8
Филипп Чемберлен слушал глухие удары теннисного мяча и лениво цедил джин с тоником из высокого стакана. Он выглядел очень эффектно в белом спортивном костюме, так красиво оттенявшем загар, который он приобрел за три недели, проведенные в Калифорнии. Скрестив ноги, Филипп смотрел на корты сквозь зеркальные солнечные очки.
Знакомство с Эдди Триуолтером было не слишком большим удовольствие для Филиппа, но это окупилось возможностью проникнуть в загородный клуб, членом которого тот состоял. Филипп приехал в Беверли-Хиллз по делам, но немножко понежиться на солнце никогда не вредно. Оттого что он позволил Эдди одержать над ним победу в двух последних сетах матча, молодой американец был в прекрасном настроении.
– Уверен, что не хочешь пообедать, старина?
Надо отдать Филиппу должное: он не дрогнул, когда его назвали "стариной", понимая, что, по мнению Эдди, такое обращение бытует у англичан и считается высшим проявлением дружеских чувств.
– Хотел бы, но, к сожалению, мне пора бежать, иначе я опоздаю на деловое свидание.
– Чертовски неподходящий день, чтобы думать о делах. – Эдди сдвинул на лоб пижонские солнечные очки, на его запястье блеснули массивные золотые часы. Зубы, только два года назад освобожденные от выравнивавших их скоб, сверкнули в улыбке. В его украшенном монограммой кожаном чехле для ракетки находился мешочек с первоклассной колумбийской марихуаной.
Будучи сыном одного из самых успешно практикующих в Калифорнии хирургов – специалистов по пластическим операциям, Эдди ни одного дня в жизни не работал. Триуолтер-старший возвращал молодость и былую красоту кинозвездам. Его сын зевая прошел через колледж, в качестве хобби выбрав распространение наркотиков и игру в теннис в загородных клубах.
– Ты будешь сегодня на вечере у Стоунуэя?
– Да, постараюсь не пропустить его.
Эдди допил водку со льдом и сделал официанту знак, чтобы ему подали еще порцию.
– Фильмы он делает дерьмовые, но уж вечеринки устраивать мастер. Там будет с избытком и "травки", и "снежка" – хватит для целой армии. Понимаешь, о чем я? О, забыл, ты ведь не увлекаешься наркотиками.
– Предпочитаю увлекаться другими вещами.
– Твоя воля. Но Стоунуэй подает кокаин на серебряных подносах. Просто шикарно! – Он окинул взглядом худощавую блондинку в облегающем теннисном костюме. – Ты мог бы ею заняться. Только дай маленькой Марси "конфеток для носа", и она будет трахаться с кем или с чем угодно.
– Она же еще подросток. – Филипп глотнул джина, чтобы смыть отвратительный вкус юношеского высокомерия Эдди и его же глупости, навязшей у него в зубах.
– В этом городе нет подростков. Кстати, если говорить о легкой добыче, – он кивнул в сторону роскошной рыжей женщины в открытом летнем платье, – старушка Фиби всегда под рукой. Недаром у нее такая фамилия – Спринт. Думаю, моему старику доводилось на ней попрыгать. Немножко потрепанная, зато сиськи классные.
Филипп подумал, что не вынесет дальнейшего пребывания в компании Эдди.
– Пожалуй, мне пора.
– Конечно. Эй, с ней тут дочь. – Эдди плотоядно облизнулся. – Она чиста и прелестна. Скоро созреет для пахоты. Сегодня мамаша не позволит девчонке прийти на вечеринку, но ей не удастся вечно держать малышку взаперти.
Скрывая досаду, Филипп поднял голову. И его будто ударило током.
Он встретился глазами с девочкой, о которой только что говорил Эдди. У нее были прекрасные тонкие черты лица и копна блестящих черных волос.
Против воли Филипп загляделся на ее ноги. Он испытал приступ отвращения к себе. Девочка была такой юной, что даже Марси по сравнению с ней казалась умудренной опытной женщиной. Он внезапно встал и повернулся к Адриенне спиной.
