Эти дни были полны счастья. Тогда, в тот год, Данка знала и чувствовала, что у нее есть мама и папа - теперь есть и папа, причем совсем не плохой, а, как выяснилось, хороший, добрый, замечательный папа. В самом деле, какой другой отец мог так забавно изображать персонажей любимых фильмов и вместе прочитанных книг, так серьезно интересоваться молодежной музыкой, так говорить - на равных и так смешно кукарекать, пачкаться в мороженом, которое съедалось втайне от мамы в сумасшедших количествах, - оба они, и Данка и отец, были страшными любителями мороженого и частенько после очередного приступа обжорства по очереди полоскали раскаленное горло какими-то травами и ставили друг другу на спину горчичники. И смеялись, несмотря на то что горло ныло, глотать было больно, спина горела, а мама недоумевала - где это они оба могли одновременно простудиться, на улице такая жара... "Наверное, в машине просквозило..." - предполагал отец, а Данка отворачивалась, не в силах сдержать улыбку при взгляде на его серьезное лицо и ни в чем не повинные глаза. Он научил ее плавать, нырять, прыгать в воду "солдатиком", ловить рыбу, варить уху, ходить на руках, кататься на велосипеде, играть в нарды и в шахматы... И Данка радовалась, что на него так похожа, что волосы у нее такие же огненные, а глаза такие же смородиновые, черные... А потом родился Никитка.
Никитка - сын, долгожданное счастье, наследник, солнышко... И в тот же день отец сорвался. Как не отметить такое событие?! Отметил - и снова день полетел за днем, месяц - за месяцем, а он все пил, все "радовался", "отмечал" и уже не мог остановиться, и снова Данка зажмуривала глаза, когда он подходил к ее кровати, снова молча, сухими глазами, плакала мама, и снова в квартире появился уже знакомый запах перегара, проник, поселился, въелся в мебель, в ковры на стене, и снова пришла тревога, а радость ушла. Ушла, как оказалось, навсегда.
В тот день Никитка заболел - у него случился приступ ларингита, круп, двухлетний малыш просто задыхался. "Скорая помощь" бастовала, на вызов никто не приехал, пришлось везти мальчишку в больницу на своей машине. У мамы водительских прав не было, полусонный сосед ответил, что у него забарахлил мотор. Кутаясь в пуховый платок и прижимая к себе задыхающегося, покрасневшего ребенка, Нина тревожно смотрела на мужа, разбуженного посреди ночи, полупьяного, практически не соображающего в первые минуты - довезет ли?
Довез...
- Мама - врач, папа - главный инженер на заводе. У меня обычные родители, как у всех.
- Зато дочка у них получилась необычная. Наверное, очень постарались...
- Да что ты во мне такого необычного нашел? - слегка смутившись, спросила Дана. Разговор - вернее, не сам разговор, а тема - был ей неприятен, она чувствовала, насколько зыбкая под ногами почва, и стремилась от разговора уйти.
- Не знаю, как тебе объяснить... ты вся какая-то... настоящая.
- Понятно, что не нарисованная, - усмехнулась Данка, в глубине души понимая, что все эти слова скорее всего одни лишь слова - всего лишь разновидность комплимента, причем достаточно банальная. И все-таки ей было приятно, и она посмотрела на него с благодарностью, улыбнувшись одними губами, но внутренняя настороженность, сосредоточенность мешали ей наслаждаться своей привлекательностью, его заметной заинтересованностью, его желтым, мягким и ироничным взглядом.
Вскоре они разговорились. Две пары за столиком явно разделились - Полина по-прежнему завороженным взглядом смотрела на Влада, лишь изредка вставляя в его монолог свои "охи" и "ахи", а Данка с Андреем болтали обо всем на свете - оказалось, что у них много общего. Оба были полиглотами, оба любили Шекспира, раннюю весну, гулять под дождем и поздно ложиться спать. Исподтишка разглядывая сквозь завесу лохматого сигаретного дыма лицо Андрея, хмелея, Данка чувствовала, что он нравится ей все больше и больше.
