Это просто аксессуары, которыми эпоха и различные обстоятельства декорируют как самого homo, так и интересующее нас свойство, именуемое "личность".
Secundum naturam, в поисках подлинной, биологической "личности" всю эту шелуху придется удалять.
Придется содрать шкуры, мундиры, латы, кринолины, ордена, кожу, волосы, мышцы, открыть мозговой череп - и взойти опять- таки к герифицированной, скользкой субстанции головного мозга. Искать нечто, что генерирует (очень условную) уникальность и самоосознание homo, можно только здесь. (Это, впрочем, касается и любого другого животного.)
Итак, давайте посмотрим, что же такое "личность", и поищем в этом туманном термине хотя бы какой-то нейрофизиологический смысл.
Он, absolute, есть.
Естественно предположить, что наряду с прочими свойствами мозг любого существа должен непрерывно генерировать отчетливую самоидентификацию, т.е. обеспечивать существо постоянным пониманием всех особенностей и возможностей, присущих именно этому конкретному существу.
Это, прежде всего, перманентное "осознание" собственного возраста, вида, пола, привычек, отряда, рациона, размеров, класса, физической формы, набора рефлексов и инстинктов, врожденного поведения et cetera.
Все эти "осознания", secundum naturam, не конкретизируясь и не номинируясь (в этом нет ни малейшей необходимости), автоматически упаковываются в постоянно действующую модель поведения, которая единственная и годится для выживания и размножения данного существа. Примерно это и называется у романтиков "личностью".
Это сверхважное и, без сомнения, строго индивидуальное качество явно не нуждается в помощи интеллекта и мышления.
Оно полностью, как и сознание, независимо от них, так как присуще всем без исключения живым существам, вне зависимости от их принадлежности к "мыслящим" или "немыслящим". Его первое, главное и самое заметное в каждом живом существе проявление - justa agressio (правовая, или же агрессия самозаявления, которая, по сути, есть выражаемая самыми разными способами декларация "намерения жить").
Еще в 1904 году Чарльз Скотт Шеррингтон формулировал свое понимание "личности" следующим образом: "Это "я" является единством... несмотря на множество возможных характеристик, эта сущность воспринимает себя как самостоятельное единство. Так рассматривает себя она сама, так же рассматривают ее и окружающие" (Sherrington С. S. The Integrative Action of the Nervous System, 1904).
Одним из величайших и как-то не очень оцененных и исследованных пока чудес природы является то, что каждое живое существо в мире, от слонов до бактерий, наделено точным биологическим знанием - кто оно, т.е. некой "личностью".
Можно поспорить с правомочностью применения этого термина к триллионам организмов, часть из которых менее всего ассоциируется с понятием "личность" в любом смысле этого слова; но сам факт существования жизни, основанный на сверхточных внутривидовых и межвидовых взаимодействиях, является лучшим подтверждением того, что мозг, ЦНС или даже архипростейшая НС каждого существа - генерирует эту самоидентификацию каждого существа во всей полноте и немыслимой безошибочности.
Чтобы оценить первоочередность и важность этого явления, достаточно представить себе следствия его утраты, т.е. ситуацию, при которой все - от слона до бактерии - теряют нейрофизиологическое "знание" того, кем они являются. Хотя бы на несколько секунд. Scilicet, вместе с утратой самоидентификации обрушиваются модели поведения, рефлексы, врожденное поведение, инстинкты, пищевые цепочки, половые процессы.
Один из великих движителей поведения - justa agressio (агрессия самозаявления) - теряет свои компоненты и провоцирует полностью (или частично) ложное, неадекватное поведение.
(Последствия таких обрушений предсказать трудно, так как у нас нет никакого опыта понимания последствий приостановки ароморфоза и эволюции. Даже предположения тут невозможны, так как основать их решительно не на чем.)
Puto, что нейрофизиологическая природа "личности" примерно идентична у всех млекопитающих и птиц. (Подчеркиваю, я говорю в данном случае о природе и происхождении, но никак не о проявлениях рассматриваемого свойства.)
Нет никаких оснований предполагать, что, к примеру, "личность" летучей мыши (Microchiroptera) имеет иное происхождение или иную природу, чем "личность" Эйнштейна.
Доказательством этого лишь на первый взгляд парадоксального утверждения является тот факт, что обычная летучая мышь нуждается в предельно точной, строго индивидуальной самоидентификации отнюдь не меньше, чем самый гениальный физик-теоретик.
Opportune, даже, возможно, и больше, чем он.