– На мой вкус, слишком молода, старина. Завтра вечером увидимся.
"Мерзавец, – подумал Филипп об Эдди. – Ну да наплевать". Через день-другой он отправится домой, в Лондон, и забудет об этом парне. Перед отъездом надо приобрести сувениры для матери. Она так завидовала тому, что Филипп побывает в Голливуде. Он, конечно, не станет рассказывать ей, что под позолотой скрываются уродство и грязь. Наркотики, секс и предательство. Конечно, в Голливуде далеко не все были развращены, но Филипп радовался, что его мать не попыталась осуществить свою мечту и не стала актрисой. И все же когда-нибудь он привезет ее сюда. Пригласит на ленч в Китайский театр Грамана, даст возможность встать на отпечатки ног Мэрилин Монро. Он встряхнет этот город, чтобы его мать получила от него удовольствие.
К Филиппу подкатился теннисный мячик, и он наклонился, чтобы поднять его. На девочке с потрясающими ногами были огромные солнечные очки. Она улыбнулась ему, и он снова испытал странное чувство, будто получил чувствительный удар.
– Благодарю.
– Не стоит благодарности.
Филипп сунул руки в карманы и попытался выбросить из головы юную дочь Фиби Спринг. Его ждала работа.
Двадцатью минутами позже он ехал в Бель-Эйр в белом фургоне, на дверце которого красовалась надпись "Чистка ковров". Вскоре матери Эдди Триуолтера предстоит горчайшее разочарование: ее драгоценности тоже подвергнутся чистке.
В каштановом парике и наклеенных усах Филипп совершенно преобразился. Одежда его была на специальной ватной подкладке, чтобы придать фигуре солидность. Он потратил две недели на то, чтобы изучить дом Триуолтеров и разузнать образ жизни семьи и слуг. В его распоряжении было двадцать пять минут до возвращения домоправительницы из еженедельного похода на рынок.
Пожалуй, это было даже слишком просто. За неделю до этого он снял слепок с ключей Эдди, когда парень был так одурманен наркотиками, что не мог открыть собственную дверь. Оказавшись внутри дома, Филипп отключил сигнализацию, потом разбил стекло в двери патио, чтобы создать иллюзию, будто она была взломана.
Он торопливо поднялся в главную спальню, чтобы заняться сейфом. К его облегчению, это оказалась точно такая же модель, как у Меззини в Венеции. Чтобы открыть сейф и избавить любвеобильную итальянскую матрону от самых дорогих и прекрасных изумрудов в Европе, ему оказалось достаточно всего двенадцати минут работы.
Концентрация внимания в его деле была главным, если не всем. Он услышал, как щелкнул реверсионный механизм сейфа. За этим занятием Филипп был так же хладнокровен, как за коктейлем или в постели с женщиной. Он хорошо выдрессировал себя. Научился элегантно одеваться, правильно говорить, научился соблазнять женщин. Его таланты открывали перед ним двери общества и сейфов, где хранились ценности. Филипп переселил мать в просторную квартиру, и теперь она коротала свои дни за покупками и бриджем, вместо того чтобы дрожать от холода или изнывать от жары в кассе кинотеатра Фарадея. И он собирался обеспечивать ей такой же образ жизни и дальше. У Филиппа давно появились женщины, но к матери он относился с неизменным вниманием.
Стетоскоп позволил ему услышать еще один щелчок. О своем благополучии Филипп тоже не забывал. У него был небольшой, но элегантный дом в Лондоне. И в ближайшем будущем он собирался подыскать себе другой – с садом. Филипп осторожно поворачивал тонкими пальцами диск. Глаза его были закрыты.
