"Ноне, господа присутствующие, я поведаю вам о тех островках, что пока едва видны изумрудными холмиками пальм у горизонта. Так вот почти в те же времена, когда едва была создана наша твердь, то на ладонях Господа остались крохи почвы. И Он, ничтоже сумняшеся, стряхнул их в Атлантический океан. Для Бога-то крохи, ан для людей образовались цельные острова. А название Кабо-Верде в переводе с португальского значит острова Зелёного мыса. А точнее в 1445 году португальские мореходы, увидев покрытые баобабами острова, воскликнули: "Cabo Verde!". И это скорее означало "зелёное пятно" на горизонте! Ко всему в античную эпоху было поверье, "что души героев и людей выдающихся с кончиной улетали на зелёные острова в океане, где садится солнце. Хозяйками этих островов были прекрасные Геспериды, дочери Атланта. Ходили разные мифы о необитаемых островах "между небом и землёй", хотя те находились в непосредственной близости от африканского побережья. Так что первым европейцем, чья нога ступила на Кабо-Верде в 1456 году опять же предстал португалец Генрих Мореплаватель. Вслед за ним Антонио да Ноли с напарником Диего Гомиша в 1460 году. Вот они-то и разузнали, что на островах поживы с "гулькин нос": как флоры, так и фауны. Ко всему свирепствовала засуха. Так что земли облюбовали пираты в качестве многолюдного промежуточного невольничьего рынка. Жили на всём привозном, тоже награбленном в той же Африке. Пленное негритянское население вывозили на острова и там спокойно перепродавали в Америку и Европу. Морские разбойники образовали здесь некую процветающую столицу Гранди Рибейра поселения Санта-Антао. Обладатели "Весёлого Роджера" всех стран нещадно грабили своих же "коллег". Побывал здесь именитый корсар Френсис Дрейк, но убыл в пролив своего имени "не солоно хлебавши": хозяева островов португальцы фехтовали и палили из ружей лучше пришельцев корсара Дрейка. Единственную и неоценимую пользу все мореплаватели, включая тех же пиратов – это прибрежные лоции морей и океанов. Первичные карты были составлены именно теми мореплавателями, кои намеревались проследовать там же, где им подфартило хотя бы раз. Вот и намедни: штурманский офицер Л. А. Попов громогласно изрёк: "Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик!" Но даже самый пристальный взгляд даже в подзорную трубу Ивана Александровича во все стороны света ни коим образом не обнаружил никакого "тропика". Но ведь на морских картах-лоциях он Был!!! И штурман его обнаружил, скорее всего, точно! Надо непременно разузнать. Что-то помнилось с детства из рассказов отчима. Удобно ли расспрашивать сейчас? Почему-то вспомнились Альдебаран и Вега. "Выпрошу-ка я у своего земляка Иннокентия карту звёздного неба, да буду запоминать, дабы было инда ввернуть эдакое, будучи в Симбирске, а то и в самом Петербурге… Но тут вынырнул мой вездесущий Фаддеев: "Ваш высокобродь, Ваша очередь телеса заголять! Туточки, али когда по каютам? Дык я обскажу их благородию…" Но тут кто-то из матросов заорал: "Справа по борту банка!" На крик прибежал вахтенный офицер. И на самом деле справа, почти в полусотне дюймов блестела на солнце мокрая каменюка величиной с шестивёсельный ял. Офицер даже опешил: под таким солнцем и мокрая!! Но "каменюка", слегка шевельнув закраинами как бы соскользнула в глубину. "Да это же Морской чёрт! Рыба-скат окаянная!" – определил кто-то из бывалых матросов. Но даже в прозрачной воде океана морское чудовище вскоре исчезло "аки призрак в ночи". "Вот те раз! В пятый раз токмо в энтом океане, а окромя китов да черепах ничего большего стога сена не видывал! А ведь точно, чёрт в обличии! Надобно батюшке Аввакуму обсказать. Небось есть така молитва супротив нечисти". Но неизменные облака вновь как бы окутали ватной духотой океан. Всё ближе подходили к некоему нагромождению среди туманного марева из красной глины с чахлой травкой между буграми. В милях трёх можно было рассмотреть, что "травка" являет собой кокосовые пальмы. Странно, но тени под ними не было видно. На этих деревах и листья оборачивались ребром к солнцу сохраняя влагу, вот и тени от них никакой, как от дырявого сита. Сыграли аврал. Щеголеватый лейтенант Шварц, не обращаясь ни к кому, довольно ясно изрёк: "Порт Прая, господа!" Но зюйд-остовый пассат всё более отжимал фрегат от цели. Как бы не пришлось обходить остров Сал правым бортом, чтобы использовать хотя бы малую возможность на подобие дуновения. Таковое случалось в форс-мажорных ситуациях, сродни русской рулетки с надеждой на осечку. Наш курс был понятен лишь штурманам и командиру. И это далеко не на порт Прая. Пока фрегат упорно продвигался, но к побережью Сенегала, недоумевали даже матросы: почему?