Почти любой homo существует в системах внутривидовых игр, основанных прежде всего на различии участвующих в них особей.
Для облегчения этих различий служат личные и родовые имена, метрики, расы, язык, письменность, титулы, мышление, научные степени, религии и другая внешняя атрибутика, декорирующая "личность" и создающая прочную, постоянную и многообразную систему напоминаний о ее особенностях как другим homo, так и ее "обладателю".
Это в большей степени касается вторичной "социальной личности", чем "личности биологической", но косвенно поддерживает и последнюю. (Тут необходимо понимать, что никакого принципиального разделения этих двух личностей не существует. Социальная persona - это лишь причудливые "отростки" личности биологической, ее реакция на усложнение среды, не более. Раздражения этих отростков, совершаемые "колебанием" любого атрибута из богатого списка, приведенного выше, безусловно, передаются и первичной, биологической личности.)
Microchiroptera, лишенная большей части этих вспомогательных средств, предоставлена лишь сама себе, т.е. возможностям своего небольшого л иссэнцефального мозгаа (0,8 г) и достаточно скромному набору аксессуаров своей социальной личности.
Естественно, у любой микрохироптеры тоже есть некая "социальная persona", т.к. у нее существуют взаимоотношения с другими особями своего вида, но по "богатству" поведенческого и иного декора она не идет, разумеется, ни в какое сравнение с подобным качеством homo и других крупных животных.
Necessario notare, что даже значительные деформации "отростков", т.е. социальной личности, могут и не привести к фатальным последствиям для ее "обладателя".
Но вот мельчайшие, ничтожнейшие сбои в системе "биологической личности" сразу хоронят и социальную личность, и, чаще всего, само существо, в котором произошел этот нейрофизиологический "сбой".
Explico.
(Лучше это пояснение, все же, сделать на примере мыши, а не Эйнштейна, а уж "пересчет" на физика каждый может сделать сам.)
Предположим, в результате некоего нейрофизиологического "сбоя" отключается генерация "биологической личности", и наша Microchiroptera теряет способность к самоидентификации, т.е. перестает себя "воспринимать" как летучую мышь.
У нее ломается ее строго индивидуальная модель поведения, основанная на том, что она - летучая мышь, более того, летучая мышь, имеющая строго определенные половые, возрастные, размерные и пр. параметры.
Существо теряет связь с самим собой, перестает оценивать свои возможности, осознавать опасности.
Некие рефлексы хаотично вырабатываются, но это уже не рефлексы летучей мыши.
а Лиссэнцефальный мозг - гладкий мозг, лишенный извилин и борозд. Син. агирия. - Прим. ред.
Утрачивается безошибочность в выборе пищи, полового партнера, размеров укрытия, траектории и высоты полета, в оценке собственных возможностей при контакте с хищником et cetera.
Результат, я полагаю, понятен, и описывать его нет необходимости.
Atque даже не требуется некое анекдотическое глобальное "помрачение", в результате которого потерявшая самоидентификацию летучая мышь заимствует модель поведения и рефлекторику, к примеру, ослика (Asinus) или анатомически подобного ей крылана (Pteropodidae), или и вовсе неведомого на Земле существа, или "смешивает" вообще все существующие модели или их часть.
Какая-то модель поведения все равно неизбежна для любого организма. Всякие, даже алогичные движения, неадекватные рефлексы, ненужные звуки и контакты, проявления абсурдной агрессии или нелепого подчинения - это все равно "модель поведения". Ее несоответствие среде, ее дикость, неуместность и гибельность - это второй и в данном случае малосущественный вопрос.
Ceterum, для фатального исхода даже не требуется таких глобальных метаморфоз.
Вполне достаточно самых ничтожных изменений "биологической личности". (Утрата "осознания" возрастных, половых, размерных, пищевых или иных любых параметров.)
Только у совсем поздних homo, в течение ничтожно короткого отрезка времени (лишь с XVIII столетия), разрушение биологической личности не приводило к быстрой смерти.
Их выживаемость была обеспечена той ценностью, которую они представляли как объект научного наблюдения и развлечений публики, охотно экскурсировавшей по "бедламам" ради созерцания пикантных сцен из "жизни сумасшедших"43.
Логично предположить, что палеоантропы с подобными повреждениями головного мозга, как бесполезные и беззащитные, достаточно быстро становились добычей хищников или, что более вероятно, коллег по стае. Документальных или археологических подтверждений этой мысли, разумеется, не существует, но нет никаких оснований предполагать, что ранние homo были милосерднее своих потомков.
Потомки же оставили множество документальных свидетельств отношения к безумцам.