Сейф открылся плавно и бесшумно. Филипп достал бархатный футляр и не спеша, с помощью лупы осмотрел камни. Он знал, что не все то золото, что блестит. То же можно было сказать и о бриллиантах. Но то, что он нашел здесь, было подлинным. Вне всякого сомнения, камни русские. Он начал изучать самый крупный сапфир. В центре камня был небольшой дефект, но сапфир поражал размерами и глубиной цвета. Терпеливый, словно доктор, осматривающий пациента, Филипп разглядывал каждый браслет, каждое кольцо, каждую брошку. Он обнаружил чудовищные по своему безвкусию серьги с рубинами и решил, что было просто преступлением с эстетической точки зрения сотворить такое из столь прекрасного камня. Решив, что драгоценности потянут тысяч на тридцать пять долларов, он взял их из сейфа. При всем своем художественном вкусе Филипп прежде всего оставался дельцом.
Удовлетворенный найденным, он положил все в середину обюссонского ковра, который предназначался для чистки, и скатал его.
Вся операция заняла около двадцати минут. Насвистывая, Филипп уложил ковер в фургон, сел за баранку и двинулся в путь.
"Эдди был прав, – подумал Фил, включая радио, – сегодня чертовски неподходящий день в деловом отношении".
Первые впечатления Адриенны от Голливуда были восторженными. Все здесь разительно отличалось от того, что она видела в Нью-Йорке. Люди были менее торопливыми, казалось, здесь все друг друга знали. Однако они были совсем не так дружелюбны, как показалось ей вначале.
К тому времени, когда ей исполнилось четырнадцать лет, Адриенна поняла, что дружеское расположение может оказаться столь же фальшивым, как декорация на съемочной площадке. Она поняла также, что возвращение ее матери в Америку стало поражением, а не триумфом.
Они приобрели дом, девочка посещала престижную школу, но карьера Фиби была погублена, и она опускалась все ниже и ниже. Больше, чем ее красота, начавшая тускнеть уже в Якире, деградировал талант Фиби. Теряла она и самоуважение.
– Ты еще не готова?
Мать ворвалась в комнату Адриенны. Ее слишком блестящие глаза и чересчур возбужденный голос были для дочери верным признаком того, что Фиби раздобыла новый запас амфетаминов. Девочка изо всех сил старалась подавить ощущение беспомощности и ухитрилась улыбнуться. Сегодня она была просто не в силах сражаться с матерью, просить ее не употреблять наркотики, видеть ее слезы и слышать невыполнимые обещания.
Адриенна одернула на себе смокинг. Девочке хотелось сказать матери, что она выглядит прекрасно, но от вечернего платья Фиби ей стало не по себе. Вырез был вызывающе низким, и платье облегало женщину, как вторая кожа из золотой чешуи.
"Работа Ларри", – подумала Адриенна. Кертис по-прежнему был агентом матери, время от времени спал с нею и постоянно манипулировал ею.
– У нас еще уйма времени, – сказала Адриенна.
– О, знаю. – Фиби, сверкая платьем, двинулась по комнате, подпитанная энергией принятых пилюль и своим собственным непредсказуемым и постоянно меняющимся настроением, в котором теперь бывало часто нечто истерическое. – Но премьеры так волнуют. Люди, камеры.
Она остановилась перед зеркалом Адриенны и увидела себя такой, какой была когда-то, без следов болезни и разочарования.
– Там должны быть все. Как в прежние времена. Глядя на свое отражение, Фиби впала в задумчивость, как это часто с ней случалось. Она видела себя в свете прожекторов, окруженной восхищенными поклонниками. Все они любили ее, хотели быть рядом с ней, стремились поговорить с ней, послушать ее, дотронуться до нее.
– Мама. – Чувствуя неловкость оттого, что Фиби внезапно погрузилась в молчание, Адриенна положила ей руку на плечо. Бывали дни, когда ее мать теряла связь с реальностью, как теперь, и оставалась в таком состоянии часами. – Мама, – повторила она громче, опасаясь, что Фиби уже отправилась путешествовать по длинным коридорам своих фантазий.