Подошедший к Гончарову старший офицер Бутаков осведомил об обязательном присутствии в кают-компании к обеденной трапезе. "Что за напасть приключилась с нами?.." С таким раздумьем учёный секретарь отправился на совещание. Иван Александрович стал замечать, что качка уже никоим образом не влияет на его походку. А при смене погоды он воспринимал очередной аврал как должное. Но тут всё будто замерло. Вышли на 15° западной долготы будто по инерции.
Совещание открыл согласно старшинства адмирал Путятин. Далее излагал командир корабля капитан-лейтенант Унковский: "Господа, мы не отдали должного внимания слиянию ветров за последние двое суток и северный ветер фордевинд слился с пассатом. Обращаю внимание вахтенной службы на удержание ветра вплоть до прямой видимости суши мыса Зелёный. Лишь только в этом случае мы сможем не пользоваться машиной и не попасть в мёртвый штиль. Запасы воды на исходе. А скот скоро нас самих выживет несносной атмосферой вони!"
– Указываю господину Тихменеву свести расход питьевой воды до аварийного пайка. По возможности для приготовления пищи использовать опреснённую воду. Обращаю внимание учёного секретаря и судового священника на отвлечение нижних чинов от паники. На островах естественная влага отсутствует напрочь, сиречь дожди имеют место быть раз в несколько лет. Единственным кладезем пития служат баобабы. Но самым молодым ноне более 500 лет. Видно не приспичило время прильнуть к их влаге. И нам, как видно, не суждено. Штиль на этой широте равносилен для корабельщиков безмерной жажде и голоду. Пароходы большинства стран этих мест сторонятся. Вода и почта – почитай весь их груз для островов. Вахтенным оповестить личный состав заготовить письма к передаче коменданту". Для воды заготовили дубовые аварийные бочонки с отдельной шлюпкой. Островитяне обязаны будут уделить толику привозной питьевой воды нашему судну. На то есть долгосрочный договор. Ждём официального представителя. На сей момент ветер благоприятствует и при спаде зноя должны достичь берегов порта Прая. Крюк к сему порту мы вынуждены сделать немалый во избежании беды большей: остаться в полосе штиля."