- Ну, что, добры молодцы да красны девицы, не пора ли нам закончить сегодняшний день в теплой постельке? - потянувшись и удивленно посмотрев на часы, обратился наконец ко всем присутствующим Владислав. - Время-то уже третий час ночи...
Приняв всеобщее молчание за знак согласия, он подозвал официанта и расплатился за пиршество.
- Мы - ко мне. А вы...
- А мы - решим, - оборвал его Андрей, - сами решим.
- Ну, как хотите, голуби.
Данке не очень-то нравился надменный, самоуверенный и слишком ироничный Влад. В его взгляде сквозил оттенок презрения ко всем и ко всему на свете, хотя, возможно, ей это просто казалось. Полина, махнув рукой и загадочно сверкнув глазами, скрылась в салоне "мерседеса", Влад - за ней, а Дана и Андрей остались одни возле входа под козырьком - на улице лил жуткий дождь, зонта у нее с собой не было.
- Так где мы закончим сегодняшний день? - прищурившись, почти прокричал Андрей - в шуме дождя его голос все же прозвучал еле слышно.
Дана молчала. Зябко поежившись, подняла глаза - и он сразу понял, прижал ее к себе легонько, обхватил большими руками и, кажется, даже коснулся губами смоляной макушки. Она уткнулась носом в его плечо, почувствовав, как бьется сердце, сразу даже не поняв - чье сердце, его или ее... И тут вдруг - среди внутреннего спокойствия - как гром, услышала:
- Приютишь меня в своей теплой постельке? Она моментально отстранилась - отшатнулась, подняла глаза, сразу даже не поверив - может быть, она ослышалась: что это? почему вдруг так? И какая-то желтая муть в его взгляде...
Данка ничего не ответила - только почувствовала вдруг привычное уже разочарование, махнула головой и решительно ступила в гущу дождя, быстро-быстро застучав тонкими звонкими каблучками по лакированному черному асфальту, даже не обернувшись и словно не услышав его "постой!". Она отошла уже достаточно далеко, как вдруг услышала рядом скрип тормозов - метнула взгляд, сразу различила его за рулем красной машины, не остановилась, а, наоборот, только прибавила шагу. Он не отставал. На дороге попалась большая лужа, и в считанные доли секунды - по неосторожности, или, может, специально так сделал - Данка уже была вся с ног до головы в грязных и липких брызгах.
- Идиот! - цыкнула она сквозь зубы, провела ладонью по грязному лицу и еще быстрее заспешила в сторону, противоположную от дороги. Голубое платье с черными кляксами - может быть, это достойно внимания какого-нибудь художника-постимпрессиониста, но Полина-то вряд ли обрадуется... Интересно, его хоть стирать можно, это платье?
- Постой! - в шуме дождя надрывно прокричал за спиной Андрей, и Дана обернулась, собираясь обрушить на него сотню безжалостных проклятий, - обернулась и застыла, не в силах произнести ни слова.
Босиком - ни носков, ни ботинок, серые отглаженные брюки поспешно задраны, завернуты аж до самых колен, ноги - худые, какие-то смешные, торчащие, белые и жалкие - отчаянно, быстро-быстро, прямо по лужам - к ней. И она остановилась.
- Постой! - Он не мог отдышаться.
- Уже стою, ты что, не видишь?
- Я... я, кажется, что-то не то сказал. Прости меня, пожалуйста.
Дана пожала плечами - слишком традиционно, малоубедительно, да и не важно уже.
- Дипломат... А тебе не кажется, что ты меня еще и грязью заляпал?
Он стоял близко-близко. Дана заметила, как нерешительно поднялась его рука - тыльной стороной ладони он легонько, нерешительно провел по ее лицу, стирая грязные разводы, а она смотрела, как хлопают его мокрые ресницы, как стекают капли по лицу - вот сейчас одна упадет с кончика носа, - и не понимала, не чувствовала, что улыбается. И уж совсем неожиданно для себя спросила:
- Ты любишь... целоваться под дождем?
