Борис осторожно свернул телеграмму и положил ее на стол.
- Где моя тысяча?
- А теперь подожди минутку, Б., - предложил Сид, - я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, - он беспокойно огляделся вокруг. - Это место кишмя кишит проклятыми любителями читать по губам.
Борис рассмеялся над попыткой Сида прикинуться настоящим пароноиком, и они направились к двери.
Все, казалось, опять идет по сценарию Сида, его дух воспарял. В фойе они столкнулись с той же официанткой.
- В чем дело, дорогая, - спросил Сид участливо, - ты простудилась?
- Простудилась? - переспросила девушка, удивленно хмуря брови. - С чего это вы взяли, мистер Крацман?
- Ну, как же, - сострил Сид, - твои груди выглядят скукоженными. - И он потянулся, чтобы расправить страдающие части ее тела, хрипло гогоча.
7
Под огромным портретом, выполненным маслом, изображающим великого папашу Хэррисона, председателя правления и главного держателя акций "Метрополитен Пикчерз", сидел молодой Лесс - за своим гигантским столом, сгорбившись почти как жокей на скачках, словно стол был некоей супер-коляской, способной развивать потрясающую скорость. Лесс сидел, слившись со столом в одно целое, окруженный массой различных управляющих устройств, которыми он так мастерски оперировал, - телефоны, селекторы, кассеты, магнитофоны, крошечные телевизоры, видео-плейеры и миниатюрный кондиционер, направлявший мощный поток воздуха прямо ему в лицо, сдувая его волосы и создавая впечатление стремительного движения. И фактически здесь ощущалась вибрация власти, скорости и, сверх того, таинственная способность маневра, ведь именно отсюда Лесс Хэррисон поворачивал руль и заключал сделки.
- У меня есть для тебя новости, друг мой, - тихо говорил он в трубку. - Патриотизм сегодня вымазан в дерьме. Слишком много спорного. Нет, даже танцовщики - если только они имеют контракт с нашей студией, не поедут. Никто из работающих на нашей студии не поедет во Вьетнам. Пусть кто-нибудь из этого дерьма покажет на них пальцем, все равно. Никому это не нужно, верно? Поговорим позже, Марти.
Он повесил трубку и одновременно движением другой руки щелкнул переключателем селектора внешней связи.
- О'кей, бэби, - сказал он своим обманчиво сонным голосом, - теперь пусть войдут.
Лесс наклонился вперед, положив локти на стол, соединив руки и оттопырив большие пальцы так, что его подбородок лег на два вытянутых пальца внизу - стиль Калигулы. Дверь открылась и вошли двое агентов Уильяма Морри нарочито неторопливой походкой. Если талантливые агенты заявляются вдвоем, то это означает одно из двух: либо более опытный вводит в курс новичка; либо агентство считает встречу достаточно критической, с десятипроцентным шансом на успех, и ведет игру в четыре руки. Подобное разыгрывается в стиле фараонов - один играет роль благоразумного, сговорчивого ("Давай немного уступим Лессу, Эл"), в то время как другой ("Говорю тебе, отдадим это в "Парамаунт") напяливает маску импульсивного упрямца, отъявленной сволочи.
Изящество и отточенность этой тактики пропали бы даром, будь она использована против Крысьего Дрына, и она не применялась теми, кто знал его. Не то, чтобы он не клевал на уловки или даже не ценил их, но потому, что он вершил свои дела с позиции такой чудовищной силы, что пытаться хитрить с ним было просто бесполезно.
В настоящий момент студия имела в производстве одиннадцать работ. Три снимались в Европе, одна - в Мексике, одна - в Нью-Йорке. Оставшиеся шесть - на территории киностудии; одна из этих шести была вестерном, одна - пляжным фильмом, одна - научной фантастикой и одна - киноверсией Бродвейской постановки с двумя действующими лицами. Эти картины обходились в миллион каждая и все вместе, да и в отдельности, считались "мусором". Их сверхнизкая прибыльность вытекала из нескольких обстоятельств: от дополнительных расходов (то есть плутовство с производственными ценами и разницей в выручке между кассовыми и убыточными киносеансами) до непомерной платы за аренду территории и зданий студии (выплачиваемой держателями акций) и, наконец, принятие чисто символических обязательств в договорах с актерами, режиссерами и продюсерами - или, иначе говоря, поддержание общеизвестных способов списания налогов и сохранения гигантского устаревшего механизма взаимоотношений.
