта".
С помощью Франции была модернизирована пищевая промышленность – основа экономики страны. Возводились бойни, холодильники, консервные заводы. Свой скот сербы начали сбывать не в живом (как раньше в Австро-Венгрию), а в готовом виде. И покупатели нашлись. Сербской тушонкой, к примеру, снабжались британские базы в Египте и на Мальте – даже Германия допустила ее на свой рынок… Соответственно, убытки Сербии оказались во много раз меньше, чем полагали внутренние и внешние оппоненты. Она в значительной степени освободилась от экономической зависимости от Австро-Венгрии, куда теперь вывозила лишь 30 % своего экспорта, в отличие от 80–90 % в "предвоенные" годы.
Похожая ситуация сложилась и в вопросе о государственном займе, из средств какового предполагалось финансировать закупку орудий и постройку железных дорог.
После изнурительной – как скрытой, так и явной, вплоть до рукоприкладства, – борьбы деньги (95 млн. фр.) были в конце 1906 г. получены от финансовой группы, главную роль в которой играли французские банки. На них сербы купили у "Шнейдер-Крезо" 49 полевых и 15 горных батарей, а также по 280 снарядов на каждый ствол …
Таможенная война была для Сербии тяжелым испытанием, но еще более тяжким стал Боснийский кризис, связанный с аннексией в 1908–1909 гг. Боснии и Герцеговины. Целью ее было стремление Вены укрепить свою гегемонию на Балканах и в восточной Адриатике, а также переориентировать собственное югославянское движение, отдавая себе отчет в том, что Белград становился для последнего все более притягательным. Аннексия была ускорена и из-за Младотурецкой революции в Стамбуле, которая вернула в силу конституцию 1876 г., – ее действие формально распространялось на территорию всей империи, включая оккупированную провинцию. Вместе с тем Австро-Венгрия вывела свои гарнизоны из Новипазарского санджака (Рашки), возвратив его Турции, – так было легче сохранить буферную зону, разделявшую Сербию и Черногорию.
В Сербии аннексия вызвала мощную волну протестов. Общество всколыхнулось – в стране создавались пункты записи добровольцев, готовых сей же час отправиться в Боснию на защиту "сербского дела". Правительство требовало предоставления Боснии и Герцеговине автономии и раздела Новипазарского санджака между двумя сербскими королевствами. Одновременно оно обратилось к России, вставшей на сторону сербов. Однако, в марте 1909 г., принимая во внимание неготовность России к войне, Германия ультимативно потребовала от нее санкционировать акцию Австро-Венгрии, дав понять, что отрицательный ответ повлечет за собой вооруженное вторжение Вены в Сербию, при содействии Берлина. Угроза опять-таки подействовала – Петербург был вынужден отказаться от поддержки Белграда и посоветовать ему признать новый status-quo .
Сербия отступила. Но отступление было временным. В отблесках последнего триумфа Габсбургов уже являлась тень древнего царя Пирра.
Наглядна позиция Пашича, который во время Боснийского кризиса не входил в правительство. Он выступил за жесткий отпор аннексии, говоря о возможной защите сербских национальных интересов и с оружием в руках. Так, на закрытой сессии скупщины 10 октября 1908 г. он прямо высказался за войну с Австро-Венгрией , чем проявил себя как прекрасный психолог. С одной стороны, его решительный "частный" настрой импонировал общественному мнению, оскорбленному в национальных чувствах. С другой же, – когда чуть позднее министр иностранных дел Милован Милованович, с подачи дипломатов Антанты, начал задумываться о территориальных компенсациях за аннексию (на что бы Вена, может быть, и пошла) он решительно восстал против любых сделок. "Пусть на теле сербского народа останется живая рана!", – подчеркнул Пашич, желая сохранить высокий национальный тонус сербов для будущего реванша.
Кто знает, возможно, он вспоминал тогда площадь в Париже, где стояли статуи женщин по числу провинций Франции, две из которых, олицетворявшие Лотарингию и Эльзас, без малого сорок лет были укутаны черным крепом – в напоминание французам об отторгнутой части Отечества.
Должно отметить, что о "реванше" Пашич не забывал никогда. Даже в моменты унижений. Побывав в конце 1908 г. с чрезвычайной миссией в Петербурге и не получив там ожидаемой поддержки, он подошел к своему делу с другой стороны – договорился о визите в Россию короля Петра, никогда еще не посещавшего мировых столиц. Такой визит состоялся в 1910 г. и имел весьма позитивные для отношений двух стран последствия.
Короля и сопровождавшего его Пашича встречали в Киеве, Москве и Петербурге почти по-родственному . А спустя год в Петергофе состоялась свадьба королевны Елены Петровны и князя императорской крови Иоанна Константиновича – сына известного поэта и многолетнего президента Академии наук К.Р. Пашич мог быть доволен – русский и сербский дворы породнились. По точной оценке Л.В. Кузьмичевой, "брак этот был символичным – признание равнородности династий Карагеоргиевичей и Романовых знаменовало русскую поддержку Сербии и ее короля" . Петербург и Белград стали еще ближе. В том числе и политически.