Кроме того, именно местные жители помогали выявлять евреев. Без помощи местной агентуры нацистам попросту не удалось бы выявить советских евреев. По религиозному принципу отыскать их вряд ли бы удалось, архивы в СССР были уничтожены или вывезены, а паспорт не так трудно "потерять". Без добровольных помощников нацисты долго выясняли бы, кто тут еврей, а кто не еврей. Без них и Бабий Яр был бы совершенно невозможен.
Действительно, ведь в 1939 году в Киеве жило 846,3 тысячи жителей. Ну кто мешал двадцати или сорока тысячам оставшихся в городе евреев раствориться в миллионном населении? Я даже не говорю: что было бы, если на сборные пункты по объявлению нацистов явились бы все жители города, - как датчане, надевшие желтые звезды? Но возьмем даже более пассивную форму сопротивления: как могли бы нацисты отыскать евреев, если бы они сами не приходили на сборные пункты? Если бы они вот взяли - и не явились?
Такое покорное до тупости, раздражающе пассивное поведение евреев возможно было только в одном случае - если они не видели путей к спасению. В Польше видели, а вот на Украине - нет. Потому что по крайней мере в нескольких случаях евреи пытались спрятаться, догадываясь, что их в недалеком будущем ожидает… И их неизменно выдавали! Местная полиция, отлично знавшая местные условия, владевшая русским и украинским, предполагала, где может затаиться тот или иной еврей, и неизменно находились те, кто показывал на сарай, подвал или шкаф, в котором прятался несчастный. На весь Киев было буквально несколько случаев, когда еврея все-таки успешно прятали близкие люди.
Но, что совершенно невероятно, очень часто и собрачники евреев "сдавали" или, во всяком случае, не препятствовали поимке мужа или жены. Историей польки, полгода прятавшей в печи мужа-еврея, тут и не пахло.
Зафиксировано несколько случаев, когда женщины, уходя на Бабий Яр, поручали соседям или друзьям малолетних детей. Те, кому их поручали, далеко не всегда сдавали их нацистам, но всегда находился тот, кто доносил. Этим доносчикам нацисты сначала давали какую-то малость, типа пачки сигарет или пальто, еще хранящего тепло тела только что убитого еврея (впрочем, давали и блузки, рубашки, юбки, платья, снятые с истребляемых; и "награждаемые" брали!). А потом нацисты и вообще не награждали доносчиков, и поток все равно не иссякал.
Число еврейских детей, все-таки переживших Бабий Яр, усыновленных или удочеренных жителями Киева, вряд ли превышает и десять человек. Официальной статистики нет, а свидетели называют буквально несколько имен. Напомню, что пять человек были не убиты, а ранены и выбрались изо рва после расстрела. Получается, что шанс быть "недостреленным" и шанс быть не выданным были примерно равны.
"Почти все евреи, авторы воспоминаний, говорили о поразившем их факте: бывшие школьные друзья, соседи, сослуживцы вдруг начинали отказывать им в любой помощи, когда нужно было переночевать всего одну ночь, получить кусок хлеба и т. д. Был ли причиной только страх перед оккупантами? Ведь в тот же самый период помогали бежавшим военнопленным, а наказание было таким же" [127, с. 40–41]. Напомню: в Германии знакомым евреям достаточно часто помогали.
По данным Управления по делам репатриации при Совете Министров СССР, за время оккупации из СССР в Германию попало 11 428 евреев [128, с. 103]. Все они, конечно, скрывали свое происхождение, но вот что интересно: больше всего они боялись натолкнуться как раз на знакомых, на земляков, - то есть на тех, кто знал их "настоящее происхождение". Тех, кто их может выдать, боялись больше, чем нацистов! Кстати, некоторым в Германии очень понравилось.
И получается, что уникальная политика нацистов в оккупированном СССР была возможна потому, что ее поддерживало огромное количество местных жителей: украинцев, белорусов и русских. Поддерживало более активно, чем население не только Польши, но и Германии.