Потом они мыли ноги, отыскав среди новостроек колонку с водой, наверное, одну-единственную, оставшуюся в Москве музейную редкость, уже никому не нужную, мыли туфли, умывали дождем лица, настойчиво пытались отстирать черную грязь с голубого платья, сделав его однотонно-серым. Потом дождь закончился, и засветило солнце... Солнце, конечно, не могло светить, ведь было три часа ночи, может, четыре, и ленивый рассвет только начинал проглядывать сквозь равнодушные шпили неживых зданий и редких сонных деревьев - но почему-то им обоим казалось, что оно засветило, сошло с ума, назло всем и на радость таким же сумасшедшим. И целовались.
Он проводил ее, и она долго смотрела в окно, вслед удаляющейся красной машине, улыбалась и знала, что на следующий день он придет снова.
- Ты влюбилась! - констатировала Полина, вернувшись домой через три дня после описанной вечеринки в ресторане и, к своему удивлению, не застав Данку дома - это в первом-то часу ночи! Или мир перевернулся, или... Влюбилась! - снова с восторгом произнесла Полина, а Дана, не став возражать, лишь молча обняла подругу, прикрыла светящиеся глаза и прижалась к ее теплой щеке.
- Не знаю, Полька... Сама не знаю, может быть... Это все так странно, так сложно и так...
- Замечательно! Ведь правда, замечательно, Данилка?
Дана не отвечала, не думая, лишь вдыхая влажный аромат растрепанных ветром Полинкиных волос, потом отстранилась, посмотрела в глаза и серьезно сказала:
- Это - счастье.
И снова - ночной кухонный полумрак, привычная внешняя оболочка душевного единения, вечный спутник задушевных разговоров, снова - шатающаяся табуретка, запах крепкого чая и сладковатый дым от тонких длинных сигарет. Данка - в коротком домашнем халатике, с полотенцем на голове, черными влажными ресницами и Полина - в одном белье, с мокрыми, но уже расчесанными потемневшими волосами. Приоткрытая форточка, редкие ночные звуки, звездные дыры на квадратном, строго очерченном оконным проемом куске черного неба.
- Ну, расскажи...
- Да что рассказывать, Полинка, я даже не знаю, откуда слова взять...
- Слова найдутся! Где были, что делали, ну, рассказывай! - теребила Полина растерянную от счастья подругу.
- Были... В Большом театре были, в Александровском саду были, на водном трамвае катались по Москве-реке, по городу на машине... Все вроде, больше нигде не были...
И снова замолчала.
- Данка, ты какая-то косноязычная стала! Двух слов связать не можешь! - обиделась Полина. - Неужели и в самом деле рассказать нечего?
- Да не в этом дело, просто... Я даже не знаю, как тебе это все сказать! - пыталась оправдаться Данка, но Полина тут же смахнула обиду, заулыбалась:
- Знаю, знаю, сама такая же... Ну а он?
- Он? - задумчиво повторила Данка и вдруг зажмурила глаза, тихо засмеялась: - Он такой... Таких просто не бывает.
- Любишь? - выдохнула, почти не проговаривая, одними губами, Полина, а Данка даже не задумалась над ответом:
- Люблю.
И Полина, как ребенок, подскочила, захлопала в ладоши и принялась осыпать лицо подруги мелкими звонкими поцелуями.
- Ну наконец-то, свершилось! А я уж думала, ты так на всю жизнь старой девой и останешься, - затараторила она, подливая в чашки кипятку из чайника. - Лимон положить?
- Положи.
- Ой, Данилка, сколько тебе еще предстоит счастья, ты себе даже представить не можешь! Послушай, у вас в самом деле - серьезно?
- Что ты имеешь в виду под словом "серьезно"? Руку и сердце он мне пока еще не предлагал, - улыбнувшись, тихо ответила Данка.
- Ну, это понятно, рановато еще, - весомо заметила Полина. - Мы вот с Владом уже почти год встречаемся, а он тоже пока молчит. Потерпи, подруга...
