Борис переменил предметы одежды и расположил их по своему вдохновению - пока Тони клонился вперед, чтобы вглядеться в то, что делали Сид и Иветт, или скорее, чтобы увидеть голову Иветт и член Сида. Она подняла на него глаза, не останавливаясь, что создало довольно странный эффект пятилетнего ребенка, смотрящего вверх широко открытыми пытливыми глазками, держа во рту эскимо, в то время как нависнув над ней в стиле хирурга из фильма ужасов, ассистент гримера искусно и избирательно уменьшал ее пушок.
Тони протянул руку и дотронулся до ее головы, улыбаясь.
- Послушай, приходи ко мне, когда будет перерыв, я хочу поговорить с тобой о твоей роли.
Сид прервал их маленький тет-а-тет грубым криком:
- Ты уберешься отсюда, к чертовой матери! Я только что настроился на хорошее отвердение!
Тони подмигнул Иветт, отворачиваясь, и вполголоса пропел с придыханием:
- Ты создана для кино.
Борис, стоя на коленях и поглощенный деталями расположения разорванных пижамных штанишек, наконец встал, по-прежнему глядя на них, положив руки на бедра.
- Нам надо будет подойти совсем близко, - сказал он вполголоса, - очень близко… или в этом не будет смысла… мы должны дать возможность увидеть волокна, волокна и нитки, прямо в том месте, где они разорвались… - И он повернулся, идя к камере. Тони следовал за ним - но вскоре они остановились от крика сзади:
- Эй, вы, парни, - полюбуйтесь на него! Какая громадина, а? - И они повернулись, чтобы увидеть красующегося Сида, выставившего себя напоказ - совершенно серьезная эрекция, которую он представлял в самом выгодном свете. - Как насчет этого, а? Хотелось бы посмотреть, что вы, ребята, смогли бы противопоставить этой сверхмощной фугасной бомбе!
Борис, думая о другом, едва бросил взгляд в ответ на весь этот шум.
- Это великолепно, Сид, - сказал он без особого энтузиазма. Затем, остановившись и более серьезно оглянувшись на Иветт, он медленным речитативом закричал:
- Не давай ему кончить! Не сейчас! - И для большей уверенности повторил это по-французски. Затем они с Тони продолжили свою прогулку к камере. - Я думаю, что это может быть фантастической сценой, Тони, - сказал он настолько серьезно, что это прозвучало почти мрачно. Позади них Сид все еще вопил:
- Эй, вы, мужики, Иветт говорит, что он безупречен! "Parfait", - лопочет она! Ты слышишь это, Тони? "Parfait", черт возьми!
Кадр, предшествующий нынешнему, должен был запечатлеть снимаемые и падающие на пол пижамные штанишки, смятые и порванные. Камера, задержавшись на этом пикантном образе, даст панораму и перейдет на крупный план там, где дядя пытается силой осуществить проникновение.
- О'кей, Сид, - сказал Борис, - примости его на самый край ее гнездышка, как будто ты пытаешься втолкнуть его, а он не идет… так, верно. Как там, Лас?
- Он весь мокрый - видно много блестящих мест… он все еще мокрый после ее рта.
- О, Боже, - сказал Борис, затем закричал Сиду. - О'кей, Сид, вытри его.
- А?
- Твой член - ему еще не следует быть мокрым, черт возьми. - Борис повернулся к ассистенту Дю Кувьера. - Гример, салфетки, пожалуйста. - И юный чудак бросился вперед с пригоршней салфеток.
- Я позабочусь об этом, Кутила, - зарычал Сид, вырывая салфетки у него из рук, когда тот предложил личную помощь.
- Теперь все в порядке, - сказал Борис, когда съемка опять началась, - продолжай нажимать, Сид, пытаясь проникнуть туда. Как это, Лас?
- Великолепно.
- О'кей, сосредоточиться на этом. Продолжай, Сид, мы снимаем, Иветт, держи ноги внизу, внизу, внизу… постарайся держать их вместе… помни, что ты милая девушка, ты девственница, ты не знаешь, что происходит… тебе не нравится его присутствие между твоими ногами… о'кей, Сид, теперь медленно посмотри, войдет ли он… попытайся и в самом деле ввести его…
Чтобы не допустить слишком быстрого полного проникновения, не только было тщательным образом насухо вытерто махровой тканью влагалище Иветт, но его также обильно промыли сильным раствором квасцов - обладающих известным эффектом резкого всасывания или сморщивания, и которые сейчас подтвердили свои качества самым значительным образом, когда Сид с неподдельным рвением прилагал массу усилий, чтобы втолкнуть его.
- Боже, - воззвал он через плечо, - я слышал об узеньких щелочках, но это что-то невероятное!