Глава 26. Пекло и апельсины
Иван Александрович, как, впрочем, и все, кто впервые посетил так называемый "порт Прая" были не просто изумлены: они даже в фантазиях не представляли увиденное. Изначально, как это и подобает в цивилизованных портах мира, к командованию фрегата для встречи прибыл штатный чиновник: иссиня-чёрный негр в форменном фраке на голое тело, но с представительскими галунами и в лаковых штиблетах без носок. Он же сидел на вёслах древнего ялика. Это был наверняка уцелевший потомок тех негров, коих пираты перепродали сотнями тысяч в Новый Свет и ближе. Статью его Господь не обидел: широкая мускулистая грудь гармонировала с узкой талией борца и выпирающими из рукавов бицепсами. Встречающие были им просто восхищены. Этикет встречи иностранного судна им был соблюдён досконально. Команда едва удерживалась от смеха: действо шло по марионеточному сценарию едва не из глубин веков. Недоставало экзотических перьев, кольца в ноздре, ритуальных наколок при родовом жезле. Наши ответы о цели прибытия в порт, дальнейших намерениях и даже о названии корабля и здоровье русского монарха были приняты с благоговением. Затем, посланец экзотического поселения достал из-под полы подобия форменной одежды некий журнал с задубевшими от печати веков окладами переплёта цвета кожи хозяина. Далее, выпучив и без того выразительные глаза и истекая потом, чиновник старательно вывел какие-то каракули вполне современной ручкой. Посудинка с чернилами возлежала на его довольно роскошной груди и играла роль некоего амулета. Зажатое в кулаке стило двигалось ходуном, спотыкаясь между строк, но минут через пять всё-таки выправило исторический текст и немедля исчезло вслед за документом там, где угадывался единственный карман. За сим ритуал, судя по всему, завершился. Музыки, салютования и подношений не последовало, дабы не нарушать девственную тишину окрестности. Розовые подошвы представителя порта ловко мелькнули на трапе шлюп-балки. Зычно скомандовал боцман: "Вывалить кранец, пришвартовать ялик по корме! Ялик протянуть. Команде в катер!" Комендатское судёнышко сиротливо прижалось к обшивке "Паллады". Её хозяин уже восседал на вёсельной банке. Он грёб в позе вперёдсмотрящего, подставив лицо дневному бризу. Команда корабельного десятивёсельного катера по двум канатам с мусингами (узлы на канате) привычно соскользнули в посудину, разобрав вёсла. Старшина не заставил себя ждать. Вставив румпель и кормовой флаг, боцман, он же старшина катера отдал команду "смирно" и занял место на книце (угловое сидение). Подали шторм-трап и по нему уже сошли офицеры, ведающие снабжением, картографией и кому дано "добро" на сход.
Приближавшийся берег буквально обжигал зноем. Ни причала, ни даже подобия пирса "порт" не имел. Наш негр-лоцман на правах коменданта порта буквально выпорхнул из лодчонки и изобразил собой ликующее население, а заодно и администрацию одновременно. Полуголое мужское "представительство" и сопровождающие лица уже были готовы вынести нас из лодки на берег. То же самое довершили наши матросы, засучив панталоны. Гончарова вынесли негры, бережно водрузив его на кучу раскалённого песка и получив за услугу щедрую мзду. Неподалёку стоял экзотический сарай-шалаш он же пакгауз-склад: дверей и запоров, как видно, не предусматривалось ещё при возведении "шедевра" местными зодчими. Рукотворное укрытие от солнца использовали местные собаки под свадьбы. Напоминаем, что по местному календарю был разгар зимы. Таможенное здание отличалось наличием входных дверей с амбарным замком, открывавшимся без ключа. На оконных проёмах вместо рам колыхались пальмовые листья. "Есть ли фрукты и вода?" Вопрос пришельцев воздействовал на толпу негров магически: все разбежались кто куда, но в сторону посёлка за соседним утёсом. Озадаченно постояв с четверть часа, вся наша делегация последовала следом за аборигенами, оставив вахту у катера. Дорога-тротуар оказалась вымощенной камнем, но тащиться в гору под пронзающим солнцем было невероятно трудно. Частые остановки грозили солнечным ударом. К нашему удивлению на плато, возвышающимся над портом, размещалась целая батарея пушек. Судя по всему последний выстрел из них был сделан работорговцами около столетия назад. Вошли на городскую площадь и уже здесь встретили часовых. Они более напоминали японских гейш: кланялись с подчёркнутой учтивостью, получая от нас по нескольку монет. Мундиры на стражах были едва не роскошные в сравнении с чиновником от порта. Обувью здешняя "армия" не располагала, зато оголённые лодыжки и икры ног были чернее сапог караула английской королевы. Мулаты на фоне негров совершенно не выглядели франтами: их лица и телеса казались попросту изрядно неумытые, землисто-серые. Довершали писк местной цивилизации каменные здания мэрии и невесть для чего мрачная гауптвахта. Далее следовала целая пустынная улица хижин из камня. Зной загнал жителей в пальмовые укрытия от жалюзи. Посреди площади стоял столб с прилаженной сверху португальской короной. Наверное, именно охрана этого атрибута и объясняются бутафорские стражники и гауптвахта. Тем не менее, впередиидущий наш соплеменник зашёл в одну из хижин. Заинтересовавшись, зашли и мы все втроём. Без твёрдой уверенности выбранного адреса. Маленький дворик сиял белыми плитами. В углу под карнизом веранды млел от жары ослик, рядом буквально таяла необычайно жирная свинья. Бедняга уже не имела сил не то что переместиться в тень, но даже привстать. Лишь куры, более напоминающих расцветкой и размерами наших фазанов, сонно бродили в поисках корма. Хулиганом крутился меж них попугайчик-воробышек. Писатель едва увернулся, дабы не наступить на малыша.