Данка усмехнулась:
- Ну и забавная же ты, Полька! "Год встречаемся"! Да за этот год ты с ним и месяца не общалась...
- Ну, прости, - заметив, что подруга обиделась, осеклась Дана, - я же не со зла, просто с языка слетело...
- Слово - не воробей, - надув губы, пробурчала Полина, - да ладно, на первый раз прощаю, тем более что ты права - на все сто процентов. Да ничего, прорвемся! - закончила она уже совсем оптимистично.
- Прорвемся, - согласилась Дана.
- Ну а он тебя - любит? - продолжила Полина допрос с пристрастием.
- Любит, - снова не задумываясь, без колебаний ответила Дана.
- Говорил?
- Нет, не говорил.
- Откуда тогда знаешь?
- Просто знаю, и все. Это не обязательно говорить.
- В принципе ты права, - согласилась Полина, - но все-таки хочется же услышать! Правда, хочется?
- Не знаю, - пожала плечами Дана, - я и так счастлива...
- Послушай, Данилка... - Полина придвинулась, заглянула ей в глаза, прищурилась и зашептала сухо и горячо: - А теперь скажи - самое-самое... Скажи! Он... он тебе предлагал?..
Данка отстранилась, а Полина испуганно подняла глаза - ну вот, старалась ведь как могла, деликатничала, зная, что мисс невинность может оскорбиться, - и все равно не сумела, кажется, обидела... Но в этот момент поймала какое-то странное выражение во взгляде подруги - не обида, совсем не обида, что-то другое, такое, чего раньше и не было никогда. И в ту же минуту сама обо всем догадалась, вскочила... Взлетели брови, заискрились глаза.
- Было?! Неужели было?
Данка молчала - но ответа и не требовалось, уже и без слов все было понятно.
- Ах ты... - Полина просто задыхалась. - Ах ты! Тихоня! Неприступная гордыня! Последняя девственница Помпеи!
- Последняя девственница Помпеи? Это еще что такое? - от души расхохоталась Данка. - Какая еще девственница Помпеи? Есть Орлеанская девственница, есть картина Брюллова...
- Замолчи, интеллектуалка! - продолжала напирать Полина, и даже слово "интеллектуалка" слетело с ее губ с интонацией ругательства. - Оказывается, в тихом омуте... Ты же с ним три дня знакома!
- Три дня, - согласилась Дана, - а кажется - всю жизнь...
...Просто в ту ночь он так и не уехал. Он проводил ее, и она смотрела в окно, вслед удаляющейся красной машине, а потом вдруг поняла, что не хочет - ни за что на свете не хочет - расставаться с ним сегодня. Повинуясь внезапному порыву, принялась лихорадочно дергать шпингалет оконной рамы - как назло он не поддавался... Впервые в жизни решилась отрастить длинные ногти - и вот один из них сломала прямо под корень, даже не почувствовав. Окно распахнулось - вдали, в ночной тишине, отчетливо послышался шум мотора, и она, даже и не надеясь, что он ее услышит, проговорила, даже не прокричала: "Андрей".
И тут же все звуки смолкли. Данка просто не поверила своим ушам - она скорее почувствовала, что машина остановилась. Конечно, в тот момент она и подумать не могла, что он просто увидел в боковом зеркале, как распахнулось окно - единственное во всем многоквартирном доме освещенное окно, поэтому и остановился. А она боялась спугнуть сказку - молчала, пристально вглядываясь в уже едва различимый в первом и робком утреннем свете силуэт его красной машины. Секунда, показавшаяся вечностью, прошла, за ней потянулась другая - еще более тревожная и длинная, когда мотор снова заработал, но вот наконец машина медленно развернулась...
- Неужели услышал? - шептала она, прижавшись, не поднимая глаз и только чувствуя, как он целует ее волосы.
- Я просто знал, что ты позовешь.
- Откуда? Откуда ты мог это знать, если я и сама этого не знала?