Этот вывод подтверждается и таким фактом: во время оккупации выходило "от двухсот до четырехсот периодических изданий на русском, украинском и белорусском языках" [127, с. 38].
Многие из этих изданий были заводскими многотиражками с чуть измененными названиями. Вплоть до анекдотического: "Газета Мариупольского завода имени бывшего Ильича". Не надо думать, что это газеты были маленькие и существовали строго за счет подачек от нацистов. Ничего подобного! "Тираж таких газет, как "Новый путь" (Смоленск) и "Речь" (Орел), доходил до 100 тысяч экземпляров" [127, с. 133].
О содержании говорит хотя бы такое творение из одной такой газеты:
Все жиды да жиды, не податься никуды.
Жид заведует в колхозе, мужик роется в навозе.
Долго жили мы в беде и не ждали помощи,
Слава Богу, Гитлер спас от жидовской сволочи [129, с. 145].
В этой прессе геноцид практически не скрывался! Вплоть до статистики: раньше было столько-то евреев, а теперь проживает столько-то. Эта пресса много писала о гетто, об истреблении евреев в других странах Европы. Били и по сочувствию к евреям. Приводились данные: когда во Франции начались депортации, некоторые из них надели желтые звезды, но тут же были арестованы.
Газета "Голос Крыма" стала издаваться через день после истребления 14 000 евреев в Симферополе, и в первом же ее номере помещены 3 статьи, оправдывающие и декларирующие необходимость избавления от еврейства.
Некоторых евреев, которые были арестованы в начале 1950-х годов, НКВД поразил больше всего: следователи НКВД говорили с ними на языке этих оккупационных газет! Например, "Мифы о зверствах еврейских врачей, помогавших НКВД" [127, с. 41], печатались и в оккупационной прессе. Мифы там или не мифы - разобрать трудно, но ведь каков источник вдохновения!
Принято считать, что это происходит за счет "влияния буржуазной пропаганды". Но, может быть, не только в этом дело?
Удивляться ли тому, что "многие, пережившие Шоа, не хотели рассказывать детям и внукам о пережитом? Некоторые сознавались, что говорят о виденном впервые" [130, с. 68]. Ведь евреи, пережившие Шоа, прекрасно знали, что не только оккупанты хотели их уничтожить. С таким и самому жить непросто, и детей хочется прикрыть.
Это отсутствие перспективы, ощущение бессмысленности сопротивления, своей заброшенности в беспощадном мире, видимо, и делало евреев такими пассивными. В западных областях Белоруссии и Украины, входивших в Речь Посполитую, все-таки было иначе. Тут были и гетто, и восстания в гетто, - почти как в Польше.
Ну, и еще неожиданность. Зондерфюрер СС писал в июле 1941 года представителю имперского министерства оккупированных областей при Верховном командовании армии:
"…Поразительно, как плохо евреи осведомлены о нашем к ним отношении и о том, как мы обращаемся с евреями в Германии и не такой уж далекой Варшаве. Не будь этой неосведомленности, был бы немыслим вопрос с их стороны, проводим ли мы разницу в Германии между евреями и другими гражданами. Если они и не ожидали, что при немецком управлении будут пользоваться теми же правами, что и русские, они все же думали, что мы оставим их в покое, если они будут прилежно продолжать работать" [123, с. 126].
Наносимый нацистами удар был ужасен еще и потому, что оказался внезапен. И необходимо различать еще Белоруссию и Украину. По словам "доверенного лица немецкого командования" - белоруса из Литвы, впервые приехавшего в Белоруссию в августе 1942 года, - "для белорусов не существует еврейского вопроса. Это для них чисто немецкое дело, не касающееся белорусов. И тут сказалось советское воспитание, не знающее различия между расами. Евреям все сочувствуют и их жалеют, а на немцев смотрят как на варваров и палачей евреев…: еврей, мол, такой же человек, как и белорус" [123, с. 132].