Этим объяснялась убыточность четырех картин из шести, осталось еще две - да и эти были раздутыми и чудовищными. Одна - девятимиллиондолларовая затея специально для Рекса Мак-Гуира, "Эй ты, разбиватель сердец", и другая - состоящая из шестнадцати частей, "Пока она не завопит", с Анжелой Стерлинг, самой высокооплачиваемой любимицей серебристого экрана - срывающей кругленькую сумму за фильм плюс десять процентов кассового сбора и так далее.
В любом случае, последние две относились к тем проектам, которые интересовали Лесса - и он сомневался, что вошедшие агенты Морриса заговорят о чем-нибудь достойном этого уровня, поэтому довольно лаконично ответил на их многословные приветствия.
- Видел тебя на Фабрике прошлой ночью, - сказал старший из них, тот, что потяжелее, плюхаясь на кушетку с показной независимостью.
Лесс мельком взглянул на него и поднял брови в безмолвном: "Ну и что?"
- Да, ты был с Лиз и Дики - я не подошел, ведь ты мог, ха, ха, - игривое подмигивание партнеру, - говорить о деле.
Лесс продолжал разглядывать его без всякого выражения, затем подмигнул в ответ:
- Ясное дело! - сухой короткий смешок.
- Я был там с Джеки, - продолжал поспешно агент, слегка смутившись. - Джеки Фонда и Вадим. Что за красотка! Рождение ребенка ничуть не повлияло на ее фигуру - она по-прежнему сногсшибательна!
Лесс молча кивнул.
- Скажи, Лесс, - весело сказал второй агент, указывая на маленькую картинку на стене, - это, что, новая? - Цель его вопроса была двойная: во-первых, произвести впечатление на коллегу своим знанием кабинета Лесса Хэррисона; во-вторых, сам Лесс, возможно, будет тронут его интересом. Он знал, что Лесс крайне далек от живописи, но он достаточно хорошо понимал, что Лесс оценит этот вопрос. Умение держать в памяти детали личной жизни других людей: имена их жен, детей, их вкусы, слабости - все это незаменимые вещи в арсенале способного агента.
Лесс взглянул вверх, чтобы увидеть, какая картина имелась в виду. Кроме портрета отца, в комнате висело еще шесть картин - по три на каждой стене.
- Вы правы, - сказал он. Это был Пикассо в голубых тонах, из серии "Девушки из Авиньона". - Вам нравится? - улыбаясь, повернулся он к спрашивающему.
- Необычайно, - ответил тот, восхищенно тряся головой, - неправдоподобно! Господи, мог же этот парень когда-то так писать!
- Я передам Келли, что вам понравилось, - сказал Лесс, кратко черкнув что-то в блокноте, - или, по крайней мере, что вы не оставили без внимания перемену в моем кабинете.
Келли, как ее звали, была его личным помощником, или Пятницей в юбке - если так можно окрестить человека, получающего тысячу двести долларов в неделю. В число ее обязанностей входило и оформление интерьера кабинета, включая подбор картин, которые она выбирала из семейной коллекции. Келли рассматривала эту обязанность не как привилегию, а скорее как необходимость, потому что Лесс Хэррисон страдал от недостатка, который загадочным, но печально известным образом был широко распространен на исполнительном уровне в Голливуде - он был дальтоником. Поэтому Лесс записывал замечания об обстановке кабинета в карточку с теми же чувствами, с какими он изучал мнения, поступавшие после предварительного показа фильма… совершенно объективно.
- Объясните-ка мне вот что, парни, - проговорил он, переводя взгляд с одного агента на другого. - Последний раз, когда вы были здесь - темные очки были на вас, - указал он на младшего, - а вы были без очков, теперь все наоборот, верно?