Непременно стоит припомнить "Indiculus Superstitionum", созданный в раннее Средневековье. Его авторы прямо свидетельствуют о практике если и не массовых, то достаточно регулярных сожжений т. н. одержимых.
В XV столетии во всей Европе был нормой "cista stolidorum", обеспечивающий сумасшедшим быструю, но мучительную смерть в каменной капсуле.
В 1636 году в Кенигсберге некий башмачник (чье имя не сохранила история) публично провозгласил себя ипостасью бога и знатоком ангельского пения. Разумеется, башмачнику вырвали язык и отрезали ту часть тела, где размещался его мозг, всего лишь потерявший способность генерировать точную самоидентификацию. (Факт приводится по: Каннабих Ю. История психиатрии, 1928.)
Психиатрия предлагает много примеров состояния homo с полностью или частично утраченной самоидентификацией, причем делает это настолько живописно и обильно, что останавливаться на пересказе всех патологий, связанных именно с повреждением "биологической личности", нет особого смысла.
Достаточно и того, что практически все глобальные и необратимые поражения ЦНС, объединенные словом "шизофрения", преимущественно основываются на полном или частичном разрушении именно самоидентификации.
"Деперсонализация, или расстройство сознания "я", издавна рассматривается в качестве одной из основных проблем клинической психиатрии. Проявления этого расстройства исключительно разнообразны. У больных расстройство сознания "я" наступает в виде утраты принадлежности себе своих мыслей, чувств, поступков и в виде чувства отчуждения отдельных членов и всего тела" (проф. Снежевский А., в пред, к моногр. А. Меграбяна "Деперсонализация", 1962)АА.
Что любопытно, и мышление, и интеллект при дефектации личности иногда остаются неповрежденными или же поврежденными незначительно, а уродливые формы, которые принимает мышление в таких случаях, не отменяет сам факт наличия мышления.
Прекрасной иллюстрацией данному тезису служат примеры Ницше, Свифта, Шумана, Врубеля, Вольфа Гуго, Ричарда Дадда, Мопассана, Ван Гога, Сметаны, Готфрида Минда и всего бесконечного ряда гениев, полугениев и "талантов" с серьезными, порой, драматическими дефектами личности, которые сохраняли способность к пусть и извращенному, но мышлению до самой смерти.
Я согласен, что провести абсолютно точную отпрепаровку повреждения биологической личности от повреждения ее "социальных отростков" достаточно сложно. Особенно посмертно и имея в распоряжении лишь пристрастные и не очень грамотные мемуары, в которых диагностика то смягчалась, то драматизировалась.
Но - имеем то, что имеем.
Учитывая бессмысленность надежд на появление точных и объективных документов о болезнях гениев и полугениев, нам придется довольствоваться наличествующими материалами и на основании именно этих свидетельств делать свои выводы.
Puto, что если предположить равнодольность (примерно 50 на 50) поражений личности и ее "отростков", то мы будем недалеки от реальности.
Следует, ceterum, признать, что о нейрофизиологических причинах шизофрении до сих пор не существует не только точного знания или хотя бы единого мнения, но даже и относительно внятно оформленных догадок.
(Посмертные исследования мозга психически больных фиксируют как наличие самых разнообразных анатомических аномалий, так и полное их отсутствие.)
Ad verbum, полагаю, что ближе всех к возможной разгадке единой причины шизофрении подошел И. П. Павлов в своем небрежном и явно
на скорую руку смётанном докладе "Психиатрия как пособница физиологии больших полушарий" (1919 г.). Впрочем, там нет почти ничего, кроме смутной, но очень талантливой догадки о внекорковом и строго централизованном происхождении этой болезни.
Последняя из догадок, уважительно именуемая "дофаминовой гипотезой", объясняет шизофрению дефицитом дофамина или общим пороком дофаминергической системы. Гипотеза получила относительное распространениеза счет своего безусловного удобства для психиатров. Она является настолько запутанной и противоречивой, что одновременно как допускает любые медицинские манипуляции, так и не обязывает ни к каким вообще.
Впрочем, и дофаминовую гипотезу за последние три года уже успели дважды опровергнуть.
Более того.
Посмертные обследования мозга шизофренических больных не позволили "набрать" в их substantia nigra той "процентовки" существенных патологий, что необходима для перевода гипотезы хотя бы в теорию.
(Substantia nigra среднего мозга является (это доказано) основным производителем дофамина. Правда, применительно к шизофрении эта теория зыбковата еще и тем, что не может вразумительно объяснить главное - причин разрушения дофамина в лобных долях и его же благополучия в гиппокампе, гипоталамусе, стриопаллидарной системе и других отделах мозга, куда дофамин тоже восходит из substantia nigra.)
