В 1703 году несчастный случай, который, казалось, никак не мог сказаться на дальнейшей судьбе государства Российского, тем не менее изменил его будущее. При переправе через Неву утонул саксонский посланник Кенигсек. Петр велел обыскать вещи погибшего - вдруг в них окажутся секретные документы. И они действительно там оказались, но это были не инструкции Августа Сильного своему поверенному и не переписка вероломного польского короля со шведами. Кенигсек бережно хранил портрет Анны Монс и связку ее любовных писем. Неблагодарная Анна, поднятая Петром на такую высоту и осыпанная его милостями, осмелилась вступить в преступную связь с саксонским дипломатом, хотела стать его женой и уехать из России. Она жаловалась возлюбленному на "неотвязность" царя, рассказывала, как тяготит ее царская любовь. Из писем выяснилось и вовсе ужасное обстоятельство: от Кенигсека Анна имела ребенка!
Нельзя сказать, что Петр хранил верность Анне. Он никогда не ограничивал себя в женщинах. Но тут же забывал о них. Как раз сейчас некая Марта, мариенбургская пленница, последовательно переходившая из рук пьяной солдатни к одному русскому унтер-офицеру, от него к генералу Р. Х. Боуру, затем к генерал-фельдмаршалу Б. П. Шереметеву, отобранная у него Меншиковым, обратила на себя внимание Петра. Некоторое время оба приятеля владели ею совместно.
Но что позволено Юпитеру, запрещено всем другим!
Гнев Петра был ужасен. История умалчивает о подробностях объяснения царя с неверной любовницей. А. Толстой также очень скупо описывает разочарование своего героя и его по-мужски сдержанное страдание из-за предательства любимой женщины. Обида приняла материальное выражение. У Анны были отобраны все имения, ее любимая мыза, осыпанный бриллиантами портрет Петра. Впрочем, другие драгоценности ей оставили.
"Чтобы любить царя, надо иметь царя в голове", - якобы скаламбурил по этому поводу Петр.
Существуют свидетельства того, что Анна родила от Петра сына Якова. В документах записано, что "мать царевича Якова Анна Монс". В дальнейшем он звался Яков Немцов. Известна такая реляция Петра: "Сего Немцова сына Якова отправить в учебу морскому делу в Голландию, пенсион и догляд надлежащий обеспечить". О каких бы то ни было других благодеяниях Петра по отношению к "царевичу Якову" сведений не имеется. Но их и трудно было ожидать от злопамятного и мстительного царя.
Более тридцати прислужников Монсов попало в застенки Тайной канцелярии. Прислуга фаворитки была пытана и наказана плетьми. После надлежащего розыска в опале оказалось все семейство, включая мать и старшую сестру Матрену Балк. Ей пришлось разлучиться с мужем и маленькой дочерью. Матрене вменялось в вину то, что, зная об интрижке, не донесла Петру, а ведь он считал ее верной ему до гроба! Теперь она обвинялась в прямом пособничестве Анне. Сестры были посажены под домашний арест, круг их общения строго ограничен. Им не разрешалось даже посещать кирху.
Такое положение сохранялось три года.
Разумеется, царь не тосковал все это время по Анне, как какой-нибудь трубадур. Он отнюдь не избегал пирушек, женщин, жил полнокровно и деятельно: взял Ниеншанц, основал Петербург, одержал свою первую морскую победу, овладев двумя шведскими кораблями, отвоевал Дерпт и Нарву.
Первая осада Нарвы кончилась для Петра полным крахом. Этот шведский город когда-то находился под российским контролем. Зная, что силы Карла оттянуты в Данию, царь решил быстрым артиллерийским штурмом захватить крепость. Он сам распоряжался расстановкой батарей и осадными работами. Но артиллерийский огонь не достигал цели, орудийные расчеты плохо знали свое дело, ощущалась нужда в боеприпасах. Стены города стояли как влитые. Петр надеялся, что осажденные сдадутся, но этим надеждам не суждено было сбыться. Карл, "принудив к миру" Данию, внезапно оказался вблизи осажденного города.
Петр впал в панику. Бросив армию на герцога де Кроа, он умчался прочь. Герцог, потомок венгерских королей, но всего лишь наемник, не знал русского языка и общался с подчиненными через толмача. Деморализованные русские понесли унизительное поражение. Сорокатысячное русское войско русского двадцативосьмилетнего царя было разбито восьмитысячной армией восемнадцатилетнего короля шведского.
