8
Но ни опыт, ни способности не могли помочь Филиппову выпутаться из дела "Каморры народной расправы", в которое включили его по указанию Моисея Соломоновича Урицкого.
Положение осложнялось потому, что Алексей Фролович далеко не сразу отгадал, почему его включили в это дело.
"За что?! За что?! За будто бы юдофобскую пропаганду какого-то. Злотникова, которого я раза два видел два года тому назад?.. Или за выступление по Русско-Балтийскому заводу?.."
Он волновался, нервничал, и, видимо, зная уже что-то о порядках в ПЧК, более всего опасался выпасть из поля зрения высших советских сановников. С первых дней своего пребывания в тюрьме он бомбардирует начальство докладными записками, которые не столько свидетельствуют о его преданности режиму, сколько ставят задачей заинтриговать партийных бонз сведениями, которыми он, Филиппов, располагает:
"Ввиду того, что я лишен возможности, вследствие пребывания под арестом, произвести расследование, в каких банках заложено было и где, какое количество акций Русско-Балтийского судостроительного завода, то прошу выйти с просьбой к т. Урицкому или непосредственно Николаю Николаевичу Крестинскому о том, чтобы эти сведения, самые подробные, с указанием имен акционеров и их адресов были доставлены к Вам в отдел для определения того, кому сейчас принадлежит предприятие (курсив мой. - Н.К.), а то может оказаться, что Комиссия, разделяя точку зрения ВСНХ, тем не менее будет работать во вред республике".
Мы специально выделили слова о необходимости определения того, кому сейчас принадлежит предприятие, чтобы не работать во вред республике. Это ведь только рядовым большевикам и простым рабочим могло казаться, что для революции не существует разницы между владельцами предприятий, что она борется со всеми капиталистами без исключения.
И нельзя сказать, чтобы записки эти не вызывали интереса у адресатов, но тут - нашла коса на камень! - ничего нельзя было предпринять для выручки агента. Моисей Соломонович Урицкий не реагировал нй на намеки, ни на просьбы.
"Товарищу Урицкому.
Ко мне обращается А. Ф. Филиппов с просьбой вникнуть в его положение, что сидит он совершенно зря. Не буду распространяться, пишу Вам потому, что считаю сделать это своею обязанностью по отношению к нему, как к сотруднику Комиссии. Просил бы Вас только уведомить меня, в чем именно он обвиняется.
С приветом.
Ф. Дзержинский".
Хотя в конце июля, когда была написана эта записка, Дзержинский еще не вернулся в ВЧК, но он по-прежнему сохранял свое влияние в партийном и советском аппарате, и Моисею Соломоновичу Урицкому следовало бы уважить его просьбу.
Однако он даже не удостоил Дзержинского ответом.
Вместо этого начертал на письме резолюцию "Байковскому", санкционируя тем самым применение к Филиппову испытанного в ПЧК метода.
С помощью этого метода - "после ареста 9 июля, я просидел 10 дней на Гороховой, более 12 дней в "Крестах", и вновь на Гороховой 10 дней, теперь препровожден в Дом предварительного заключения" - следователь Байковский очень быстро привел агента Филиппова в надлежащее арестанту состояние.
Если в первые дни после ареста он составлял достаточно надменные заявления:
"В ЧК Петроградской коммуны
следователю т. Байковскому
сотрудника ВЧК А. Ф. Филиппова,
Кресты, камера № 43
Покорнейше прошу прибыть в Кресты и допросить меня на очной ставке с теми заключенными по делу "Каморры народной расправы", которые имеются в виду при следствии.
Я имею право рассчитывать на особое внимание к моей просьбе, потому что не являюсь рядовым арестованным".