Посетители обменялись взглядами.
- Фу-у, - тихо произнес тот, что помоложе.
- Ну и проницательность, - сказал второй. - Боже, это, должно быть, происходило… два или три месяца назад.
- И в чем же дело? - спросил Лесс.
Младший сначала удивился, затем слегка огорчился.
- О, просто это… своего рода глупость. Наш старик, - он говорил о своем шефе, - сказал, что нам не следует одновременно быть в темных очках, он сказал, что это портит наш имидж. Будем похожи на привидения, по его словам. - Молодой агент пожал плечами, робко улыбаясь и жестом указывая на коллегу. - Сегодня как раз его очередь.
Лесс задумчиво кивнул и положил голову на одну из рук. Под его задумчивым взглядом, переводимым с одного на другого, молодой неловко заерзал, в то время как старший снял очки и начал протирать их галстуком, посмеиваясь и приговаривая: "Господи, Лесс, ну и память у тебя!"
Лесс погрузился в раздумья, хотя было видно, что ему приятно слышать эту похвалу: словно блестящая память в какой-то степени компенсировала его дальтонизм.
Лесс прокашлялся и только собрался говорить, как зажжужал селектор, и он нетерпеливо щелкнул тумблером.
- Да, Келли?
- Эдди Райнбек на второй линии.
- У меня деловая встреча, Келли.
- Это важно.
- Черт, - сказал он, отключаясь от Келли и беря трубку. - Дурные вести, дурные вести, я чую их запах. Да, Эдди?
Он внимательно слушал, все сильнее хмуря брови.
- Ты, должно быть, шутишь, - наконец произнес он, теряя самообладание. Лесс прикрыл глаза и продолжал слушать.
- Вот шлюха, - тихо сказал он сквозь стиснутые зубы, - глупая… безответственная… дефективная… шлюха!.. - Вздох. - Не могу поверить в это. Подожди минутку, Эдди.
Он прикрыл микрофон рукой и поднял глаза на агентов.
- Мне жаль, парни, - сказал он, сделав жест рукой, его хладнокровие рушилось на глазах, - это сообщение о несчастьи, перенесем наш разговор.
Они поднялись как один, с улыбками полного сочувствия.
- Никакой бизнес не сравнится с шоу-бизнесом, верно, Лесс, - остроумно заметил старший агент, глупо подмигивая.
- Поговорим с вами позже, Лесс, - сказал другой, и помахав на прощание, они вышли за дверь.
Лесс открыл микрофон.
- О'кей, Эдди, теперь объясни, что, черт возьми, стряслось?
Эдди Райнбек возглавлял рекламный отдел студии.
Последние два месяца он занимался исключительно Анжелой Стерлинг и их большим фильмом "Пока она не завопит", рекламу которого он делал лично. И ради этого Эдди недавно затеял нечто такое, что могло стать делом первостепенной важности. Благодаря умелой лести ему удалось убедить сенатора штата и контр-адмирала не просто разрешить, но и настоять на том, чтобы офицеры и матросы недавно прошедшего комиссию боевого корабля "Калифорния" "выбрали" леди, которая примет участие в крещении их корабля. Выбор предстояло провести общим голосованием между доктором Розой Харкнесс, женщиной-американкой, недавно получившей Нобелевскую премию; миссис Ханной Боув, потерявшей троих сыновей во Вьетнаме и удостоенной "Золотой звезды матери года", и великолепной Анжелой Стерлинг.
Возглавлявшие студию (включая папашу Хэррисона) были полны тревоги за возможный исход ("Зачем рисковать? Кому это нужно?"), но Эдди был непреклонен, и Лесс принял его сторону.
- Дополнительный престиж нам не повредит, - повторял он, - достойное событие для публикации в "Лайфе" с фотографией на обложке.
- Так ли? - возражал папаша, - а вдруг она проиграет?
- Итоги голосования у Эдди в кармане, он знает, что делает.
- А если Эдди ошибается?