Но в то же время из отчета немецкой "полиции имперской безопасности": "Ожесточение украинского населения против евреев чрезвычайно велико, так как их считают ответственными за взрывы в Киеве. На них смотрят так же, как на осведомителей и агентов НКВД, организовавшего террор против украинского народа" [123, с. 133].
В Белоруссии в октябре 1941 года "…местное население, когда оно предоставлено самому себе, воздерживается от какой-либо акции против евреев. Правда, от населения поступают коллективные заявления о терроре со стороны евреев при советском режиме или оно жалуется на новые проделки евреев, но в нем нет готовности принять какое-либо участие в погромах" [123, с. 131].
В материалах Нюрнбергского процесса есть официальный немецкий отчет о том, как в Борисове русская полиция 20 и 21 октября 1941 года уничтожила 6500 евреев. При этом автор отчета отмечает, что истребление евреев отнюдь не встретило массового сочувствия у населения.
"Глаза последних (неевреев. - А. Б.) выражали либо полную апатию, либо ужас, так как сцены, разыгрывающиеся на улице, были страшны. Неевреи, может быть, еще накануне истребления евреев считали, что евреи заслужили свою судьбу; но на следующий день было ощущение: "Кто приказал такую вещь? Как это возможно было убить 6500 евреев всех сразу? Сейчас убивают евреев, а когда придет наш черед? Что сделали эти бедные евреи? Они ведь только работали. Действительно виновные, конечно, находятся вне опасности" [123, с. 134–135].
Из отчета доктора Иоахима Кауша в июне 1943, после "инспекционной поездки" по Украине и Крыму:
"Украинцы довольно равнодушно наблюдали истребление евреев. При последних операциях по истреблению евреев прошлой зимой несколько деревень оказало сопротивление" [123, с. 133].
Но все это - вариации внутри одного и того же. На территории СССР евреи были поставлены перед простой и жесткой альтернативой - бегство или смерть. Если не удавалось бежать вслед за советскими войсками - бежали в леса. В том числе бежали люди совсем не подготовленные к жизни вне цивилизации, больные, обремененные семьями, да к тому же бежали накануне зимы 1941/42 годов. Часто евреи ничего не продумывали - лишь бы попасть в лес, а там будь что будет.
Само собой возникло удивительное явление: семейные лагеря, где скапливались тысячи и десятки тысяч беженцев. В таких лагерях поневоле шло образование еврейских партизанских отрядов - надо же было охранять свои семьи. Эти евреи, как правило, не имели своего собственного оружия и добывали его в бою или покупали у полицаев, уголовников или (через третьих лиц) у немецких солдат.
Партизанские отряды возникали, как грибы после дождя, но даже у молодых боеспособных евреев, которые хотели бы войти в партизанский отряд, порой возникали трудности странного рода… "Быть принятым в советский отряд было нелегкой задачей. Были отдельные русские отряды, которые принципиально не принимали евреев. Они мотивировали это тем, что евреи будто бы не умеют и не хотят бороться".
Так что оружие нужно было не только чтобы отбиваться от немцев. Ничуть не меньшую опасность для евреев в семейных лагерях представляли партизанские отряды белорусов и особенно украинцев: эти отряды охотно нападали на евреев.
Для партизан просоветского направления евреи еще были "одними из своих", да и то чисто теоретически. Скажем так: советские не исповедовали идеологии, которая заставляла бы их быть враждебной к евреям. Но и тут были командиры партизанских отрядов, которые без всяких приказов не любили евреев и не принимали их к себе. Или в отряде складывалась группа, которая не хотела иметь дела с евреями: идейно или просто по укоренившейся привычке не принимать евреев в свои дела.
