вРептилии, как существа более тонко и сложно организованные, чем амфибии, демонстрируют уже не только образную, но и эмоциональную память, причем частичная децеребрация подтверждает "гиппокампальную версию" ее "обитания". "Итак, у ящериц без переднего мозга совершенно исчезала как образная память, так и эмоциональная память страха" (Бериташвили И. С. Память позвоночных животных, ее характеристика и происхождение, 1974).
Ad verbum напомню, что именно "у рептилий впервые в ряду позвоночных оказывается возможным образование временных связей типа ассоциации" (Карамян А. Функциональная эволюция мозга позвоночных, 1970).
Как вы помните, третья позиция, которую мы применили для характеристики организмов докортикальной эры, был т. н. "разум".
Кавычки, вероятно, можно снять, так как мы употребляем это понятие не в его литературном, а строго в нейрофизиологическом смысле, определяя с помощью данного термина способность мозга к совершению правильной оценки предложенных реальностью обстоятельств.
Мы уже говорили о разуме в главе X как об операции сопоставления данных сознания и данных памяти. Результатом этого молниеносного сопоставления является точность поведенческого акта. (Применительно к предмету нашего обсуждения больше подходит определение "чистый разум", несмотря на некоторую использован- ность этого словосочетания еще в 1781 году.)
Alias, "чистый" разум - это не "роскошь" мозга, а весьма тривиальный продукт его самых древних механизмов; ведь точность поведения, которую способны обеспечить только оценочные возможности разума - это вопрос элементарного выживания, т.е. самым простым доказательством наличия разума служит факт сохранности и благополучия организма и, соответственно, вида (рода, семейства).
Вероятно, принцип "чистого" разума неизменен со времен раннего кембрия и является идентичным у всех организмов.
Secundum naturam, за сотни миллионов лет по мере развития рецепторов совершенствуется сознание, а развитие гиппокампальных, лимбических, корковых формаций, скорость кортикопетальных и кортикофугальных связей расширяет базы памяти и ускоряет к ним доступ.
Совокупность этих обстоятельств, разумеется, развивает разум, который есть обязательный результат взаимодействия всех этих структур.
В данном контексте знаменитый "шокирующий тезис" И. П. Павлова, озвученный им на XIV международном физиологическом конгрессе (Рим, 1932), получает, вероятно, свое объяснение. Напомню: "В окончательном варианте большими полушариями собаки постоянно производится в разнообразнейших степенях как анализирование, так и синтезирование падающих на них раздражений, что можно и должно назвать элементарным, конкретным мышлением".
Здесь следует обратить внимание на следующие важные нюансы:
Данный постулат является не просто следствием тридцатилетней экспериментальной работы И. П. Павлова, но и тем итоговым выводом, что прямо противоречит его же теории "второй сигнальной системы у человека".
Этот тезис И. П. Павлова лишний раз указывает на важность соблюдения терминологической аккуратности. Примерно представляя механизмы "внутренней речи" (мышления) и ее происхождение, гораздо точнее было бы употребить вместо термина "мышление" понятие "разум", как обозначитель естественного, а не искусственного, "запускаемого" только внешним специальным научением процесса. И. М. Сеченов не без гордости и достаточно категорично подчеркивал: "Мы - не философы", тем самым отказывая нейрофизиологии в праве на малейшую неточность или расплывчатость формулировок.
Fortasse, ad interim данное понятие (разум) уместнее всего применять только к животным, так как у современного homo он настолько растворен в мышлении и интеллекте, что практически не поддается отпрепаровке от этих двух сложных и эффектных продуктов работы мозга. (Разумеется, он может быть отчетливо наблюдаем и у человека, но лишь в тех редких случаях, когда тот вырастает в полной изоляции от речи, ритуалов, игр, мифологии и прочей социальной атрибутики homo).
Nihilominus очень трудно избавиться от соблазна рассмотреть особенности разума на примере социализированного homo, учитывая, что именно данный вид является объектом настоящего исследования.
Впрочем, ничто и не мешает нам сделать такую попытку. (Чистоту нашего логического эксперимента возможно обеспечить лишь очень приблизительно.)
Нам следует из традиционной картины представлений homo о себе и мире аккуратно удалить все то, чему человек обязан современному интеллекту, с его обширными информационными накоплениями.
Для этого, впрочем, нет необходимости "возвращать" homo в палеолитическое (или мауглеоидное) состояние.