Потом Петр объяснял свое бегство разными важными причинами, но что могло быть важнее присутствия полководца на поле сражения?
В России было запрещено публично говорить о позорном разгроме. Русские послы получили приказ представлять неудачу при Нарве как результат предательства. Но европейские правители отчетливо представляли существующее положение вещей и открыто насмехались над русскими посланниками. Шведы выбили медаль, на которой был изображен удирающий Петр, потерявший шапку, бросивший шпагу и утирающий платком слезы.
Действительно, в этот период в Москве царь был совершенно убит горем и позором. Кроме того, он просто-напросто боялся Карла. Он требовал от своих дипломатов немедленного заключения вечного мира с Швецией. "Хотя и вечный мир учиним, а вечный стыд чем загладить?" - вопрошал русский патриот, российский посол в Вене князь Голицын.
К счастью, Карл решил сначала покончить с Августом Саксонским и не двинулся в глубь России.
Петр взял себя в руки и принялся за восстановление своей армии. Надежды на войну как увеселительную прогулку не оправдались. Катастрофа под Нарвой показала отсталость страны и низкую боеготовность армии. Победы требовали каждодневной изматывающей работы. Царь метался из конца в конец страны день и ночь, в любую погоду, в любое время года. Обыкновенная повозка или сани были для него и местом ночлега, и обеденным столом. Как не хватало ему сейчас знаний и умений, которые получали наследники старых правящих династий! Ведь умению управлять, как и любому иному, необходимо учиться смолоду.
Когда 21 августа 1704 года Нарва пала, пощады ее населению не было. Овладевшие городом солдаты кинулись грабить, совершая при этом невероятные зверства. Особенно доставалось женщинам. Почтенную супругу коменданта Горна удавили самым бесчеловечным образом. Царь носился по всему городу, пытаясь остановить эксцессы и убийства. Он собственноручно вырывал женщин из рук солдат, которые убивали их после насилия, и "даже был принужден пролить кровь нескольких московитов, кои посмели ослушаться его приказаний". В нарвской ратуше он положил на стол свою окровавленную шпагу со словами: "Шпага сия обагрена не кровью жителей, но самих московитов, единственно спасения ради жизней ваших". Если бы царь всегда был также человечен, то стал бы первым из людей, замечает Вольтер.
Сегодня победа, завтра - поражение. Такую жизнь Петр вел годами. Но такова же была и жизнь его главного противника Карла XII.
Шведского короля в этот период можно представить по описанию английского посланника лорда Степнея: "Одежда его голубого цвета с желтыми медными пуговицами, полы полукафтанья отвернуты спереди и сзади, открывая камзол и кожаные штаны, часто очень сальные. Его рубашка и рукава обыкновенно очень грязны, манжеты и перчатки он надевает только тогда, когда едет верхом. Руки его такого же цвета, как обшлага, так что их с трудом можно различить. Волосы его светло-коричневые, очень жирные и короткие, и он никогда не расчесывал их гребнем, а только пальцами. Он садился без всяких церемоний на первый попавшийся в столовой стул, очень быстро ел, никогда не задерживался за столом дольше чем на пятнадцать минут и не говорил ни слова, пока ел. Маленькая кружка пива была его единственным крепким напитком. Он не признавал ни простыней, ни пологов над кроватью; перина, лежавшая под ним, служила ему и одеялом: он прикрывался ею. Рядом с постелью у него лежит прекрасная с позолотой Библия - единственная представительная вещь в его обстановке".
Так война делала мужчину дикарем, забывающим правила приличия и навыки воспитания.
Когда Петр, грязный, грубый и требовательный, на несколько часов залетал к Анне, она была в ужасе; он вызывал у нее только страх и отвращение. И еще непреходящее желание освободиться от этих пут. Петр ничего не замечал; вообще ему плохо удавались те отношения, которые требовали тонкого нравственного чувства.
А боевой подруге Марте он был хорош всякий. Она его обстирывала, расчесывала, баюкала и ласкала. К 1705 году Марта родила от царя двух сыновей, Петра и Павла, вскоре умерших. В следующем году она была крещена в православную веру, получив имя Екатерина. Крестной матерью Петр назначил свою сводную сестру, сорокасемилетнюю Екатерину Алексеевну (несостоявшуюся княгиню Хованскую), крестным отцом - царевича Алексея. Поэтому в дальнейшем Марта именовалась Екатериной Алексеевной. Некоторые историки полагают, что уже тогда дальновидный царь планировал женитьбу на Марте. Но легко предположить, что ему просто не нравилось непривычное иностранное имя. В письмах он обращался к ней не по имени, а по-простому: "Здравствуй, матка!"