- Не сдавайся, Сид, - наставлял его Борис, - помни, что это Арабелла… ты должен ей задвинуть… вот так, сейчас, уже входит… продолжай… сильнее… - и обращаясь к Ласло, - ты снимаешь это?
- Да, да, великолепно.
- О'кей. теперь немного наружу, Сид, затем опять внутрь… на всю длину… до конца, Сид, до конца! Вот так, вот так! Потрясающе! - Затем его лицо потемнело. - О, Боже, стоп, стоп, стоп! - Он повернулся к Тони. - Ты видел это: она приподнялась к нему! Она приподнялась к нему, как шлюха, черт возьми! Напуганная девственница, и она тут приподнимается как какая-то шлюха-нимфоманка!
Тони пожал плечами.
- Происхождение сказывается.
Борис подошел к кровати.
- Иветт. бэби… ты не должна вскидываться вверх таким образом… помни, что ты девственница… это причиняет тебе боль… Если уж на то пошло, попытайся даже отодвинуться от него, о'кей? - Затем он подозвал Тони.
- Как насчет капель крови? - спросил он. - Для усиления девственности? Не забывай, что все будет в ярких красках.
Тони состроил гримасу.
- Увольте меня.
- Да, к черту с этим, - сказал Борис, затем наклонился, чтобы взглянуть на само проникновение органа во влагалище. - Держи его, Сид, вытащи его примерно наполовину наружу… вот так. Нам нужно распылить здесь глицерин - выглядит совсем сухим, - и он дал его ассистенту Дю Кувьера. который устремился к ним и проделал необходимые манипуляции.
- Теперь держи его в таком положении, Сид, не засовывай его до конца, пока мы не снимем этот кадр. - Он поспешил назад к камере и посмотрел в объектив, который был нацелен прямо на проникновение - член блестел, казалось, от подлинного сока.
- Прекрасно, - сказал он, - сосредоточься на этом. Лас.
- Сосредоточился, - сказал Лас.
- О'кей. Сид, занимайся своим делом… и Иветт, лежи спокойно, опусти колени вниз… это причиняет боль, это причиняет боль… вот так, Сид, войди туда глубоко, это Арабелла… ты трахаешь Арабеллу… положи руки под ее задницу… не давай ей отодвинуться, притяни ее больше… о'кей, теперь попытайся поднять ее ноги вверх… глубже, Сид, войди туда глубже… держи так, держи так… стоп, стоп. Послушай, ты начал двигаться слишком быстро, Сид, это стало выглядеть так, как будто ты кончил… теперь давайте снимем еще раз, и просто двигайся медленно, ритмично… - Лицо Бориса опять потемнело: - Что, ты действительно кончил?! О, ради Бога. Сид!
Тони загоготал.
- Очень не профессионально, с моей точки зрения.
- О'кей, гример, - мрачно продолжал говорить Борис через плечо, - салфетки, пожалуйста, - затем добавил, - да, и принесите лубок.
Глава 3
О возможности появления определенных побочных эффектов из-за курения кошачьей мяты
1
Жителям Монте-Карло, точнее говоря, гражданам Монако не разрешается заходить в казино - источник 78 % дохода этой страны - это избавляет членов правительства от чувства вины за всевозможные личные трагедии, которые могут быть вызваны чрезмерными проигрышами. Поэтому принц может спать спокойно, умиротворенный сознанием, что эти трагедии приключаются не с его подданными, а с иностранцами сомнительного происхождения.
В отношении фильма "Лики любви" и его окончательной презентации была сформирована аналогичная договоренность между принцем Лихтенштейна и церковью - последняя была настроена откровенно против проекта с самого начала, но естественно была не способна противостоять давлению коммерции, сдалась во имя правительства и в интересах его граждан.
- Для общей пользы, - сказал принц, - этой величавой земли, нашего Лихтенштейна.
Суть соглашения заключалась в том, что гражданам Лихтенштейна не будет разрешено смотреть (или "подвергаться влиянию", как говорилось в документе) фильм, кроме как по специальному разрешению церкви, пожалованному лишь под давлением самых чрезвычайных обстоятельств. Таким образом граждане будут застрахованы от развращающего влияния фильма, зато в страну, возможно, хлынет массированный приток туристских долларов, фунтов, марок и франков, которые правительство надеялось привлечь. С другой стороны, как полагала отчаянная западногерманская рекламная команда, которую наняли, что это любопытное (вероятно, уникальное) национальное "ограничение" будет сыпать зерно в амбар - "миллион долларов на одном только предоставлении информации для программ новостей" и будет "психологически в десятки раз увеличивать потенциал запретного плода у фильма - определенный плюс, создание дополнительной рекламы".