Satis взять в качестве образчика "чистого человеческого разума" мироощущение аборигена Новой Гвинеи, Австралии, рыболова Огненной Земли, охотника западного побережья Африки или крестьянина из России начала XX века.
Эти представители homo хороши тем, что очень подробно и авторитетно описаны классиками антропологии, в частности, скрупулезно задокументированы их анатомо-физиологические воззрения, являющиеся, безусловно, ключевыми в деле познания и понимания мира.
Несколько удивляет схожесть этих воззрений у народов, "разнесенных" географически и до середины XX века не "соприкасавшихся" своими культурами.
Это удивление, впрочем, было сформулировано еще в 1922 году Л. Леви-Брюлем: "По мере того, как исследователи обнаруживали, или, вернее, изучали народности низшего типа в самых отдаленных, а иногда совершенно противоположных пунктах земного шара, вскрывались поразительные аналогии между некоторыми из этих народностей, доходившие порой до полного сходства в мельчайших деталях" (Леви-Брюль Л. Первобытное мышление, 1930) и отчасти объяснено И. М. Сеченовым: "Основные черты мыслительной деятельности человека и его способности чувствовать остаются неизменными в различные эпохи его исторического существования, не завися в то же время ни от расы, ни от географического положения, ни от степени культуры" (Сеченов И.М. Избранные труды, 1935). Иван Михайлович, к сожалению, не дал подробной трактовки своему же постулату, и чуть ниже мы будем вынуждены сделать это сами.
Антропология объясняет эти сходства примерно одинаковой степенью религиозности, социализации и общего развития.
Нейрофизиология, вероятно, могла бы предложить иное, еще более простое объяснение: образчики чистого разума представителей разных этносов столь схожи, поскольку являются продуктом идентичных физиологических процессов головного мозга, а вызывающие их факторы для всех народов примерно одинаковы, а набор их невелик и тривиален: жизнь, смерть, труд, война, голод, деньги, половые отношения, болезни, дети, имущество et cetera. (Климатические, этнографические и прочие различия, конечно, привносят некоторую вариативность, но она ничтожна.)
Попытки обнаружить структурное различие меж мозгом европейца и (к примеру) африканца, популярные во времена Грациоле, Лайеля, Оуэна, Маршалла (это середина XIX века), закончились закономерным конфузом. Отсутствие сколько-нибудь существенных размерных отличий меж среднестатистическим мозгом европейца, африканца, аборигенов Австралии, Восточной Азии и представителей арктических народов, было доказано С. Мортоном (1849), П. Тобиасом (1970), К. Смитом и К. Бейлсом (1990) и пр. (Morton S. Observations on the Size of the Brain in Various Races and Families of Man (1849); Tobias P. Brain Size, Grey matter and Race - Fact or Fiction? (1970); Smith C, Beals K. Cultural Correlates with Cranial Capacity (1990)).
Ceterum, эта ремарка - простая дань академизму: отсутствие какой- либо связи меж размером мозга и его возможностями обсуждалось в настоящем исследовании (глава II) и является не просто доказанным нейрофизиологическим фактом, но и locus communis. Напомню основные
исследования, которыми мы руководствуемся в данном вопросе:
СР.Кахаль (1911), И. Филимонов (1940), О. Адрианов (1993), М.Не-
стурх (1967, 1970), В. Эфроимсон (1964), Г. Рогинский (1948), A. Reidel,
Harper, Н. Kretschmann (1994), М. Плисецкий (1956), Г. Левин (1963),
К. Beals, С. Smith, S. Dodd (1984), М. Hennenberg (1984), М. Lathan (1974),
Halpern (2000), J. Graves (2002) et cetera.
Итак, продукты первобытного, чистого (пра-логического) разума самых разных этносов и должны быть почти идентичны, как и любой другой продукт работы физиологических механизмов homo.
Explico.
В качестве иллюстрации этого утверждения возьмем парадоксальное, но удобное сравнение разума и (к примеру) пота.
При всей разности "репутаций" как пот, так и разум являются физиологическими продуктами, имеющими огромное значение, сложный механизм возникновения, четко определенную роль. Они примерно одинаково зависят от вариативности внешних факторов, а прекращение их выработки в равной степени фатально для организма.
У зулуса и русского крестьянина пот будет иметь не принципиальные, но заметные мелкие отличия, обусловленные разностью рационов, гардероба, климата et cetera.