Он не ответил - просто потому, что она закрыла ему рот своими губами, потом отстранилась, сделала шаг назад, притянула к себе и медленно, не говоря ни слова, начала расстегивать пуговицы на его мокрой рубашке. Она не сомневалась - не кокетничала, не пыталась не быть собой, она просто знала, что так должно быть, что иначе быть просто не может, - решать не ей, ведь то, что должно было произойти сейчас, уже давным-давно было предначертано свыше. А ей оставалось только быть счастливой.
И она была счастливой - счастливой настолько, насколько это вообще возможно. Дни летели незаметно, складывались в месяцы - лето, сессия, осень, желтые листья, туман, снова дожди, первый снег, первые проталины и снова - лето... Долгожданное лето. Хотя теперь, впрочем, как и всегда, Данке было абсолютно все равно, какое за окном время года, какая на улице стоит погода, а дождь всегда был милее солнца, дождь - это всегда весна...
Год пролетел настолько незаметно, что она и оглянуться не успела. У нее - третий курс, а у Андрея...
- Ты поедешь со мной, - решительно заявил он Данке, когда вопрос о его отъезде в Штаты стал уже делом решенным.
- Не говори глупостей, - отмахнулась она, - мне еще два года учиться. Да и вообще - на каком основании?
- На очень даже важном, юридически обоснованном основании.
- Обоснованном основании - так не говорят, - возразила она, не вдумываясь в смысл сказанной фразы.
- Ну и пусть не говорят, а я говорю, и мне вообще на них наплевать...
- На кого тебе наплевать?
- На всех, - неопределенно ответил Андрей, - тех, кто так не говорит. Я без тебя не смогу, Данка. Не смогу.
Она не ответила, задумчиво вглядываясь в даль - туда, где вокруг скамейки собралась стайка воробьев, проворно хватающих рассыпанные кем-то на асфальте крупные черные семечки.
- Ты ведь даже не поняла, о чем я тебе только что говорил.
Данка медленно, словно в оцепенении, отвела взгляд от беззаботных серых птиц.
- Ты думаешь? Но согласись, что тебе не мешало бы упасть на колени и попросить моей руки и сердца по всем правилам этикета. Твоя фраза насчет обоснованных оснований, пожалуй, самая оригинальная из всех, которыми когда-либо пользовался мужчина для того, чтобы попросить женщину стать его женой.
Она произнесла эти слова ровно, на одном дыхании, стараясь говорить спокойно, без эмоций, - у нее получилось, она заметила, как его глаза подернулись влагой, и тут же оба они рассмеялись.
- Я люблю тебя, - пробормотала она ему в губы, почувствовав на своих губах ответное "люблю".
- Ну и как тебе мое предложение?
- Мне - нормально, только...
Брови ее нахмурились. Он знал, прекрасно знал, что стоит за этим "только", но все равно спросил:
- Только - что?
- Не что, а кто. Сам знаешь - твои родители.
- Я тебе уже сказал - мне на них наплевать.
- Андрей, - устало произнесла Данка, - ну зачем ты так? У тебя же неплохие родители, просто замечательный отец, и мама твоя в чем-то права...
- В чем? В том, что если человек не родился в Москве и его отец не правительственный чиновник, а рядовой инженер на заводе, значит, это и не человек вовсе, а так, существо третьего сорта? В этом они правы? - запальчиво произнес Андрей.
Данка сразу не ответила. Она вспоминала.
Их первая и единственная встреча с Галиной произошла спустя шесть месяцев после того памятного вечера в ресторане и ночи под дождем. Шесть месяцев родители Андрея просто знали, что их сын встречается с какой-то девушкой со странным именем Даниэла. Об остальном могли только догадываться, потому что сын, обычно охотно отвечающий на самые откровенные вопросы отца, касающиеся его любовных приключений, на этот раз молчал как рыба. Все, что они смогли из него вытянуть, - так это то, что Даниэла - замечательная девушка (все они замечательные, когда у мужика кошелек тяжелый - сразу же засомневалась мать), что она студентка университета и что у него с ней не так, как раньше.