– Что? – Фиби вынырнула на поверхность, моргая и не сразу понимая, где она, потом, сфокусировав взгляд на лице Адриенны, улыбнулась. – Моя маленькая принцесса. Ты так выросла.
– Я люблю тебя, мама.
Подавив желание заплакать, Адриенна крепко обняла мать. В прошлом году настроение Фиби вдруг начало резко меняться и прыгать то вверх, то вниз, как вагончики на американских горках, на которых они однажды катались в Диснейленде. Это было похоже на череду захватывающих взлетов и падений, которым не было конца. Девочка никогда не была уверена в настроении матери и не знала, будет ли та смеяться и обещать исправиться или разразится слезами.
– Я люблю тебя, Эдди.
Фиби провела рукой по волосам Адриенны, мысленно огорчаясь, что они напоминают ей Абду.
– Мы ведь кое-чего стоим, правда? – Она отодвинулась от дочери и закружилась по комнате. – Через несколько месяцев будет моя премьера. О, знаю, это не такой уж значительный фильм, как сегодня, но эти дешевые картины очень популярны. Он был мне нужен, как выражается Ларри, чтобы остаться на глазах. А с той рекламной кампанией, которую он планирует…
Она вспомнила о снимке, для которого позировала обнаженной неделю назад. Пока еще не наступило время, чтобы сообщить об этом дочери. Успокаивая себя, она подумала, что это бизнес. Всего лишь бизнес.
– Уверена, картина получится замечательная, – продолжала Фиби.
"Но другие так не думают", – мысленно возразила Адриенна. Журнальные статьи были просто оскорбительными. Ей тяжело было видеть, как мать снимается, все чаще используя для этой цели тело, чем талант. Даже теперь, после пяти лет в Калифорнии, Адриенна сознавала, что Фиби сменила одно иго на другое.
– Когда окажется, что картина пользуется успехом, большим успехом, мы купим тот дом на берегу моря, который я обещала тебе.
– У нас и так хороший дом.
– Эта лачуга… – Фиби выглянула из окна и посмотрела в сад, отчаянно боровшийся за выживание. У них не было ни высокой каменной стены, ни красивых ворот, ни роскошного газона. Они жили на задворках Беверли-Хиллз, на задворках успеха. Имя Фиби теперь оказалось в категории Б списков влиятельных и модных хозяек домов Голливуда. И крупные продюсеры больше не присылали ей сценариев.
Она подумала о дворце, из которого вырвала Адриенну. Теперь она чаще вспоминала о роскоши и богатстве жизни в Якире, чем о своих прежних страданиях.
– Это не то, что я хочу для тебя, совсем не то, чего ты заслуживаешь. Но для того, чтобы сделать карьеру заново, требуется время.
– Знаю.
Этот разговор повторялся у них слишком часто.
– Занятия в школе заканчиваются через пару недель. Я подумала, что стоит поехать к Селесте в Нью-Йорк. Ты могла бы там передохнуть.
– Гм-м! Надо подумать. Ларри ведет переговоры об одной роли для меня.
Адриенна почувствовала, что настроение матери падает. Фиби знала, что роль будет третьестепенной и ею будут манипулировать разные мужчины, готовые воспользоваться ее телом. Чем сильнее она старалась доказать, что способна взобраться наверх, тем быстрее скользила на дно.
Фиби мечтала о доме на побережье и о том, что ее имя снова окажется на афишах. И делала все это из любви к дочери. И Адриенне никак не удавалось переубедить мать и заставить ее понять, что она строит клетку не менее прочную, чем та, из которой бежала.
– Мама, у тебя долгие месяцы не будет свободного времени. Мы могли бы посмотреть новую пьесу, в которой играет Селеста, сходить в музей. И тебе бы это пошло на пользу.
– Мне гораздо больше будет радости от того, что я увижу, какое внимание окажут сегодня вечером принцессе Адриенне и как будут суетиться вокруг нее люди. Ты выглядишь прелестно, дорогая.
Фиби обняла Адриенну за плечи, и они направились к двери.
