Во-первых, в самой истории многое было непонятно. "4600 человек в одном сарае?! Но таких сараев не бывает! 1300 евреев в сарае?! Покажите нам сарай, в котором может поместиться 1300 человек!" Может быть, таких сараев было несколько? Или евреев в том сарае было все-таки поменьше? Да и вообще - во всем Едвабно жило до войны всего 2100 человек, из них порядка 60 % евреев. Откуда там 4600 и даже 1300 евреев?! Такие вопросы, вполне в духе "ревизионистов", были заданы. И справедливо.
Во-вторых, поляки совсем не забыли о поведении многих евреев в 1939 году. Гитлер и Сталин разделили Польшу, и весьма многие евреи бежали навстречу советским войскам: ура! Наши пришли! Между прочим, да не забудет читатель: дело не только в нравственной позиции этих встречавших НКВД и Красную армию. Они были еще и государственными изменниками, то есть совершали тяжелое преступление, караемое всеми кодексами всех стран мира.
Еврейский писатель говорит об этом весьма обтекаемо, давая понять несерьезность обвинений поляков: "Поляки искали виноватых в советской оккупации в 1939 году, которая повлекла за собой аресты поляков органами НКВД" [110, с. 29].
Но чуть позже вынужден выдавить сквозь зубы: "Антисемитские настроения в Польше подогревал тот факт, что в состав польского руководства входило несколько евреев, - Якуб Берман и Хиляри Минц. Кроме того, несколько евреев было в органах безопасности на ответственных постах, и это ловко использовалось антисемитскими элементами" [110, с. 30]:
Насчет "элементов" - ничего не могу сказать, а вот добавить кое-что есть: евреи в польском коммунистическом руководстве были от начала до конца ставленниками Сталина и вернулись в Польшу с Советской армией. Чем эти люди отличаются от бургомистров, которых ставили нацисты, трудно понять. Если и отличались - то решительно в худшую сторону, потому что ставленники Советов были беспощаднее и подлее большинства бургомистров.
Польское население, за исключением небольшой группы коммунистов в городах и еще меньшей - в деревне, восприняло нападение СССР и создаваемую здесь советскую систему так же, как и немецкое нападение…
Еврейское же население, особенно молодежь, массово приветствовало вторгающуюся армию и введение новых порядков, в том числе и с оружием в руках.
Второй вопрос - это сотрудничество с репрессивными органами, прежде всего с НКВД. Сначала этим занимались всяческие "милиции", "красные гвардии" и "революционные комитеты", позднее - "рабочая гвардия" и "гражданская милиция". В городах они почти полностью состояли из польских евреев.
"…Польские евреи в гражданском, с красными нарукавными повязками, вооруженные винтовками, широко принимали участие также в арестах и депортациях", - так писал в газету "Речь Посполита" профессор истории пан Томас Стшембош, и выдержки из его статьи перепечатала "Новая Польша" [111, с. 69–70].
Советские войска захватили Западную Белоруссию и Западную Украину - то есть не территорию собственно Польши. Но и в этих восточных областях Второй Речи Посполитой было густое польское население. Жили там и украинцы, и белорусы, и поляки, и евреи.
В короткое время оккупации восточных областей, с осени 1939 по лето 1941 года, страшный удар обрушился именно на поляков. А евреи составили слой местной агентуры советской власти. Возможно, в этом проявились старые межнациональные противоречия, и поляки расплачивались за свое высокомерие в отношении евреев. Пусть так! Но известно немало случаев, когда польские офицеры Армии Крайовой успевали переодеться в гражданскую одежду, жили дома и вполне могли избежать ареста НКВД. Доносили на них именно евреи, и польский парень вполне мог по такому доносу попасть в лагеря и вернуться только в 1945 году. А мог попасть и в Катынь и не вернуться вообще. Почему поляки должны об этом забывать?