Удивительно, что несмотря на пристальный и болезненный интерес поздних homo к вопросам "безумия" и утраты личности, с 1808 года, когда Йоганн Кристан Рейль предложил для этого вида медицины некорректный термин "психиатрия", никаких качественных изменений данной дисциплины не произошло.
Тысячи книг и трудов по психиатрии послужили лишь материалом для величественного саркофага, подобного чернобыльскому, скрывшего в своих недрах печальный секрет полного непонимания происхождения тяжелых болезней ЦНС.
Ad verbum, некорректность и предельная ненаучность термина "психиатрия" была заметна практически в день его "рождения". Академик В. М. Бехтерев сразу предлагал изменить его на "паторефлексологию". Еще более точное название данной медицинской дисциплины пытался ввести проф. А. И. Ющенко, настаивавший на термине "персонопа- тология". Но, увы, прижился странный термин "психиатрия", вероятно, и обеспечивший ее фиаско: nomen est omen.
Определенный (и немалый) успех был достигнут лишь в деле лечения парциальной (фокальной) эпилепсии, природу которой, впрочем, никак нельзя отнести к утрате самоидентификации.
Механизм ее возникновения относительно понятен, а посему относительно подвластен нейрохирургии. Хотя это и не имеет прямого отношения к нашей теме, я все же приведу цифры, сравнение которых поможет осознать масштаб "психиатрической проблемы". Explico.
У. Г. Пенфилд в своей лекции "Результаты хирургического лечения фокальной эпилепсии", прочитанной в сентябре 1955 года в НИИ Нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, привел следующие цифры: "За шесть лет было прооперировано 203 человека. Успех (полное прекращение припадков) зафиксирован в 45 % случаев. Хороший результат (сокращение количества припадков) - в 20% случаев. Неудача - в 35% случаев".
Я привожу именно эти данные, так как уверен в безупречности цифр, предлагаемых педантом Пенфилдом. Разумеется, различные методы (не только Пенфилда) излечили гораздо большее количество эпилептиков, но и точная выборка по его операциям за шесть лет (1949-1955) - предельно показательна.
Ее ценность в том, что она не содержит "спорных" случаев, которые подпачкивают все виды глобальной статистики по лечению эпилепсии.
Здесь, вероятно, имеет смысл кратко описать "метод Пенфилда", принесший ему всемирную славу.
В тридцатых годах прошлого века Пенфилд возродил практику Фритча и Гитцига, т.е. электрораздражения открытого мозга. Делалось это исключительно с целью выявить те области коры, в которых зарождается эпилептическая активность, для последующего удаления этих очажков.
"Двадцать пять лет назад мы начали лечить очаговую эпилепсию путем радикального хирургического иссечения аномальных областей мозга. <...>
В течение операции (остеопластической краниотомии) применялась местная анестезия, позволявшая снять болевые ощущения и оставить неизменной мозговую активность после того, как выпиленный кусок черепной кости временно отодвигался в сторону и поверхность мозга оставалась открытой" (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).
Дабы не допустить попутного повреждения различных кортекс- ных структур, отвечающих за речь, слух, тактильность, праксию et cetera, мозг первоначально "картировался" с помощью электрораздражения: различные его зоны тестировались через прикладывание электродов со слабым током непосредственно к обнаженной коре.
"Раздражение производилось нами везде, где только кора была доступна для приложения электродов" (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).
Отсутствие в коре головного мозга болевых рецепторов - позволяло оставлять больного в сознании и получать от него исчерпывающее описание его состояния или свидетельства о "выпадении" той или иной функции мозга по мере приближения (или приложения) к ней электродов.
"Таким образом, нейрохирург, который исследует кору с помощью электродов, может более легко выявить особенности ее функционирования" (Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).
Проведя около 10000 таких операций, Пенфилд попутно составил предельно точную "карту динамической локализации функций коры головного мозга", которая отличается от всех подобных "карт" отсутствием фантазий, домыслов и теоретизмов. Надо сказать, что именно "картирование" обессмертило имя Пенфилда в нейрофизиологии, нейроанатомии и нейрохирургии.
Показатель (примерно) в 35% успешных операций оставался достаточно стабильным для общего числа проведенных Пенфил- дом операций по излечению эпилепсии. Велика эта цифра или мала применительно к проблеме - вопрос философский, и рассмотрение его здесь малоуместно.