Лесс улыбался снисходительно.
- Эдди не ошибается, па, во всяком случае не тогда, когда на карту поставлена его голова.
Но все же он испытывал определенное беспокойство в ожидании результатов голосования - и большое облегчение, когда было объявлено, что победила Анжела со значительным перевесом, набрав голосов больше, чем две другие кандидатки вместе взятые.
Естественно, это стало общеизвестным предметом гордости Эдди, и он задирал нос перед Лессом - подобно тому, что испытывал Лесс по отношению к папаше и Нью-Йоркской конторе. Поэтому все вокруг похлопывали друг друга по плечу в радостном ожидании великого дня - который, наконец, наступил, и на большом пирсе номер девяносто семь в Сан-Франциско шесть тысяч матросов и офицеров "Калифорнии" застыли по стойке смирно при полном параде и регалиях, а на самом пирсе собрался высший свет - включая трех адмиралов, мэра Сан-Франциско, губернатора штата и министра флота. Вокруг них расположилась, как в засаде, целая армия газетчиков и фотографов, а в отдалении стояли установки с телекамерами.
Чтобы сорвать весь банк с этого мероприятия, Лесс на целый день остановил съемки "Пока она не завопит" - нет необходимости говорить, в какую кругленькую сумму обошлось это студии. Так что трудно описать негодование Лесса, узнавшего, что мисс Стерлинг, легендарный объект всех этих приготовлений, фактически провалила шоу.
Прождавшим больше часа участникам и гостям празднества не оставалось ничего другого, как выбрать кого-нибудь взамен. Попытка заменить известную красавицу местной провинциальной красоткой выглядела бы пошлостью. Поэтому вместо Анжелы подыскали очень хорошенькую маленькую девочку лет семи с розовой ленточкой в волосах. Поступок достаточно мудрый.
Такая замена могла бы показаться вполне удовлетворительной, хоть и далекой от идеала, но девочка, то ли по неопытности, то ли от страха, не только промахнулась, бросая шампанское с ленточкой, но что гораздо хуже, ее по инерции потащило вперед, она потеряла равновесие, упала с пирса в воду и едва не утонула. От начала до конца крещение и спуск на воду потерпели фиаско - самое крупное, по словам некоторых, за всю историю флота.
- Я убью ее, - кричал Лесс в трубку, - Бог мне свидетель, я убью ее! - Лесс заплакал. - Это несправедливо, Эдди, - говорил он, - это просто несправедливо… и даже больше, это… оскорбительно, - он бросил взгляд на портрет, - …особенно для моего отца. После всего, что он сделал для нее. Клянусь Богом, Эдди, если бы мы не снимали картину уже восемь недель и она не торчала в каждом проклятом кадре, я бы вышвырнул эту гадину! Мне плевать, сколько она стоит! К черту ее! Клянусь Богом!
Он сделал паузу, промокая глаза салфеткой и медленно качая головой, подобно старику в невыразимом горе, слушая Эдди.
- Да. Эдди, я знаю, знаю, - тихо сказал он. - Она взяла нас за жабры. Тварь.
8
Дом 11777 на Сансет-Бульвар, огромное отштукатуренное здание цвета лаванды и античного золота, окруженное двенадцатифутовой стеной с шипами и настоящим рвом, - был домом Анжелы Стерлинг - секс-божества серебристого экрана и цветного кино, ее последние три появления на публике собрало народу больше, чем когда бы то ни было. Она побила все рекорды.
Влечение публики к ней было столь невероятным, что буквально невозможно было открыть журнал или газету, чтобы не столкнуться с очередной тщательно продуманной главой из ее скорее воображаемой жизни - воображаемой в том смысле, что она почти полностью была сфабрикована рекламным отделом студии. Студия занималась ее "идолизацией", и к настоящему моменту популярность Анжелы была гораздо выше, чем Джеки Кеннеди во время пика славы последней.