В Едвабно начиналось с расправы именно с такими евреями - с коллаборационистами, работавшими на НКВД. Чем отличается такая расправа с предателями от убийства агентов гестапо? Да ничем!
А нравится это евреям или не нравится, но поведение этих добровольных стукачей и агентов советизации было вот этим самым: государственной изменой и предательством. Ведь граждане Польши, получается, добровольно шли на службу оккупационной армии.
В-третьих, поляки совершенно справедливо сочли кампанию в печати не столько делом установления исторической истины, сколько политическим актом.
Идея раскопать место массового погребения евреев в Едвабно вызвала бешеное сопротивление именно с еврейской стороны. Казалось бы, вот прекрасный случай установить истину, доказать полякам, какие они страшные преступники! Но законы иудаизма, оказывается, воспрещают проводить раскопки погребенных…
В Польше немало было людей, соглашавшихся с этой логикой: мол, раз есть такое положение, нельзя тревожить прах евреев. К счастью, победила другая логика: Польша - суверенное государство, и на своей территории оно должно следовать своим законам, а не обычаям раввината. Раскопки произвели. В двух братских могилах число покойников составило 300–400 человек. Что ж! Вот такие сараи бывают, в которых может поместиться 300 человек. Это реально.
Президент Польши Квасневский принес извинения от своего имени и от имени поляков, которые переживают боль и стыд за эту трагедию, попросил прощения у еврейского народа. 40 % поляков были за то, чтобы просить прощения. 35 % - категорически против. Александр Квасневский действовал от имени меньшинства.
То есть большинство поляков относятся к убийству евреев в Едвабно совершенно адекватно: как к страшному и отвратительному преступлению. Но помнят они еще и про тех польских офицеров, которые попали в Катынь потому, что их выдали Советам их еврейские сверстники. И офицеров НКВД, оставивших после себя кровавый след в Польше, и их добровольных помощников - тоже помнят.
Вообще в самой Польше трудно придумывать какую-то фольксхистори, связанную с событиями Второй мировой войны. Эта война оставила слишком страшный след на польской земле. Слишком много трупов, слишком много разрушенных семей, слишком много тяжелого и мрачного. Поляки помнят слишком многое, их память хранит события, очень разные по смыслу.
На их земле нацисты истребляли евреев. Но истребляли-то сплошь и рядом с помощью других евреев! "В гитлеровских гетто существовала так называемая еврейская полиция, которая помогала загонять в лагеря смерти своих соплеменников, затем их отправляли в крематории самих"… [112, с. 61].
Тут, надо сказать, у А. Некрича несколько неточные данные: некоторые деятели еврейской полиции не только остались в живых, но и никем не преследовались после войны (считалось, вероятно, что еврей не может быть военным преступником). Некоторые из них свободно уехали в США, иные и в Израиль.
Например, некий Кастнер - сукин сын из будапештского гетто, помог нацистам уничтожить несколько десятков тысяч евреев, а сам бежал в Швейцарию вместе со своими родственниками, друзьями и просто богачами, которые сумели обеспечить ему покровительство.
После войны "преступник" Шиндлер бежал в Латинскую Америку, а "жертва фашизма" Кастнер чувствовал себя превосходно под покровительством союзников - как-никак, один из "чудом спасшихся".
В лодзинском гетто комендантом был еврей Румковский, и именно этот Румковский отправил в крематории всех своих сородичей из гетто. Румковского убили последним, именно этот подонок не спасся. А когда после гибели гетто 800 евреев спасались в подвалах, именно польская полиция давала им воду и хлеб [113, с. 583].
В варшавском гетто главной опорой нацистов был некий Черняков, главный еврейский коллаборационист. Застрелился он в 1943 году, когда началось знаменитое восстание [114]. Из чего делаю вывод - оружие у него было (и применил он его вполне правильно).