5 января 1708 года в разгар войны с Карлом XII, полагая свою жизнь в опасности, Петр распорядился в случае гибели обеспечить подругу: "Ежели что мне случится волею Божиею, тогда 3000 рублев, которые ныне на дворе господина князя Меншикова, отдать Катерине Василевской и с девочкою". "3000 рублев" - сумма довольно значительная, но не чрезмерно большая. Ведь девочка - это единственная дочь Петра, Анна. Вскоре появилась вторая дочь, Елизавета. Екатерина приобретала все более прочное положение, но по-прежнему продолжала жить в общем гареме Петра и Меншикова.
Главой этого заведения являлась не кто иная, как сестра царя царевна Наталья Алексеевна.
Любимая сестра
Она родилась годом позже Петра. Мы не знаем, капризной или покладистой она была в детстве, чем болела, как воспитывалась. Известно только, что мамкой при царевне Наталья Кирилловна назначила Прасковью Ивановну Ромодановскую. После смерти в 1677 году царевны Феодоры Наталья осталась единственной дочерью Натальи Нарышкиной и единственной родной сестрой царя.
Это в тереме девятилетней царевны Натальи Алексеевны в страшный день 15 мая 1682 года пытались спастись ее дед, дядья Нарышкины и Андрей Артамонович Матвеев.
В окружении враждебных Милославских и их приспешников члены маленького семейства крепко держались друг друга. Самая близкая Петру по возрасту и по крови, царевна если и не носилась по полям вместе с потешными солдатами брата, то уж всегда деятельно участвовала в обсуждении братниных задумок и заинтересованно следила за потешными забавами. Наталья Алексеевна - обычный адресат писем Петра. Он держит ее в курсе всех своих дел, советуется с ней, острит и шутит.
И в будущем, стоит Петру построить корабли в Воронеже, Наталья мчится "на смотрины". Царь закладывает Петербург - немедленно вызывает сестру похвалиться делом рук своих. Захвачен Шлиссельбург - царевна вместе с царицей Прасковьей "приучается" к морю…
Но вот царь вступает в брак с Евдокией Лопухиной, казалось бы, в полку Нарышкиных прибыло, но царевна становится ненавистницей невестки. "Да разве дело, чтоб сестра брата так ревновала, как она ревновала Петра? Любовнице такое пристало, но не родной сестре. Или… или правду шепчут старухи по темным, тайным кремлевским закоулкам? Шепотки, невзначай улавливаемые Евдокией, приводили ее в ужас, заставляли отмахиваться, открещиваться, как от великого греха… разве ж кровосмешение - не великий грех? Она заставляла себя не верить в сие, но стоило увидеть косящие от злости глаза царевны Натальи, как волей-неволей верилось в самое дурное". Это цитата из художественного произведения. Но нет дыма без огня: в то время в Москве открыто говорили, что "остудила царя к жене ее золовка".
Кончина царицы Натальи осиротила брата и сестру и еще больше их сблизила. Так и представляешь горемычных сестрицу Аленушку и братца Иванушку…
Но теперь без строгого материнского пригляда Петр совсем распоясался, а царевна могла свободно общаться с иностранцами, общество которых доставляло ей удовольствие; могла открыто ездить в Немецкую слободу, где ей было весело и интересно. Современники мимоходом отмечали, что Наталья Алексеевна принимала участие в развлечениях брата, но среди участниц "всепьянейшего собора" ее имя не называется. Никогда и нигде не упоминается о дружбе или вражде между царевной и фавориткой царя, но не могли же они не встречаться? Сам факт уклонения от общения с Анной Монс должен был разъярить ее любовника. Но история молчит.
Зато из источника в источник передаются похвалы стремлению царевны "сделать себя". Живя с ограниченной матерью, она не получила практически никакого образования. Но в отличие от царицы она никогда не окружала себя убогими и юродивыми. Одаренная и любознательная девочка стала учиться самостоятельно, обнаружив особую склонность к литературе и истории. Процесс самообразования шел столь успешно, что со временем она стала считаться одной из самых просвещенных женщин своего времени.
Алексей Толстой нарисовал очень светлый и привлекательный образ царевны Натальи. Он заслоняет некоторые неприглядные факты, которые трудно сбросить со счетов. К их числу относится царский гарем. Чтобы угодить брату, царевне Наталье при своем дворе приходилось содержать его многочисленных "метрессок", которыми брат пользовался наряду с Меншиковым. Но, может быть, она и не сильно противилась, ценя приближенность к венценосному брату, находясь в центре его, пусть даже низменных, интересов - другими словами, не выпадая из круга близкого общения.