Приближение к дому на Сансет-Бульвар своей жесткой пропускной системой напоминало приближение к главной студии. Пока охранники изучали посетителя, большие чугунные ворота в стене оставались закрытыми - на всякий случай. Если эти ворота все-таки открывали, то необходимо было пройти проверку у следующих ворот, где двое вооруженных служащих в униформе после установления личности гостей опускали подъемный мост надо рвом. Тот факт, что темные воды рва кишат кровожадными пираньями, делал эту преграду непреодолимой. Правда, это было скорее "студийной легендой", как ее называли вооруженные охранники, обиженные тем, что сами они, дескать, неспособны защитить принцессу кино "без компании этих чертовых вонючих рыб".
Именно через эти ворота мимо бдительной охраны двумя часами раньше пролегал путь Бориса и Сида. Как раз в тот момент, когда очаровательной Мисс Стерлинг предстояло спускать на воду боевой корабль, она с удовольствием подписывала документ, в котором давала согласие играть "одну из ведущих романтических ролей", как назвал это Сид, в "фильме, пока без названия и без сценария, который будет сниматься в Лихтенштейне и режиссером которого будет Борис Адриан. Основные съемки начнутся в течение трех недель с даты подписания данного соглашения, второго мая 1970 года".
Борис тоже подписался, а затем Сид быстро добавил свою подпись с завитушками, следующую за словами: "засвидетельствовано…"
- Черт, - произнесла девушка, излучая счастливую улыбку, стискивая руки и поднимая их к горлу, словно пытаясь удержать восторг, прежде чем он вырвется наружу и улетит, как синяя птица счастья. - Я просто никогда не верила, что это может произойти. Я до сих пор не могу в это поверить!
Сид лучезарно улыбался, с фанатичной радостью сворачивая документ и кладя его в свой карман.
- Однако это произошло и это замечательно, - сказал он.
- Замечательно, - почти не дыша повторила она. - Давайте выпьем шампанского или еще чего-нибудь! - И Анжела позвонила служанке.
Если столь бурная радость Анжелы от этого неожиданного проекта и могла вызвать удивление, то при этом она все же была легко объяснимой. Несмотря на свое огромное богатство, невероятную красоту, необычайную власть - или, если суммировать все это, фантастический "успех" - Анжела была по-настоящему обездоленной девушкой. За два года до этого события она пережила быструю и пламенную любовную связь с Нью-Йоркским писателем, который поставил несколько фильмов с ее участием. Это не было чем-то утонченным, просто стандартный набор для начинающих, "мешок трюков", как некоторые это называли: "Живой театр", "Ленни Брюс", "Реалист", "Духота", "Благодарный мертвец" и т. д., включая модное понятие, что фильмы обязаны или могут быть "хорошими".
Затем, конечно, она попала в "Актерский Цех" - не как его член (они бы ее не приняли), а как "выдающийся посетитель из столицы фильмов", имеющий право доступа к архивам; четыре часа в неделю. Именно там она и выяснила, что ничего не знает о своей профессии.
Студия "Метрополитен Пикчерз" заприметила ее по двум причинам: во-первых, жадная тяга к такой чудной вещи, как Нью-Йоркская актерская школа, и, во-вторых, что более существенно, сообщениями об Анжеле пестрели все утренние газеты.
Агент Анжелы, Эйб, по прозвищу Рысь, был в тупике.
- Послушай, бэби, - говорил он с мягким укором, - мы получаем один миллион этих чертовых долларов за картину - разве это такая уж ерунда?
- Не в этом дело, Эйб, - пыталась она ему объяснить. - Просто существуют более важные вещи в жизни, чем… деньги.
- Да, меня, знаешь ли, захватили твои слова, - раздражался Эйб. - Что ты, интересно, с ними делаешь - режешь на кусочки и набиваешь ими холодильник?
Анжела Стерлинг, урожденная Элен Браун, родилась в районе Амарилло, штат Техас; в четырнадцать она была миловидной, как бутон; в шестнадцать ее признали самой красивой девушкой в старшем классе; в семнадцать - Мисс Техас; и чуть позже, в том же году, в Атлантик-Сити она получила лавровый венок Мисс Америки.