Казалось бы, евреи должны быть просто идеальными партизанами: уж они-то никак не могли перекинуться к противнику. Но есть информация, что нацисты использовали евреев в качестве своих шпионов, именно пользуясь такой их репутацией. Не исключаю, что в каких-то случаях могло быть и так, но что стоит за этими сведениями: честная работа еврея-агента на гестапо (что очень трудно себе представить) или посылка агента, чья семья взята в заложники (что представить себе уже проще). И уж наверняка на одного реального агента нацистов приходился не один десяток липовых.
Был случай, когда возле города Борисова в партизанском отряде расстреляли еврейскую семью с пятилетним ребенком: якобы их подослали немцы [131, с. 90].
В другом случае в партизанский батальон в районе Мстиславля пришла радиограмма из Центра: "По имеющимся точным данным, немцы направляют из гетто евреев для отравления колодцев в местах сосредоточения партизан" [132, с. 91].
Вот и угадывай, что это. Военная неразбериха, дичайшая путаница, реальная провокация нацистов? Или провокация внедренного к нацистам агента-антисемита? Или сознательная провокация самого Центра, не желающего засорять партизанские отряды евреями?
Во всяком случае, радиограмма была, и свое дело она сделала. Даже принятый в советский отряд еврей вполне мог ждать, что придет такая радиограмма, и с ним поступят по законам военного времени. Или что он получит в бою пулю в спину от "своего" же - если этот "свой" вспомнит, как его деревню "раскулачивал" отряд какого-нибудь "комиссара Кальсонера" или "коммуниста Рабиновича".
Это мы пока про партизанские отряды советских, подчинявшихся Москве. А ведь "свои" отряды были у каждой политической силы - то есть у каждой националистической партии или партийки. Согласно идеологии Бандеры, евреев можно и нужно было спасать и брать к себе в отряды, если они патриоты Украины. Но многие подчиненные Бандеры этой идеи не признавали, украинского патриотизма евреев не допускали и резали всех евреев, до которых только могли добраться.
Армия Крайова относилась к евреям очень сочувственно, но и с советскими партизанами, и с украинскими националистами воевала до последней капли крови.
А в чем разница в отношении к евреям партизанских отрядов "Полесье" и "Луговой" - это понять вообще невозможно. Кажется, единственное различие в том, что бойцы "Полесья" евреев расстреливали, а "Лугового" - топили.
Как должны были поступать и что делать истощенные, плохо вооруженные люди, встречая кого-то в лесу, по каким признакам узнавать свою судьбу - Бог весть. Эта ведь семья с пятилетним ребенком (ребенка тоже расстреляли, как шпиона?) небось тоже надеялась на что-то.
А еще были проблемы с продовольствием. Наваливалась зима, деревню и так уже начали "коллективизировать", реквизировали много продуктов, а роскошный урожай 1941 года частично сгорел прямо в полях. В сельской местности бежавшие в леса евреи часто вызывали недовольство: они и в партизанских отрядах, и в семейных лагерях "жили за счет деревни, и без того разоренной войной" [123, с. 135]. "В Липичской пуще были отдельные русские отряды, которые из своих собственных продуктов выделяли продовольствие для семейных лагерей" [123, с. 151]. Но потому эти отряды и упоминаются, что они были исключением. Гораздо чаще евреям приходилось браться за оружие, чтобы выбить из сельского населения хлеб. А эта партизанская "продразверстка" вызывала ответные действия - и самих украинских мужиков, легко достававших обрезы, и в виде жалоб "своим" партизанским отрядам.
Считается, что из всех украинских земель на Волыни евреям было лучше всего, - якобы из-за того, что партизаны контролировали большую часть территории. Но вспомним - это ведь недавняя территория Польши! И значительную часть ее контролирует Армия Крайова.
Есть много свидетельств, что партизаны нападали на небольшие городки, села, помогали евреям спасаться из гетто. Но, во-первых, проделывали все это в основном еврейские партизанские отряды. Во-вторых, имело это вид весьма различный.