Но уже начиная с августа тон писем и прошений Алексея Фроловича Филиппова резко меняется, и если бы не подпись, то и не определить, что они исходят от секретного осведомителя самого Ф. Э. Дзержинского. Вполне можно было бы принять эти послания за слезные прошения обыкновенного арестанта…
"Вот уже месяц как я арестован в Москве по телеграмме Урицкого. Теперь после пребывания на Гороховой в вони, среди жуликов и авантюристов, после сидения в "Крестах" без допроса меня перевели на Гороховую; продержали 8 дней и вновь направили в Предварительную…
За что?! За что?! За будто бы юдофобскую пропаганду какого-то Злотникова, которого я раза два видел два года тому назад!..
Почему мое отношение к государственному строю в прошлом, выразившееся в многочисленных процессах по 129-й статье, и присуждение к одному году крепости не засчитывается, а донос какого-то Снежкова-Якубинского, который попал к Урицкому на службу, заслуживает доверия? (Курсив мой. - Н.К.)
Если есть сила в проклятиях, я их несу всем…
В эти годы, с седой головой, я так юношески верил в Вас, Ленина, в работу Комиссии, в необходимость своей работы и на почве финансовой, и в практическом духе, и в торжество демократических начал, народных, ярких, русских.
И теперь видеть, что отвержен, и при общем издевательстве надо мной я должен переживать помимо личных горестей еще и горечь разочарования во всех, даже в Вас…
Не могу снести этого, плачу как ребенок, когда пишу письмо - жизнь кончена, ее больше нет".
Я цитирую сейчас прошение, написанное Филипповым 5 августа Ф. Э. Дзержинскому, не только для того, чтобы еще раз продемонстрировать, каким действенным было томление арестанта по методу Байковского.
Нет.
Метод Байковского действовал так разрушительно, что даже человек, хорошо знакомый с порядками, царящими в чекистских застенках, сбивался, теряя ориентацию.
Очень скоро и Алексей Фролович Филиппов уверовал, что именно по подозрению в причастности к погромной деятельности и привлечен он.
Сбивались, теряли ориентацию и его благодетели, и на всякий случай они стремились отмежеваться от тайного агента, заподозренного в погромной работе.
Вот письмо, направленное Урицкому на бланке комиссариата юстиции.
"Многоуважаемый Моисей Соломонович!
Препровождаю Вам полученное мною от А. Ф. Филиппова из тюрьмы письмо.
С своей стороны, ввиду его ссылки в письме на меня добавлю, что у меня нет никаких данных, изобличающих Филиппова в чем-либо, но во всех случаях, когда он ко мне обращался по делам, он производил на меня впечатление человека с задними мыслями, стремившегося обслуживать интересы не наши, о чем он говорил, а других лиц (имею в виду не политику, а экономику).
С товарищеским приветом
Крестинский".
Жалко, конечно, что Н. Н. Крестинский не написал подробнее о наших интересах в экономике, но, видимо, М. С. Урицкий и так знал о них…
9
Постепенно в письмах А. Ф. Филиппова все явственней, рефреном, начинает звучать одна и та же просьба: "Прошу, чтобы Урицкий меня лично принял", "Сделайте детальный допрос в Вашем присутствии!" - молит он Урицкого.
"Чего я хочу от Вас? - пишет он Н. Н. Крестинскому. - Урицкий человек большой энергии и еще большей самостоятельности… Поэтому я не прошу Вас оказать на него какое-либо воздействие и не прошу о содействии, но прошу о том, чтобы Вы, памятуя, сколько я Вам надоедал в Комиссии и через Комиссию финансовыми записочками (а еще раньше Пятакову), обратили по телефону внимание т. Урицкого на одну мою просьбу, которая вполне скромна, на просьбу о том, чтобы он меня лично принял, вызвав из "Крестов". Мое будет счастье, если я достаточно честен и прав - Урицкий быстро ориентируется…"
Урицкий действительно ориентировался довольно быстро.
Несмотря на все просьбы, он так и не принял Филиппова.
И уже само это - вообще-то Урицкий принимал всех, от кого рассчитывал получить нужную информацию, - загадочно и непостижимо.
Но на самом деле ответ на вопрос прост, и его дал сам Филиппов в письме, адресованном Дзержинскому:
"Обвинять меня в юдофобстве или участии в "Каморре" - чепуха.
Во-первых, я уроженец Могилевской губернии, с детства привыкший к евреям.
Во-вторых, до сих пор мои лучшие друзья в Петрограде - все некрещеные евреи.
А в-третьих, самое главное, что, конечно, не приходится выставлять, то, что я сын кантониста, еврея, крещенного при Николае I под фамилией Филиппов".
Видимо, чтобы доказать Урицкому, что он является таким же, как сам Урицкий, евреем, и стремился попасть к нему на допрос Алексей Фролович.
Он не понимал только одного.
Не понимал, что Урицкий вполне осведомлен о его еврейском происхождении и не принимает его только оттого, что не хочет, чтобы все знали, что он осведомлен об этом.
Филиппов - это тоже было известно Моисею Соломоновичу! - был связан с весьма влиятельными сионистскими кругами. Урицкий знал, что помимо Дзержинского Филиппов работал и на Парвуса, участвуя в осуществлении его афер.
Пока Филиппов, пусть и по ошибке, был заперт в тюрьме как погромщик, Моисей Соломонович мог не опасаться осложнений в отношениях с этими кругами. Все можно было объяснить ошибкой.
Другое дело, если бы Урицкий держал Филиппова в тюрьме, уже зная, на кого тот работает.
Конечно, Урицкий играл с огнем…
Но хотя он и сам понимал это, другого выхода у него не было.
Алексею Фроловичу Филиппову, бывшему идеологу русского патриотического движения и сыну кантониста, банкиру и стукачу Феликса Эдмундовича Дзержинского, так и не удалось попасть на прием к Моисею Соломоновичу Урицкому, чтобы лично объяснить, кто он такой…
Освободит Филиппова из тюрьмы сам Феликс Эдмундович, и случится это после того, как Моисей Соломонович Урицкий, переиграв, перехитрив самого себя, будет убит Леонидом Иоакимовичем Каннегисером.
Тогда, 3 сентября, и подпишет Глеб Иванович Бокий постановление об освобождении Алексея Фроловича Филиппова, а 9 октября по постановлению, подписанному Антиповым, с тайного агента будут сняты все обвинения в русском патриотизме…
"Гр. Алексей Фролович Филиппов был арестован, как заподозренный в причастности к организации "Каморры" (зачеркнуто. - Н.К.) "Союза спасения Родины".
Установлено, что гр. Филиппов к "Союзу спасения Родины" никакого отношения не имеет и от предварительного заключения 3 сентября сего года освобожден".
Нам редко приходится соглашаться с мнением воспитанников Моисея Соломоновича Урицкого, но с их выводом, что Алексей Фролович Филиппов никакого отношения к спасению Родины не имеет, согласимся и мы…
Разве только добавим, что и ранее не имел он никакого отношения к этому делу. Как; впрочем, и некоторые другие деятели русского патриотического движения…
Глава восьмая
ЗАГАДКИ 6 ИЮЛЯ
Изучайте биографию Блюмкина, потому что биография Блюмкина - история нашей партии.
Я. Г. Блюмкин
Говорить о Дзержинском-чекисте - это значит писать историю ВЧК.
В. Р. Менжинский
Когда прослеживаешь операции, подготовленные ВЧК в 1918 году, бросается в глаза странная осведомленность газет о самых тайных планах чекистов Дзержинского и Урицкого.
Мы уже говорили, что об убийстве Моисея Марковича Володарского питерские журналисты узнали, когда Володарский, мечтая спастись, судорожно разыскивал по всему городу Григория Евсеевича Зиновьева…
Ну а о том, что чекисты убьют немецкого посла графа Вильгельма Мирбаха, "Петроградская правда" сообщила еще 24 мая 1918 года.
Правда, тогда в статье "Провокаторские приемы" сообщалось, что Мирбаха убьют московские аристократы (Куракин, зять Столыпина Нейдгарт), чтобы "этим провокаторским покушением вызвать против рабоче-крестьянского правительства поход германских империалистов".
"Петроградская правда" чуть-чуть ошиблась.
Сотрудники секретного отделения ВЧК Я. Г. Блюмкин и Н. А. Андреев убили графа Мирбаха, выдавая себя не за московских аристократов, а за членов партии левых эсеров.
О Николае Андрееве мы не знаем почти ничего, а вот Яков Блюмкин личность чрезвычайно примечательная.
1
Точно неизвестно место и год его рождения…
Одни считают, что родился Симха Янкель Блюмкин в 1898 году в местечке Сосница Черниговской губернии, другие переносят рождение чекистского авантюриста в Одессу на март 1900 года.
Симху-Янкелю не было и семи лет, когда от сердечного приступа умер его отец - Герша Блюмкин.
Кроме трех детей, он ничего не оставил вдове, и за обучение Симхи Янкеля в одесской Талмуд-торе платила еврейская община Одессы. Однако ни Талмуд, ни другие науки будущего террориста не увлекли, и, закончив училище, он поступил учеником в электротехническую мастерскую Ингера. Впрочем, починка электропроводки тоже не заинтересовала его.
Тогда, как пишет биограф Блюмкина Вадим Лебедев, по Одессе поползли слухи "о молодом брюнете с левым лисьим глазом". Брюнет оформлял отсрочки по отбыванию воинской повинности, подделывая документы и подписи высокопоставленных лиц.
Вскоре брюнетом заинтересовалась уголовная сыскная полиция, но юный Симха свалил все на своего начальника, дескать, это по его требованию он занимался подделкой различного рода справок и под страхом смерти был вынужден молчать.
Ошарашенный такой наглостью, начальник подал на Блюмкина в суд.
Дело попало к одному из самых честных судей, но Симха Янкель все же отправил судье подарок.
Каково же было всеобщее удивление, когда юный прохвост выиграл безнадежно проигрышный процесс. Секрет своего успеха объяснил сам Блюмкин, похвастав, что в отосланный судье "подарок" вложил визитную карточку своего начальника.
Во время Первой мировой войны Симха Янкель Блюмкин стал эсером и в 1917 году, завершив обучение в одесском техническом училище, начал крестьянствовать в Сенгилейском уезде Симбирской губернии. Мы видим там предприимчивого молодого человека уже в качестве члена Симбирского совета крестьянских депутатов.
Ну а после Октябрьского переворота начинается блистательная военно-революционная карьера Якова Блюмкина.
За несколько месяцев он проходит путь от рядового до помощника начштаба 6-й армии Румынского фронта, которому поручают заняться экспроприацией денег в государственном банке.
Любопытно, что как раз в это время 20-летний Симха Янкель Блюмкин встречается с 26-летним Моисеем Марковичем Гольдштейном (Володарским), который был тогда командирован на съезд "армии Румынского фронта". Однако, скажем сразу, что об участии Моисея Марковича в экспроприации вместе с Симхой Янкелем никаких сведений не сохранилось.
Сам Блюмкин из четырех экспроприированных миллионов рублей передал командующему армией только десять тысяч.
Тот пригрозил Блюмкину арестом.
Негодуя на этот форменный грабеж, Симха Янкель увеличил долю армии до трех с половиной миллионов рублей, а с оставшимися пятьюстами тысячами рублей бежал в Москву.
Поселился он в помещении ЦК левых эсеров, в доме № 18 по Леонтьевскому переулку, и уже в июне был принят в ВЧК на должность заведующего отделением по борьбе с международным шпионажем. До убийства Мирбаха, вписавшего имя двадцатилетнего Якова Блюмкина в историю советской России, оставалось менее месяца.
Всего три недели работал Блюмкин в свой первый заход в ВЧК, и просто-таки удивляешься, чего только не успел он натворить за эти дни.