– Готова держать пари, что ты разобьешь сердца многим мальчикам.
Адриенна пожала плечами. Она пока еще не интересовалась молодыми людьми.
– Ладно, сегодня наш вечер. Жаль, что Ларри нет в городе и у нас не будет красивого спутника, который бы мог сопровождать нас.
– Нам никто не нужен. Вполне достаточно, что ты есть у меня, а я – у тебя.
Адриенна привыкла к тому, что их окружали толпы людей, к блеску огней, к вспышкам камер. Фиби часто волновало то, что ее дочь слишком серьезна, но у нее никогда не было повода беспокоиться о самообладании и достоинстве Эдди. Несмотря на свою крайнюю молодость, ее дочь вела себя с репортерами как царственная особа: улыбалась, когда было нужно улыбаться, отвечала на вопросы, не выдавая своих чувств. Она старалась не выделяться и умела незаметно исчезнуть, когда ее терпению приходил конец. Представители прессы обожали ее. Всем было известно, что газетчики относились к Фиби Спринг снисходительнее, чем должны были бы, потому что все были влюблены в ее дочь. Адриенна знала об этом и пользовалась своим влиянием с мастерством, которого не могла бы проявить и женщина вдвое старше.
Из машины Фиби вышла первой. Мать и дочь стояли рука об руку под вспышками камер. На любом снимке они всегда были рядом.
Фиби оживилась. Каждый раз, когда Адриенна видела это превращение, ее страстное желание разлучить мать с миром кино ослабевало. На лице Фиби сияло выражение искренней радости, которое теперь Адриенна видела так редко. В такие минуты ей не нужны были ни пилюли, ни бутылка, ни ее сны наяву. Вокруг актрисы бушевала толпа, горели огни, гремела музыка. На мгновение Фиби Спринг снова стала звездой.
Зеваки, вплотную прижатые к ограждению, ждали возможности хоть на секунду увидеть своих любимых актеров и удовлетворялись самым малым. Они радушно приветствовали каждого, а в это время в толпе обчищали карманы, наркодельцы, пользуясь моментом, передавали своим клиентам пакеты с наркотиками.
Фиби махала рукой улыбающимся людям, принимала на свой счет аплодисменты и медленно продвигалась ко входу в театр. Адриенна ненавязчиво, но твердо вела мать, пока они не оказались в фойе, заполненном приглашенными на премьеру. Сверкали украшения и плечи в глубоких декольте, повсюду смеялись и сплетничали.
– Дорогая, как великолепно ты выглядишь! – Алтия Грей, стройная, грациозная женщина, снимавшаяся в телевизионных сериалах, подошла и поцеловала воздух в дюйме от щеки Фиби. Она улыбнулась Адриенне невыразительной улыбкой и фамильярно похлопала ее по плечу. – Прелестна, как всегда. Смокинг – прекрасная идея. – Она прикидывала, как много понадобится времени, чтобы сшить такой же себе.
Фиби не ожидала столь теплого приема и теперь смотрела на Грей, недоуменно моргая. В прошлую их встречу Алтия изощрялась в колкостях на ее счет.
– Ты тоже прекрасно выглядишь, Алтия.
– Спасибо, дорогая. – Она выждала, пока один из пропущенных в театр фотографов не сфокусировал камеру, потом дружески потрепала Фиби по щеке. – Так приятно увидеть пару дружеских лиц в этом цирке.
Алтия щелкнула зажигалкой, прикуривая длинную сигарету. Изумруд на пальце блеснул в ярких лучах света.
– Я не хотела сегодня приходить, но у моего рекламного агента чуть не случился припадок. Что поделываешь, душечка? Я не видела тебя целую вечность.
– Только что закончила сниматься. – Фиби, благодарная за проявленный к ней интерес, улыбнулась, не обращая внимания на дым, раздражавший глаза. – Это триллер, – сказала о на, стараясь придать вес дешевой чепухе, в которой снялась. – Фильм выйдет зимой.