Пот зулуса, вероятно, будет содержать чуть больше летучих жирных кислот и креатина, являющихся физиологическим ответом на специфику жаркой среды, но, возможно, чуть меньше серина, чем у русского. При этом общая элементарная "картина" пота: мочевина, мочевая кислота, креатин, серин, жиры, летучие жирные кислоты, парные эфирносерные кислоты, соли, вода, удельный вес 1,001 - 1,006 у зулуса останется каноничной для всякого homo. (Si zulus salvus est.)
Несмотря на некоторые разницы в пропорциях сирина и жирных кислот, пот зулуса, точно так же, как и пот русского, будет выполнять свои функции терморегулятора, экскретора, протектора кожи, смазчика, возможно, носителя феромонов, а его выделение всегда будет происходить по известным схемам.
Примерно так же будут обстоять дела и с другим физиологическим продуктом, т.е. с разумом. Возможно, сравнительно с русским, у зулуса и тут будут несколько изменены "пропорции компонентов", что, впрочем, никак не скажется на общих принципах возникновения "выделения" и применения.
Превосходные "слепки" с представлений новогвинейцев, австралийцев, африканцев предлагают такие классики антропологии, как Л. Леви-Брюль "Первобытное мышление" (1930), Дж. Фрезер "Золотая ветвь" (1906) и К. Леви-Стросс "Мифологики" (1966), Н. Webster "Primitive Secret Societies" (1908), Э. Тэйлор "Первобытная культура" (1939), Г. Шурц "История первобытной культуры" (1910), а воззрения русских крестьян зафиксированы в трудах А. Краснова "Об антропологических типах Харьковского уезда" (1891), Г. Попова "Русская народно-бытовая медицина: по материалам этнографического бюро кн. В. Тенишева" (2010), И. Тарновской "Воровки. Антропологическое исследование" (1891), П. Зо- графа "Об антропологических типах центральной Великороссии" (1892), Н. Тезякова "Вотяки Больше-гондырской волости Осинского уезда" (1892), О. Кондратовича "К этнографии остяков" (Труды Антропологического общества при Императорской Военно-Медицинской Академии за 1894-95гг.), Н. Высоцкого "Очерки нашей народной медицины" (2011), "Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы": по материалам этнографического бюро кн. В. Тенишева, 2004-2007. Т. I-V.
Ergo.
На основании сопоставления приведенных выше академических источников мы сейчас увидим, что представления русских крестьян XIX века о пищеварении, болезнях, эмбриогенезе во многом совпадают с таковыми у туземцев Соломоновых островов, Новой Зеландии, Новой Гвинеи.
И те и другие одинаково верят, что "пищу перерабатывают пары, потому что в человеке много жара, другие же утверждают, что непременно у каждого человека должен быть особенный червяк, который "перетачивает" пищу". В Пошехонском уезде Ярославской губернии еще в начале XX века была "распространена вера, будто бы змеи берут (пьют) яд из солнца, что змея, забравшись в человека, может выйти обратно на парное молоко". А туземцы в бухте Принцессы Шарлотты, имеющие сходное представление о такой змее как о причине недугов, уверены, что, будучи извлечена из тела человека, "эта странной породы змея тотчас же исчезает". Такое же единомыслие мы можем наблюдать и в вопросе происхождения иных болезней: "Чрезвычайно интересны способы, при посредстве которых производится порча. Всего чаще она пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинания". В Пензенской, Орловской, Вологодской губерниях существовало убеждение, что "колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из воска, овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человеческих волос", а новозеландцы "все болезни серьезного характера, начиная с малярии, вплоть до сифилиса, приписывают действию некоего талисмана, представляющего собой осколок замотанной в волосы косточки, прикрепленной воском к тростнику, который бросают в направлении намеченной жертвы". Аборигены островов Манус (Папуа - Новая Гвинея) запрещали беременным есть свинину, "чтобы у ребенка вместо волос не выросла щетина", очень похожие представления о влиянии контактов с животными на внешность и здоровье будущего ребенка были у русских крестьян Вятской, Смоленской, Владимирской, С-Петербургской губерний: "Существует у детей болезнь "щетинка". Причина этой болезни в высшей степени проста: если беременная женщина толкнет случайно или нарочно поросенка, то родившийся младенец заболевает щетинкой, т. е. будет плакать дни и ночи, не давая никому покоя, от раздражения щетинками, которые появляются на поверхности его тела".
(Типичные примеры первобытного мышления на темы физиологии можно было бы приводить практически бесконечно, причем соотносительно с любой народностью мира, от сартов и езидов XX столетия до французов XVII или ассирийцев и евреев "древнего мира", но, полагаю, и уже перечисленного достаточно.)