В мае 1943 года в варшавском гетто вспыхнуло восстание. К тому времени в гетто оставалось всего 40 тысяч человек из 450 тысяч - остальных уже отправили в газовые камеры. Не более 7 тысяч евреев в гетто могли воевать и имели хоть какое-то оружие. Эти люди напали на 800 эсэсовцев, когда те вошли в гетто, чтобы собрать евреев в очередной транспорт. Три дня шли уличные бои. Чему удивляться: что эти 800 эсэсовцев не могли справиться с плохо вооруженными, голодными евреями? Или тому, что при таком численном перевесе вообще хоть один эсэсовец ушел на своих ногах? Не знаю.
Во всяком случае, через три дня эсэсовцы отступили, и в гетто вошел отряд генерала Струпа, поддержанный даже артиллерией. Артиллерия методично разрушала дом за домом, квартал за кварталом, превращая кварталы города в дымящиеся развалины. И все равно пришлось предпринять несколько атак, большая часть которых была отбита.
Струп просто не мог не победить, но евреи, поставленные перед неизбежностью гибели, проявили просто исключительную воинскую доблесть. Зафиксировано несколько случаев, когда еврейские юноши ложились под танки со связками гранат, когда несколько человек оставались на верную смерть, прикрывая отход своих.
У них не было выбора? Да. Это мужество загнанных в угол? Да. Но умирать можно по-разному. Евреи держались порядка шести недель. Ни нацисты, ни они сами, ни поляки не предполагали, что гетто продержится так долго. Порядка 6 тысяч человек сгорело в пылающем гетто во время пожаров, 7 тысяч евреев было убито в уличных боях.
Остальных сразу же отправили в Треблинку, где отравили их газом и сожгли. Жаль только, что знаем мы далеко не всех, - из всего гетто спаслось всего несколько человек, и они рассказали далеко не обо всех, кто заслуживает памяти за свой героизм.
Мистер Даймонт со свойственной ему глубиной исторических познаний полагает, что "напрасно евреи взывали о помощи к польской подпольной армии. Поляки надеялись, что немцы решат за них еврейский вопрос в Польше. Они не предвидели, какой сюрприз готовит им история. Когда в июле 1944 года польское подполье вело неравную битву с немцами в той же Варшаве, оно обратилось за помощью к русским. Подобно тому, как поляки отказались помочь евреям, русские отказались помочь полякам. Отлично вооруженная 150-тысячная польская армия была уничтожена. Немцы решили за русских их польский вопрос" [4, с. 490].
Почти так оно и было, за одним важным исключением: 150-тысячную "отлично вооруженную" армию Даймонт попросту придумал. Было повстанцев от силы 16 тысяч человек, вооружение у них было только легкое. Но восстание и впрямь началось в расчете на подход Советской армии, когда первые советские танки уже входили в пригород Варшавы, в Прагу.
А Советская армия сознательно прекратила наступление на Варшаву, три дня выжидала. Советское командование не хотело, чтобы Варшаву освободила Армия Крайова, подчиненная лондонскому эмигрантскому правительству. Восставшие поляки были почти поголовно уничтожены нацистами, город практически перестал существовать.
Как видите, мнение Даймонта расходится с мнением Маркиша - он-то хорошо видит действие закона возмездия. Впрочем, когда возмездие касается не евреев, а людей других народов, многие евреи готовы признать действие этого закона. По крайней мере, пятеро российских евреев разного возраста и разных умственных способностей приводили мне в пример историю этих двух варшавских восстаний в пример, именно как случай действия такого закона.
Странно только, что для Черняка, соубийцы десятков и сотен тысяч евреев, они не находят слов, достойных его поступков. А в рядах поляков не выделяют тех, кто уносил и прятал обожженных и раненых евреев; поляков, у которых были свои семьи и за которыми гнались вооруженные эсэсовцы и пылили немецкие танки.
Потому что и с предателями-поляками все не совсем так однозначно… Восстание в варшавском гетто не поддержала Армия Крайова. А вот просоветская Армия Людова, подчинявшаяся Польской рабочей партии, пыталась помочь, и, среди прочего, поляки вынесли из пылающего гетто нескольких раненых. Эти евреи дожили до конца войны.