Войдя в своеобразные сени, гости обнаружили лестницу на второй этаж. На открытой галерее сидела весьма пожилая португалка. Молча указав перстом, она пригласила вошедших в комнату. Наши попытки заговорить с ней на английском, либо французском остались тщетны. Встав, посетители было ушли, но дама их остановила, пригласив юную соплеменницу, говорящую на французском. Жеманясь, девушка робела, хотя мужчины недоумевали её речам. С какой целью привели стройную красавицу? Её сбивчивая речь на смешанных языках ещё более усугубила ситуацию. Неудачная собеседница лишь смогла пояснить, что родом из Лиссабона и не замужем… Разрядил обстановку Колокольцев: "Господа, нас явно не за тех принимают, либо это выездной дом свиданий! В любом случае пойдём от греха подальше". С тем и откланялись. Хотя позже выяснилось, что впередиидущий коллега имел намерение вообще зайти в соседний дом.
Встретили озадаченного Тихменева, спросили об успехах на поприще провианта. Сокрушённо наш кормилец изрёк: "Плоха провизия и мало! Быки не крупнее здешних ослов. Ума не приложу: как-то мы доберёмся до мыса Доброй Надежды!?" С тем и спустились в изначальную деревню с глиняными хибарами-мазанкам. Гончаров профессионально заглянул вовнутрь одной из них. Там на деревянных лавках сидели сгорбленные старики и старухи. Среди них было немало совершенно лысых. Молодёжь трудилась на полях среди гор. За немощными присматривали молоденькие негритянки с весьма привлекательной наружностью и выразительными глазами. В них чувствовалась сама доброта и природный ум. Эти же феи пустыни немедля примкнули к нам, беспрестанно прося бог весть каких денег неведомо за какие услуги. Их даже не смутили обнажённые тела наших купающихся у берега матросов. По пути мы воочию видели сады с фиговыми плодами, кокосовыми пальмами и апельсиновыми деревьями без самих цитрусовых: зима, но впечатляет. Птиц и насекомых по этой же причине почти не наблюдалось.
Зато у самого катера нас ожидал сюрприз: множество корзин с апельсинами и сидящих подле них местных спекулянтов азартно резавшихся в… карты самиздатовского покроя, где козыри в колоде куда краше наших, а на карточных дамах в позах камасутры напрочь отсутствовало одеяние. Апельсины Тихменев скупил все не торгуясь: команда была в восторге от такого экзотического приобретения. Подошёл измождённый и взмокший от жары боцман и, едва не падая, прохрипел: "Грузи, мать вашу! Нехристи, сгорели напрочь, я вас сейчас на ванты линьком загонять буду?!" Купальщики мигом облачились, но негры уже водрузили корзины в нашу посудину, неизменно прося плату. Таковая, вперемешку с матом была выдана мелочью боцманом и окончательно уже самим Тихменевым. Радости торгашей не было предела: сделка с "французами" пришлась по душе. Аборигены упорно принимали мореплавателей за жителей Парижа и иже с ним. Русских, как видно, здесь отродясь не было. Тем временем пассажиры втиснулись меж корзин и валиков вёсел. Едва моряки вставили вёсла в уключины, как негры на одном дыхании вытолкнули катер на чистую воду. "И-и рраз!! Навались!" – Гаркнул боцман, будто непременно хотел стряхнуть эту "штатскую" спесь с купанием и флиртом.