Впрочем, это сходство не является самым существенным фактором, оно лишь свидетельствует о том, что на качество "чистого", отделенного от интеллектуальной системы разума не влияют особенности климата, этнографии, истории, религий, обычаев. Даже некоторая (условная) способность к чтению и письму, как мы можем убедиться на "русском примере", ничего не меняет по существу вопроса.
Но дело, repeto, не в сходстве, не в различиях и не в экзотичности типичных воззрений папуасов, аборигенов Австралии или русских крестьян.
Существенным является другое: все представления о болезнях, анатомии, деторождении, основанные на чистом разуме homo, удивительно не верны.
Примерно то же самое мы сможем наблюдать и в любой другой сфере интересов человека, где он пытается решать важные для себя вопросы лишь с помощью "чистого" разума и того первобытного мышления, что развилось на основе речи.
Exempli causa:
Нет никаких сомнений в том, что для народов, живущих земледелием, крайне важными обстоятельствами являются урожайность, плодовое и злаковое изобилие, общее "благополучие полей".
Но, ut notum est, даже самый тщательный труд, хорошие орудия и агрикультурные познания не гарантируют регулярного плодородия, т. к. засуха, затопление полей, саранча, пожары, заморозки, тля, потравы или иные бедствия легко способны лишить земледельцев ожидаемого результата.
Вероятность возникновения любой из перечисленных выше проблем весьма высока, и живущее агрикультурой сообщество homo обречено на постоянный страх за свои тыквы, ананасы, картофель, маис, перец et cetera.
Этот-то страх и порождает чрезвычайно любопытные формы защиты от возможных угроз, т.е. попытку решения сложной задачи, имеющей в своем составе скрытые и неявные компоненты.
Как же решается эта задача с помощью чистого разума homo?
Возьмем, к примеру, ацтеков XIV-XVI веков.
Напомню, что это хорошо изученный историками и антропологами развитый народ, имевший письменность, календарь, архитектуру, моды, четкую социальность, армию и даже некое подобие наук.
До XVI столетия ацтеки были изолированы и от азиатской, и от европейской цивилизаций, что сохранило в них относительную нетронутость того самого чистого "природного" разума. (Не абсолютную, но все же большую, чем у народов, испытавших влияние интеллектуальных систем Европы и Азии.)
Что представлял собой головной мозг ацтеков XIV-XVI веков? Secundum naturam, препараты его стволовых или полушарных структур неизвестны нейрофизиологии, но нет никаких оснований предполагать, что они могли иметь какие-либо отличия от мозга любого другого homo того времени, в частности, от описанных V. Vidius (1500-1569), J. D.Silvius (1748-1555) и А Везалиусом (1514-1564).
(Напомню, что головной мозг ацтекского императора Монтесу- мы - это физиологический и анатомический "современник" мозга Леонардо да Винчи.)
Представив его себе in mensa anatomica, мы увидим мозг человека во всей его позднеэволюционной, "окончательной" сформи- рованности: лобные доли изобилуют вторичными бороздами, а передний отдел верхней височной подобласти, считающийся самым филогенетически "молодым" (поздним) отделом мозга, имеет жесткую, рельефную архитектуру; на всей площади коры заметна опер- куляризация извилин, но в их тесной переплетенности легко "прочитываются" как ассоциативные, так и проекционные центры.
Сделав аксиальное рассечение этого мозга, к примеру, через гипоталамус и сосцевидное тело, мы обнаружим всю ту тонкую и отчетливую структурность "внутренностей" мозга, которой и положено быть на вентральной поверхности такого среза, а отщепив на любом из 52 "бродмановских" полей фрагментик коры и уложив его in vitro и отмикроскопировав, мы насчитаем все шесть основных кортексных слоев, от lamina molecularis до lamina multiformis.
Alias мы увидим все то, чему приписываются некие уникальные возможности головного мозга человека, позволившие открыть и обосновать принципы нейрофизиологии, эволюционную и квантовую теории, изобрести компьютер и водородную бомбу.
Puto, "обследованный" нами мозг Монтесумы будет в общем и целом идентичен мозгу любого его подданного (как, впрочем, и мозгу любого из читающих эти строки в XXI столетии).
Ergo, теоретически убедившись в морфологической полноценности мозга ацтека, давайте выясним, как именно этот мозг будет использовать свои структурные, нейронные, синаптические, меди- аторные и корковые возможности для решения сложных проблем земледелия?
По свидетельству классической антропологии, он будет это делать с помощью ритуальных убийств девочек и танцев: