Филипп II завладел западными областями, а затем, после крестового похода против еретиков, присоединил к своему домену Лангедок. Границей Франции на западе стал океан, а на юге – Средиземное море; домен французского короля увеличился вчетверо, и, не желая выделять владения новым вассалам, Филипп II поручал управление и сбор подати своим чиновникам-прево. Однако вне домена продолжались частные войны сеньоров, а междуцарствия сопровождались смутами, охватывавшими всю страну. Внук Филиппа, Людовик IX (1226-1270), вступил на престол ребёнком, и прошло пять лет, прежде чем он, возмужав, восстановил в стране мир и порядок. Людовик был христианским государём, истово верующим в бога и старавшимся, в меру сил, приблизить на земле Царство Божие. Он был последователем святого Франциска; он создавал приюты для бедных, кормил за своим столом нищих и, одетый в грубую мешковину, с посохом в руках совершал паломничества в знаменитые монастыри. В свободное от молитв и государственных дел время Людовик сидел под дубом в Венсеннском лесу и выслушивал всех, кто приходил к нему с жалобами и просьбами. Чтобы восстановить справедливость, он создал королевские суды и постановил, что всякий, кто недоволен судом сеньора, может прийти к королевскому судье. Король запретил варварский обычай, когда дело решалось поединком и побеждал сильнейший – в новых судах всё решал закон, римское право, которому учили профессора университетов.
Король хотел сделать людей счастливыми, он молился за них богу, снижал повинности и освобождал крестьян в своих имениях – но он был не в силах изменить природу вещей. Войны между баронами продолжали опустошать Францию, и единственное, что мог сделать милосердный король – это установить срок в 40 дней между объявлением войны и её началом. Он хотел смирить буйное рыцарство и обратить его к богу – и, собрав своих вассалов, отправился в 1248 году в крестовый поход. Благочестивый король был плохим полководцем – он был разбит египетским султаном и попал в плен; в Париже поднялась паника, и десятки тысяч простолюдинов собрались, чтобы отправиться за море спасать короля; они огромными толпами двинулись на юг Франции, грабя по дороге монастыри, которые не хотели помочь им деньгами. В конце концов, Людовик был выкуплен из плена, совершил паломничество по святым местам и вернулся в Париж с великой христианской реликвией – терновым венцом, которым когда-то короновали Иисуса. Для этой реликвии он построил дворцовую церковь, "капеллу" – такую же, какая была у Карла Великого в Аахене. В старости король часами сидел в этой капелле, глядя на терновый венец и размышляя о заповедях Христа, о судьбах людей и предназначении королевской власти. Он часто вспоминал, как во времена мятежа баронов в дни его юности парижане пришли к его матери и уговорили её вернуться из Монтлери в Париж – это была дорога в несколько лье. И вот он ехал с матерью по дороге среди заснеженных полей, а по обочине бесконечной толпой стояли вышедшие навстречу крестьяне и горожане. Они с надеждой смотрели на него – и многие тут же, в снегу, становились на колени и тихо молились за своего Короля.
ЛЕГЕНДА О БЛАГОРОДНОМ РЫЦАРСТВЕ
Да станут отныне воинами Христа те,
кто раньше были грабителями…
Папа Урбан II.
Людовику, прозванному Святым, было уже за шестьдесят, когда он отправился в свой последний крестовый поход. Собрав рыцарское ополчение со всей Франции, он высадился на берегу Африки и осадил Тунис – гнездо мусульманских пиратов, опустошавших берега Средиземного моря. Он выдержал несколько боёв с арабами, но вскоре в лагере крестоносцев началась эпидемия, унёсшая тысячи воинов; в августе 1270 года благочестивый король скончался от чумы.
Людовик Святой завещал рыцарству благородную идею, которой он следовал всю жизнь: идею о служении Христу. Своим примером и силой закона он побуждал рыцарей к тому, к чему и раньше призывала их церковь: оставить разбой и распри и стать защитниками слабых – женщин, вдов и сирот. В конце концов, долгие увещевания церкви привили рыцарству новые благородные обычаи; отныне воин, посвящаемый в рыцари, должен был пройти торжественный ритуал духовного очищения; ночь перед посвящением он проводил в молитвах у церковного алтаря и затем после торжественного шествия и проповеди представал перед королём или графом.
– Во славу и во имя Бога Всемогущего, – провозглашал король, – жалую тебя рыцарем. Будь верен Богу, государю и подруге; будь медлителен в мести и наказании и быстр в пощаде и помощи вдовам и сирым; посещай обедню и подавай милостыню…
Затем государь вынимал свой меч, ударял плашмя по плечу новоизбранного и целовал нового рыцаря; ему надевали золотые шпоры и вручали меч и копьё:
– Меч этот имеет вид креста и даётся тебе в поучение: как Христос побеждал смерть на древе креста, так и ты должен побеждать врагов своих этим мечом…
– Это длинное и прямое копьё есть символ правды, и железный наконечник на нём означает преимущество правды над ложью, а развевающееся на его конце знамя показывает, что правда не должна скрываться…
Весь этот ритуал означал принятие посвящаемого в число воинов Христа – и многие рыцари следовали этой клятве всю жизнь, они сражались у стен Иерусалима и в заэльбских лесах – куда бы ни послал их призыв папы. Они без колебаний отдавали жизнь за веру – как знаменитый рыцарь Роланд, герой поэтических преданий. По легенде, граф Роланд был оставлен Карлом Великим прикрывать отступление франков через Пиренеи; он сражался до последней возможности и погиб, как полагается доблестному рыцарю:
Роланд почувствовал: подходит смерть,
От головы спускается на сердце.
Добраться до сосны большой успел он,
Под нею на зелёной лег траве.
Свой меч и звонкий горн покрыл он телом,
Лицо же повернул к земле враждебной:
Увидит Карл, что он не оробел,
Врагов не устрашился перед смертью,
Что умер он, увенчанный победой,
Любезный граф Роланд, воитель смелый.
Бродячие певцы, "менестрели" и "жонглёры", исполняли "Песнь о Роланде" на площадях городов и в пиршественных залах; это была древняя легенда, великий эпос французского народа, в XII веке положенный на стихи и записанный на пергаменте. У немцев был свой эпос – "Песнь о Нибелунгах", а у англосаксов свой – "Легенда о короле Артуре". Всё это были древние рыцарские сказания, передававшиеся из уст в уста, и с течением времени обраставшие новыми деталями – теми деталями, которые хотела видеть новая эпоха. Древняя "Песнь о Нибелунгах" – это повесть о жестоких битвах, где льётся рекой кровь, повесть о предательстве и мести:
Полны чудес сказанья давно минувших дней,
Про громкие деянья былых богатырей,
Про их пиры, забавы, несчастия и горе,
И распри их кровавые услышите вы вскоре…
Потом, в XIII веке, настало время, когда рыцари заговорили о боге, о святом Граале – волшебной чаше с кровью Иисуса, о прекрасных дамах, о любви Тристана и Изольды. Прекрасная королева Изольда любила доблестного рыцаря Тристана, но не могла изменить своему мужу-королю. Она пришла на зов любви в лес к Тристану, и здесь их застиг король:
Король в шалаш заходит к ним,
Стоит безмолвен, недвижим,
Со спящих не спуская глаз.
Ужель прольётся кровь сейчас?
Она рубашки не сняла,
Раздельны были их тела -
И меч меж ними обнажённый.
Стоит король, как пригвождённый,
На меч глядит в раздумье он
И думает, душой смятён:
"Что это значит, боже мой?
Они лежат передо мной,
А я не знаю, как мне быть -
Помиловать или убить…"
Десятки поэтов и менестрелей пересказывали каждый на свой лад "Роман о Тристане и Изольде", историю о приключениях влюблённых, об их горестях, безумствах и об их печальном конце. Ко времени Тристана рыцари стали обнажать мечи не ради мести, а ради любви; кровавые схватки с соседями заменили турниры, когда соперники ломали копья во имя прекрасных дам, а красавицы бросали на арену свои надушенные платки. Турнир – это был рыцарский праздник, когда по призыву принца или графа съезжались рыцари всей округи, обширные поля покрывались разноцветными шатрами, дамы надевали роскошные наряды, рыцари выставляли свои щиты с гербами и герольды трубили, вызывая на бой. Принимающий вызов должен был коснуться копьём щита соперника; затем начиналась схватка; рыцари во весь опор мчались друг на друга – страшный удар, и один из соперников вылетал из седла на песок арены, а победитель подъезжал к трибуне и склонял копьё перед дамой сердца. Потом новая схватка – и так десятки боёв, а под вечер дамы выбирали победителя турнира, и принц под пение труб и приветственные крики возлагал на него лавровый венок. Французская хроника рассказывает, как однажды надменная красавица предложила соперничавшим из-за неё рыцарям надеть вместо доспехов её кружевную рубашку – и один сгоравший от любви юноша согласился. Он весь день сражался в этой рубашке, был жестоко изранен и едва не лишился жизни; кружева превратились в кровавые лохмотья – но поражённые его отвагой зрители присудили ему победу, а тронутая его любовью красавица отдала ему своё сердце. Всё, что попросил у неё влюблённый рыцарь – это одеть окровавленные кружева на балу, которым завершался праздник; ему было достаточно этой награды.
Другая легенда рассказывает про поэтические состязания рыцарей: один из них провозгласил Вергилия величайшим поэтом всех времён и вызвал несогласных на бой. Он выдержал семь боёв с поклонниками Гомера, Овидия, Горация – и, в конце концов, получил смертельную рану – смертельный исход был обычным делом, не вызывавшим печали у зрителей. Раненных и покалеченных было множество, поэтому церковь проповедовала против турниров – но не могла побороть это страстное увлечение рыцарей. Им нужно было с кем-то сражаться, это было у них в крови, их воспитывали так с детства. Первое, чему учили отцы детей – это фехтование на мечах и охота, и молодые пажи только и знали, что драться до первой крови и гонять по лесу оленей, их любовь – это были борзые собаки, резвые кони и прирученные соколы. При первой возможности они убегали вслед за отцами на войну – если отцы не брали их с собой как оруженосцев; оруженосец мог, если посчастливится, проявить себя в битве и тут же, на поле боя, получить звание рыцаря. Жизнь без войны и турниров была для рыцарей скучной, единственным развлечением была охота, а в непогоду приходилось прятаться за стенами замка, закрывать от холода ставни и сидеть у камина в тёмной, освещённой лишь бликами огня зале. Даже летом от мощных каменных стен тянуло сыростью и холодом: замки не были рассчитаны на комфорт и удобства – это были прежде всего крепости. Главная башня, "донжон", замка де-Куси возвышалась на 64 метра, и попасть в неё можно было лишь через перекидной мост из соседней башенки; чтобы подышать свежим воздухом и насладиться природой, обитатели замка шли подземным ходом за крепостную стену, где был разбит сад. Но издалека, с равнины, замок выглядел, как сказочное видение: могучие стены, вздымающиеся вверх башни, остроконечные шпили и флюгера. Это было зримое воплощение легенды о рыцарстве – о его доблести, благородстве и галантности. К сожалению, это была лишь легенда, потому что в подземелье замка была тюрьма с цепями и орудиями пыток, а у ворот стояли ряды виселиц с трупами, у которых вороны выклевали глаза. Кроме того, доблестного Тристана и прекрасной Изольды никогда не существовало на свете, а рыцарь-поклонник поэзии, умирая, признался священнику, что он не читал Вергилия…
ГОРОДА И ГОДЫ
Умолк шум веселящихся, затихли
звуки гуслей, уже не пьют вина с песнями…
Исайя 24,8.
Если кто-то и верил в легенду о благородном рыцарстве – то уж, во всяком случае, не обитатели городов Франции. Горожане издавна не любили баронов и епископов – ведь в XI веке бароны и епископы были сеньорами городов и обирали горожан, как могли. Города обычно возникали у стен замков-бургов, и поначалу это были маленькие поселения ремесленников и торговцев – несколько десятков деревянных домов, церковь и рынок. Эти поселения со временем обносились стеной и назывались "новыми бургами" в отличие от возвышавшихся над ними замков – "старых бургов". Жителей "нового бурга" называли burgenses, по-французски буржуазия, а по-немецки – бюргеры. В отличие от городов Италии, среди "буржуазии" не было мелких рыцарей, и панораму "новых бургов" не уродовали торчащие то там, то здесь грубые каменные башни – гнёзда рыцарских кланов. У французских городов был лишь один сеньор, хозяин замка, и для этого высокородного господина горожане были рабами-сервами или, в лучшем случае, вилланами, обязанными платить оброк. Сеньор и его рыцари требовали у купцов и ремесленников тем больше, чем успешнее шли их дела и при желании могли забрать всё – им ничего не стоило бросить горожанина в тюрьму и пытками вымучить всё его состояние.
Тем не менее, жизнь брала своё, города становились всё более многолюдными, а цеховые ополчения – всё более сильными. В конце XI века начались городские восстания. "Множество людей кричали: "Коммуна! Коммуна!" – описывал современник восстание в Лане. – Многочисленные толпы горожан, вооружённые шпагами, топорами, дубинами и кольями устремились на дворец епископа". В течение первой половины XII столетия горожане упорно штурмовали стены замков – и, в конце концов, завоевали свободу, освободились от власти сеньоров и от рабства. "Буржуа" стали свободными гражданами самоуправляющихся городов, они выбирали судей-"эшевенов", которые собирали городские налоги, возглавляли полицию и ополчение, вели переговоры с королями и графами.