Глава 27. Экватор кому как
И на самом деле, стоило поднять шлюпку на борт и закрепить её по штормовому для похода, как заулюлюкали боцманские дудки: "Свистать всех наверх, паруса ставить! Баковым на бак! Поднять якорь!" Затрещала лебёдка брашпиля, и как только якорь стукнулся о клюз: "Обмыть якорь!" Затем последовали команды для разворота фрегата на курс и самая главная, которую Иван Александрович ждал с замиранием сердца: "Марсовые к вантам, все паруса отдавать! Паруса отдать!" Невыносимо было глядеть на искажённые болью лица матросов: их тела нещадно ошпарило тропическое коварное солнце, а кожа покрылась волдырями. А ведь предупреждали бывалые мореходы воздержаться от подкупающего желания оголиться на солнце! Но внимали увещеваниям далеко не все: уж больно велик был соблазн вкусить щедрот южного светила. К вечеру у лазарета выстроилась очередь. Опытные эскулапы как видно, ещё в аптеках Портсмута, приобрели мазь от ожогов и экзем в гигантских количествах. Теперь, если уподобить корабль рынку, то наши Арефьев вкупе с Вейрихом могли озолотиться с лихвой. Боли были просто адскими: шкуру сдирали вместе с бинтами и вновь мазали едва не более половины кожного покрова. Такова была изуверская плата за неопытность и алчность к тропическим утехам. Архимандрит Аввакум устраивал ежедневные молебны, взывая к святому Николаю Чудотворцу, покровителю моряков. Путятин ходил по фрегату с лицом чернее тучи. Врачам и архимандриту грозил "аки галерным невольникам быть принайтованными к вантам, дабы они лазили по реям сами, ставя паруса, коли до времени резвого ветра не излечат матросов". Доставалось на орехи и старшему офицеру с командиром, не углядевшими лихоимцев до дармовых облучений. Самих матросов адмирал не трогал, понимая их мученическую долю. Благо, бог морей Нептун и ветра Эол в содружестве позволяли почти не менять парусное вооружение: волнение не превышало трёх баллов, ветер почти благоприятствовал. Злополучные "пляжные острова" с рыжими утёсами исчезали на горизонте. Под тентом гулял хотя и весьма умеренный, но целебный ветерок, заживляя нежную кожицу бедолаг.
Но "29 января в 3° северной широты мы потеряли пассат и вошли в роковую полосу. Вместо 10 узлов (около 19 км/час. Давали чуть более полутора узлов. Давно уже дед грозился нам штилевой полосой, которая опоясывает Землю в нескольких градусах от экватора. Штили, а не бури – ужас для парусных судов. В самом деле, каково простоять месяц на одном месте, под отвесными лучами солнца, в тысячах миль от берега, томиться от голода и жажды?
Океан искрился, отражая лучи солнца, всё нестерпимо сияло: так смеётся сильная злоба над немощью. Небо несло в себе мириаду сказочных облаков с меняющимися сюжетами: от неких чудищ и галантных фей, до лошадиных морд и замков. Но этим не удивишь и в наших северных широтах. Только здесь вся перечисленная смена декораций сопровождалась изумительной игрой цветов и их сочетаний. Краски не имели разграничений, они проникали друг в друга и накладывались, создавая невиданные колориты, возбуждающие не только глаза, но и осязание. Море колыхается целой массой, как густой расплавленный металл. Команда переходила в сонную депрессию, полагая, что тропики взяли их за горло удушьем. Но сие случилось позже, гораздо южнее от экватора. А пока 31 января паруса зашевелились, повеял ветер невесть какой слабый, а за 1° до экватора задул ожидаемый SO (зюйд-ост), пассат.