Еще в одном гетто, в белостокском, в августе 1943 года война шла шесть дней. По немецким данным, евреи убили более 20, по данным поляков - до 100 человек карателей [115, с. 98].
Евреи восстали, несмотря на акции устрашения: при входе нацистов в Белосток сразу были сожжены живьем в синагоге 2000 человек. А здесь шесть дней шли самые настоящие боевые действия. Известны даже имена некоторых евреев. Подросток 15 лет Гальтер стрелял из обреза по целому взводу, успел ранить несколько человек. Некая девушка Дора подбежала к броневику и в упор убила немецкого офицера (в следующий момент ее буквально отшвырнуло ударом сразу нескольких пуль). Нацисты подавили восстание и вывезли в Треблинку, Освенцим и Майданек до 30 тысяч человек; из них уцелело 10 или 15 (не тысяч - отдельных людей).
Поляки не помогали восставшим (в Белостоке и не было польской боевой организации), но спрятали тех, кого могли, - до тридцати человек. И что характерно - никто не выдал!
Как видите, поляки занимали очень разные позиции. Одни жители Варшавы собирались смотреть, как немцы додавливают гетто, словно на спектакль. Были случаи, когда они указывали немцам - вот, мол, глядите, господин фельджандарм, еще один во-он туда побежал! А другие поляки помогали, рискуя собственными жизнями. И как тут вывести какое-то коллективное, всех касающееся правило - это я ума не приложу.
Справедливее всего, наверное, будет сказать: в условиях безвластия, когда исчезло их национальное государство, поляки делали собственные, очень разные выборы. Был ли коллаборационизм? Был. Но масштабы его в Польше так невелики, что это вызывает удивление и уважение. На Западной Украине, в Литве создавались целые дивизии, воевавшие на стороне нацистов, в том числе и дивизии СС. В Польше никогда не было ничего подобного.
И если большинство варшавян не помогало повстанцам, то многие поляки делали совсем другой выбор. Например, вот такие:
"За укрывание жидов доктор Владислав Заполович сгинул в Освенциме, куда вывезены его жена и сын Збигнев". "В Грушове член боевой юношеской организации Армии Крайовой Каспер Вода за укрывание жидов вывезен в ноябре 1943 года в Освенцим, где умер мученической смертью". "За укрывание своей служанки профессор истории польской литературы Казимир Колбушевский был арестован и вывезен в эшелоне в Майданек, где умер 20 января 1943 года" [116, с. 275].
Помогать евреям было опасно: "3 мая 1943. 22 марта в Мшании Дольней фольксдойче Гельб повесил за ноги крестьянина и обрек его на смерть за спасение земляков-евреев" [116, с. 76].
Широко известен был случай пригородного селянина Людомира Маршака и его семьи, которые сгинули в Павиаке 7 марта 1944 года за укрывание в землянке, выкопанной в огороде, около тридцати евреев, в том числе Эммануэля Рингельблюма, хрониста восстания в гетто, который погиб вместе с остальными [117, с. 75].
Сообщения такого рода делают не только поляки, но и евреи: "В 1944 году в г. Самбор за укрывательство евреев было расстреляно 27 местных жителей" [116, с. 64].
Как мы видим, есть множество примеров того, как поляки самого разного общественного положения спасали своих еврейских знакомых (и незнакомых - просто как людей, попавших в серьезную беду). Судя по таким свидетельствам, укрывание евреев и помощь им носило массовый характер: "За помощь еврейским людям гитлеровцы уничтожили в Бельцах около 1000 поляков из Львова" [117, с. 275].
Общее число евреев, спасенных поляками, оценивается по-разному, но никто не называет цифры меньшей, чем 100 тысяч человек. Стоит почитать, как по-доброму, даже любовно, пишут поляки про своих друзей-евреев [118; 119]. Интересно, издается ли что-то подобное в Израиле? Или оттуда несется только истеричный вой про поляков, сдавших нацистам всех "своих" евреев?