Средневековые французские города были меньше, чем города Италии и были сосредоточены преимущественно на северо-востоке, в плодородных долинах Шельды и Мааса. Низовья этих рек теперь находятся на территории Бельгии, но в средние века здесь располагалось входившее в состав Франции графство Фландрия, население которого говорило частью по-французски, частью по-немецки. Лёгкость освоения здешних лугов издавна привлекала крестьян, и эти районы были заселены быстрее, чем земли центральной Франции; здесь раньше началось перенаселение и Сжатие. Уже к середине XII века здесь были вырублены все леса и осушены все болота, берега рек были ограждены дамбами, и не осталось ни одного нераспаханного клочка земли. Безземельные бедняки уходили в города – в Брюгге, Гент, Ипр, Лилль, они становились подмастерьями: ткачами, валяльщиками, красильщиками. Купцы-"суконщики", привозившие шерсть из Англии, нанимали их на работу – обычно на неделю, они давали подмастерью хижину и станок, и всю неделю рабочий колокол возвещал своим звоном о начале работы, обеденном перерыве и конце рабочего дня. В субботу вечером выдавали заработок, а в понедельник подмастерья снова собирались на рынке в надежде получить работу. Фландрские тонкие сукна продавались по всей Европе, и города быстро росли, купцы и мастера богатели, строили дома с башенками, одевались, как дворяне, и требовали, чтобы их называли "герр" или "сир". Города украсились могучими башнями, соборами и ратушами; богачи покровительствовали поэтам и учёным и отправляли своих детей учиться в Париж.
Париж был крупнейшим городом Франции, в XIII веке в нём насчитывалось 80 тысяч жителей, и он мог поспорить своими размерами, богатством и великолепием со "знатными" итальянскими городами. Символом величия Парижа был знаменитый собор Парижской Богоматери, возводившийся почти столетие, с 1163 по 1250 год, – его строительство знаменовало восстановление могущества французских королей. Этот собор был непохож на соборы Италии; он был возведён в новом стиле, созданном французскими архитекторами и позднее получившем название готического. Французские "магистры каменных наук" научились передавать огромную тяжесть каменных сводов на стоящие вокруг здания опорные столбы; это позволило поднять стены на недостижимую прежде высоту – так что с крыши собора город просматривался, как на ладони. Новые соборы были устремлены ввысь – и это особенно подчёркивали узкие, украшенные витражами окна и изящные стрельчатые арки. Между городами и соборами началось соревнование в высоте и изяществе – соборы в Реймсе, Шартре, Страсбурге, Кёльне стали шедеврами новой архитектуры, распространившейся по всей Европе.
Средневековый собор был центром всей городской жизни; здесь собирался народ во времена торжеств, здесь венчали новобрачных и крестили детей – и здесь же учили юношей грамоте. Школа при соборе Парижской Богоматери была знаменита с давних времён, в XII веке она положила начало знаменитому Парижскому университету. В отличие от университетов Италии, где первенствовали юристы и медики, Парижский университет был центром богословия; здесь преподавали знаменитые богословы Абеляр и Фома Аквинский, пытавшиеся объяснить Библию с точки зрения логики и философии. Здесь было много коллегий для бедных студентов, одна из них была основана духовником Людовика Святого Робертом Сорбонном и называлась "Сорбонной" – позднее это название перешло на весь университет. Университет, так же, как и собор, был предметом гордости французских королей – ведь Париж был "королевским городом", столицей Франции, и не имел самоуправления, его хозяином и сеньором был король. Короли крепко держали свой скипетр и не допускали создания коммун в своём домене – зато всячески поощряли городские восстания во владениях своих непокорных вассалов; они стремились ослабить тех, чтобы затем захватить их земли. Это была коварная политика: овладев землями вассала и присоединив их к домену, король начинал урезать самоуправление коммун и облагал их тяжёлыми налогами. Внук Людовика Святого Филипп Красивый (1285-1314) присоединил к своим владениям Шампань и овладел богатым торговым городом Лионом; это был суровый король, правивший железной рукой и не останавливавшийся ни перед чем ради высшей цели – объединения Франции. Чтобы усилить свою армию, он требовал у баронов и епископов "королевскую талию" – денежную помощь, которую они по традиции обязаны были оказывать королю в затруднительных обстоятельствах; Филипп Красивый пытался превратить эту помощь в постоянный налог.