Взаимоотношения между съемочной группой и главами церкви - или в особенности стареющим кардиналом вон Копфом - были натянутыми и щекотливыми с самого начала. Худой, похожий на ястреба человечек, один из потомков австрийской аристократии, он проявил крайнее раздражение, когда узнал об эпизоде со шлюхами-в-катафалке. Не то чтобы он был особенно суеверным человеком, скорее, его понятия о нарушении приличий были излишне твердокаменными. Кроме того, благодаря неудачному стечению обстоятельств, тремя днями позже ему самому пришлось нанимать катафалк - подобно "скорой помощи", единственный в Вадуце, - для похорон своей матери.
- Все еще теплый от жара их отвратительных тел! - горько жаловался он и, кроме того, утверждал, что "вонючее зловоние мускуса и сала до сих пор тяжело висит в воздухе, как сам саван!" - Высокомерный и эксцентричный человек, он в тайне поклялся страшно отомстить кинокомпании и прежде всего "громадному Левиафану", под которым он, по-видимому, подразумевал небезызвестного Сида К. Крейссмана.
К настоящему дню, тем не менее, его единственным существенным вмешательством был отказ в использовании двух замков XVI века, которые Морти и Липс предназначали для натурных съемок и которые, как оказалось, принадлежали церкви.
- Он антисемит, - сказал Морти, - паршивый итальяшка-уесос.
- Он никакой не итальяшка, - возразил Липс.
- Он католик, не так ли? И он точно никакой не ирландец!
- Да, но и не итальяшка тоже - скорее, он фриц.
- О, да, - благоразумно сказал Морти, - ну, если он католик и никакой не ирландец, тогда в моем словаре он проклятый итальяшка!
- Подожди минутку - возможно, он нацист, черт возьми!
Это определение взволновало Морти.
- Вот оно! Он паршивый католический немец-нацист! Ты, возможно, попал в самую точку. Липс! - Он схватился за телефон. - Мы заставим Сида это проверить.
* * *
Другой вещью, повлекшей за собой ярость кардинала, было сообщение, или, как выяснилось позже, дезинформация, которую он получил в самый первый день съемок. Случилось так, что двое его прихожан, супруги среднего возраста, владевшие рестораном в городе, получили концессию на поставки для кинокомпании, они готовили завтраки и ланчи во временно приспособленном для этого фургоне и все время подогревали электрический чайник для горячего чая и кофе, который подавался в течение всего дня съемок. Не имея разрешения заходить на съемочную площадку, они, конечно, могли увидеть исполнительниц главных ролей - а именно, Арабеллу и Памелу Дикенсен - когда те проходили мимо фургона. Тем не менее, они не видели их в самом начале, только после их чудесного превращения в школьниц - таким образом, добрые супруги, понятно, не смогли узнать известных кинозвезд, а вместо этого увидели (как они позже рапортовали кардиналу) "двух девушек из этого края… девушек, которым от силы 15 или 16 лет".
Естественно, это не могло быть оставлено без последствий со стороны кардинала, который направился прямо к принцу и подал самую серьезную жалобу. Она в конечном счете и выставила его сплетником, выдающим сомнительные слухи за проверенные факты. И за это он также проклинал Сида и иже с ним.
2
Так же, как за таинством ночи следует восхитительное утро, так и темноглазая Арабелла покинула Вадуц лишь часом раньше прибытия золотоволосой Анжелы Стерлинг и семнадцати мест ее багажа.
Борис встретил ее в большом "мерке" с шофером, а Липс Мэлоун, сидевший за рулем автофургона "ситроен", позаботился о багаже.
- Черт, я просто не могу дождаться, когда увижу сценарий! - взволнованно сказала Анжела. - Из того, что ты и Сид Крейссман рассказали мне в Голливуде, это показалось таким… дерзким!
- Разумеется, нам бы хотелось так думать! По крайней мере, это… что-то особенное.
- О. конечно! Господи, о какой из картин Бориса Адриана нельзя этого сказать!?
- Тони Сандерс тоже работает над этим - ты ведь знаешь его, не так ли?
- О, да, он просто замечательный - он писал сценарий одной из Моих картин. Она сорвала все награды… - Затем Анжела вздохнула и одарила Бориса своей известной всему миру улыбкой маленькой храброй девочки, - … ни одна из них, конечно, не была за "лучшее исполнение женской роли".
В голубой, под стать глазам, мини-юбке, доходящей до середины ее молочно-белых бедер, почти что цвета ее зубов, она была совершенно прелестна. Борис улыбнулся ей в ответ, потянулся и сжал ее руку.
- Не беспокойся, Анжи, - сказал он, - я думаю, что на этот раз тебе, возможно, повезет больше. Это очень серьезный фильм.