Отряд "Жуков" напал на Сверж и спас там 170 евреев. Это был еврейский партизанский отряд!
В Коссово отряд "Щорс" спас 3000 евреев (в отряде "Щорс" было к тому же изрядно евреев). Но один из спасшихся в Коссово, Давид Лейбович, рисует такую картину: "После боя, который продолжался четыре часа, партизаны опять ушли в лес. Они взяли с собой молодых людей из среды наших (еврейских. - А. Б.) рабочих. Более старых и слабых евреев они не соглашались взять и оставили их в городе. Я с моим братом ушел с партизанами в лес. Наутро в понедельник, 3 августа, прибыли немцы из окружающей местности и перестреляли всех оставшихся в живых евреев" [123, с. 159].
В целом же и подполье, и советская власть в Москве игнорировали Катастрофу.
Во всех партизанских листовках, распространяемых в Белоруссии и Прибалтике, только в одном случае есть упоминание о геноциде евреев: в литовской. В воззвании "Союза Освобождения Литвы", напечатанном в первом номере подпольной газеты "Отечественный фронт" от 1 июня 1943 года, содержался призыв к литовским полицейским и солдатам сопротивляться попыткам использовать их для истребления "евреев и других народов".
"Ты должен отдавать себе отчет, что немцы хотят уничтожить литовский народ. Сперва они уничтожают нас морально, пытаясь сделать всех литовцев палачами. Позже немцы перестреляют нас, так же, как евреев, и в свое оправдание перед белым светом будут ссылаться на то, что литовцы испорченный народ, палачи и садисты".
Вряд ли автор или авторы листовки знал (знали) о приведенных выше немецких документах… Скорее всего, сработало здоровое крестьянское чутье.
Компартия, так сказать, "интернационалисты по жизни", тоже молчала. В конце лета 1942 года ЦК компартии Белоруссии выпустил воззвание "Гитлер-освободитель" - освободитель от жизни. Но и тут ни слова о евреях.
К 1 мая 1943 года в Белоруссии получено и распространено воззвание "К трудящимся Белоруссии" за подписями секретаря ЦК компартии Белоруссии Пономаренко и председателя Верховного Совета Белоруссии Наталевича. В нем очень энергично говорится об "истреблении наших людей гитлеровцами" и что "в одном лишь районе Витебска в последнее время убито, сожжено и отравлено более 40 000 женщин, стариков и детей". Но ни слова о национальности уничтоженных.
В целом же подполье игнорировало политику истребления евреев. В книгах, которые выходили в СССР после войны, в мемуарной литературе - тоже никакого упоминания. В воспоминаниях Вершигоры и Ковпака вы не найдете никакого упоминания еврейской проблемы, а партизаны с еврейскими именами упоминаются эпизодически. "Я много беседовал с Колькой Мудрым… Но я никогда не знал, что самый смелый автоматчик третьей роты Колька Мудрый был еврей". Из всех последующих изданий мемуаров (П. Вершигоры. - А. Б.) этот фрагмент был изъят" [132, с. 87].
В СССР о Холокосте постарались забыть настолько, что даже названия Бабий Яр или минское гетто были неизвестны очень многим. Но это, так сказать, продукты для внутреннего употребления. На международной арене Советское правительство очень боялось огласки про "еврейскую советскую власть". К тому времени советской власти уже очень хотелось быть властью не интернациональной, а национальной.
Одновременно очень не хотелось известий о том, что советские евреи оказались в худшем положении, чем польские или французские.
В результате Советское правительство на официальном уровне ни разу не издало ни единого звука в защиту евреев. А в то же время в статьях, специально предназначенных для американской печати, Эренбург пишет, что "в Харькове, Вильне, Львове были случаи казни за спасение евреев. Это не остановило благородных людей" [123, с. 137]. Но назвать он может всего 10 случаев, с общим числом в 24 спасенных (и то данные по большей части недостоверные).