Общее число поляков, помогавших евреям, вряд ли когда-нибудь будет названо. На 1 января 1992 года из 9949 праведников мира поляков было 3558. То есть треть. Очевидно, что это - надводная часть айсберга. Далеко не обо всех героях вообще хоть что-то известно. Например, многие католические священники укрывали евреев (особенно детей) в монастырях. За это им угрожала смерть или отправка в лагерь уничтожения - и неизвестно, что страшнее. Но сами они считали свое поведение не подвигом, а естественным поступком христианина. Большинство этих приходских священников, монахов и монахинь были бы очень смущены, если бы их стали преувеличенно хвалить за такие поступки. На любом пьедестале эти люди, как правило, выходцы из простонародья, чувствовали бы себя крайне неуютно. Но общее число еврейских детишек, спасенных католическими священниками, превышает 20 000 человек.
Многие из этих ребятишек даже не помнили своих родителей или помнили их очень плохо. Все они были крещены, получили польские имена и тем самым были спрятаны от нацистов. И многие из них выросли поляками, в чем лично я не вижу совершенно никакой беды. Если кто-то. полагает, что им следовало умереть в газовых камерах, но не отречься от своего еврейства, пусть встанет и скажет; что ж, весьма интересно будет послушать.
Множество спасителей евреев осталось неизвестными просто в силу семейных причин: особенно если прятали еврейских детей, выдавая их за своих собственных. Один мой знакомый в Кракове (он просил его не называть) рассказал мне такую семейную историю… Старший брат его отца в 1943 году наблюдал очередной этап евреев, которых эсэсовцы гнали по улицам… Понятно, куда и зачем. В толпе смертников почти не было мужчин - женщины, множество детей, из которых самые маленькие еле могли идти. Как ни орали эсэсовцы, как ни лаяли собаки, дети 3–4 лет не могли двигаться быстро и ползли еле-еле.
Парень буквально прыгнул в этот этап, схватил первые два существа, до которых дотянулся, и закричал эсэсовцам:
- Что вы делаете! Это же мои сыновья! Вы убиваете польских детей!
Эсэсовец засмеялся и сказал:
- Ты хоть смотри, кого берешь. Это же девочки…
- Да! Да! Это мои дочки! Отдайте их мне!
И женщины, шедшие в толпе обреченных, стали тоже кричать:
- Мы знаем этого пана, это и правда его дети! Это ошибка, тут просто потеряны документы!
Эсэсовец опять засмеялся и велел:
- Ладно, забирай их. Но давай беги быстро и прими меры.
Парень не дал себя долго уговаривать и в тот же день "принял меры": отнес девочек в костел. Священник тут же окрестил их и сделал соответствующие записи, выдал парню свидетельства о крещении - да еще такие, как будто девочек крестили два и три года назад. Что характерно - никто не донес. Отметим и это обстоятельство!
И еще отмечу поведение эсэсовца. Ему, этому многократному убийце евреев, по заслугам полагалось бы стать одновременно и праведником мира - ведь без него поляк никогда не смог бы спасти этих девочек. Такого же звания, по справедливости, должен удостоиться и комендант лагеря, выпустивший оттуда Павла. Парадокс? Абсурд? Что делать, такая была эта страшненькая эпоха. Если читателю хочется абсолютной ясности: вот "мы", вот "они", вот линия фронта между нами, ему следует взять другую книгу. Или Симонова, или Менахема Бегина, - у них все предельно ясно и сразу понятно, где "наши".
А в семье пана С. К., спасибо одному из этих эсэсовцев, появились две приемные сестры. Родителей они не помнили и до сих пор считают себя польками, а своего спасителя так и называют "папой". Сколько в Польше таких семей? Об этом знает только пан Бог.