- О, я знаю, знаю, - счастливо воскликнула она, - и я просто не могу передать, как сильно я ценю эту возможность. - Она сжала его руку в своих, лежащих на коленях, которые, в поднятой на 12 дюймов выше колена юбке, продолжались двумя обнаженными бедрами, выходящими из коротких красновато-коричневых трусиков. Подобно алебастру, подумал Борис, представляя себе их на фоне розовых сатиновых простыней, обвивающих движущиеся толчками темные ягодицы. В то же самое время он был удивлен, почувствовав ребром ладони, которую она держала на коленях, насколько они были теплыми и мягкими… отнюдь не как алебастр.
* * *
В Нью-Йорке утром Анжела получила телеграмму от Бориса, в которой говорилось о том, что они готовы снимать ее эпизод, и первым ее порывом было ринуться в "Актерскую мастерскую", чтобы рассказать эту замечательную новость своему гуру, Хансу Хемингу.
Вспыльчивый, грубый мужчина венгерского происхождения, он и его необычайная техника обучения являлись одновременно и предметом сплетен, и спасением киноиндустрии, центром вечных дискуссий среди студентов и профессионалов сцены и экрана. На каждого сомневающегося, считающего его шарлатаном, - а таких было много - можно было отыскать другого, полагавшего, что он гений, чуть ли не мессия. В любом случае две вещи были неоспоримы; его мастерской приписывали выпуск, по крайней мере, дюжины самых прославленных актеров-профессионалов; и второе: его влияние на них и на многих других было весьма глубоким. Анжела Стерлинг принадлежала к этой последней категории; будучи самой высокооплачиваемой звездой в мире, занимавшей верхние места в списке популярности, она оставалась непризнанной как актриса. На самом деле были даже такие, кто не только настаивал, что у нее нет и следа таланта, но и использующие ее для открытого обличения Ханса Хеминга - ссылаясь на его профессиональный интерес к ней как на окончательное доказательство его циничного надувательства и художественной беспомощности.
Со своей стороны он утверждал, что в Анжеле Стерлинг видит чистоту и аромат - нечто неоспоримое, нетронутое.
- Чистая страница, вероятно, - как он любил повторять, - но страница тонкая.
А она в свою очередь идеализировала его, почти боготворила.
- Разве это не замечательно! - восклицала она со слезами радости на глазах, показывая ему телеграмму.
- Я так рад за тебя, котенок, - сказал он, сжимая ее в объятиях, - Борис Адриан - великий артист, - это шанс, которого мы ждали.
- О, я знаю, я знаю, я знаю, - в экстазе всхлипывала она.
Затем он отодвинул ее на расстояние вытянутой руки и задержал на ней угрюмый взгляд.
- Слово предупреждения. Как насчет студии - ты ведь подписала с ними контракт, не так ли? И твой агент? Что если они против этого?
Она казалась удивленной.
- Но почему они должны быть против? Они знают, что это то, ради чего я работаю… то, для чего мы все работаем - шанс сделать что-то… творческое - шанс работать в… серьезном фильме - шанс работать с великим режиссером… не так ли?
Его лицо слегка потемнело.
- О, да, но эта картина… ходят слухи… говорят, что это… странная картина.
- Но все его картины странные, не так ли?
Он пожал плечами.
- Эта, вероятно, в большей степени, чем все остальные. Ты понимаешь, я сказал это только для того, чтобы предостеречь тебя, другие - студия, твой агент - могут попытаться отговорить тебя от этого. Ты должна быть готова к этому, ты должна быть готова противостоять их разубеждениям.
Она посмотрела на него в изумлении.
- Ты шутишь? Ты думаешь, я бы это сделала? Ты думаешь, я бы стала к ним прислушиваться?
В ее глазах появился огонек твердости и решимости.
- Это шанс, которого я все время ждала, верно?
Он печально улыбнулся.
- Да, мой дорогой котенок, это, конечно, так, но ты должна помнить, что самая жестокая ирония и трагедия нашей жизни состоит в невозможности делать то, что должно быть совершено, и именно тогда, когда это должно быть сделано… Мы подобны тростнику, носящемуся по волнам судьбы.
Анжела важно покачала головой.
- Ах-ах, но только не теперь - я не оставляю ничего на волю случая. Отныне уже нет.
Он мягко кивнул, отпуская ее и снимая с нее руки, затем он положил одну из них на ее плечо. Со своим большим лицом и печальной торжественностью он походил на доброго монаха-бенедиктинца, собирающегося благословить ее.
- Хорошо, - произнес он нараспев, - я думаю, что мой котенок начал подрастать.
- Можешь поклясться своей сладкой задницей, что так оно и есть, - согласилась она. - Мои чемоданы уже месяц как уложены.