Дочери стольника Арсеньева, Дарья и Варвара, с детства были определены к ней в подруги. Петра, любителя необычного, притягивала смуглая горбатая Варвара. Рассказывали, что однажды при большом скоплении народа царь вслух пожалел, что она не никогда не узнает любви. Но этой беде легко помочь. И тут же, расстегнув пуговицы, показал ошеломленной девушке, что такое царская любовь.
Время от времени он дарил то одну, то другую сестру своим вниманием.
В дальнейшем к этому кругу примкнул Меншиков. "Девицы", как их называли между собой Петр и Алексашка, писали письма, ждали встреч, просили разрешения приехать повидаться то в Воронеж, то в Нарву, то в новую столицу Петербург. Теперь оба приятеля забавлялись любовными играми с хорошенькой простушкой Дарьей и горбатой умницей Варварой. Но по государственным и царским надобностям им часто приходилось находиться вдали от преданных сестёр. "О разлучении твоем с нами сокрушаемся и недоумеваем: нет ли, от досаждения нашего, твоего на нас гневу. Дашка и Варька", - взывали девицы к Меншикову. "Дарья Михайловна да Варвара Михайловна, здравствуйте на многия лета. Челом бью за ваше жалованье, что жалуете, пишете о своем здравии. За сим Александр Меншиков", - степенно диктовал царский любимец.
Меншиков метил выше. Первоначально его целью было породниться с Петром, жениться на Наталье Алексеевне. Но при первом же намеке на такую возможность Петр впал в бешенство. Фавориту пришлось оправдываться, делать вид, что он превратно понят. Однако Петр долго не мог успокоиться.
За это ли неясно выраженное желание, по какой-либо другой причине, но царевна не любила Меншикова. Может быть, это была ревность?.. Со временем отношения царевны и фаворита совсем разладились. В то же время достоверно известно, что при дворе Натальи Алексеевны числилась девица Анисья Меншикова, не имевшая никакого образования, похожая на дворовую девку, но щеголявшая в пышных нарядах.
Позже Петр приказал Меншикову поселить девиц Арсеньевых в его московском доме вместе с собственными сестрами Светлейшего - Анисьей и Анной Худенькой. Вскоре к ним присоединилась Катерина Трубачева с дочерьми Анной и Елизаветой.
Это не значило, что Петр остепенился. Стоило ему положить глаз на какую-нибудь маркитантку или служанку, он тут же удовлетворял свое желание.
Помимо угождения брату у Натальи имелись и собственные духовные интересы. Еще в 1690 году в покоях царевны давали комедии, а в 1706 году она организовала под Москвой, в Преображенском, театральное представление "для охотных смотрельщиков", в котором участвовали ее слуги и приближенные.
Даждь крепость и силу,
Даждь и многоденствие и ко всякому
делу Поспех благополучный.
Даждь во брани всегда победу,
Даждь здравие, державе крепость,
Тишину безбедну.
Такими или похожими виршами заканчивались первые "театральные действа".
В 1708 году Наталья Алексеевна в первый раз приехала в Санкт-Петербург со сводными сестрами царевнами Марьей и Федосьей, а также царицей Прасковьей и ее дочерьми. Поселилась она на Крестовском острове, но не жила там постоянно: например, Полтавскую викторию отмечала в Москве.
После переезда в Петербург царевна основала там любительский бесплатный общедоступный театр, для которого сама писала пьесы. Считается, что ее перу принадлежат "Комедия о Святой Екатерине", "Хрисанф и Дария", "Цезарь Оттон", "Святая Евдокия". В своей назидательной пьесе "Петр, или Золотые ключи" Наталья доказывала необходимость просвещения, а для этого - отсылки за границу на учебу молодых людей благородных фамилий. Во время антракта играли веселые интермедии, высмеивая нравы старых времен и восхваляя реформы, проводимые Петром. Но в целом театр на Руси в царствование Петра находился в самом младенческом состоянии. Непонятно, как великий монарх упустил из виду столь важное средство агитации.
Отдельная статья - отношение царевны Натальи к своему племяннику, царевичу Алексею. Очевидцы рассказывали, что она присутствовала во время последнего объяснения Петра с царицей Евдокией в доме Андрея Виниуса, когда царь предлагал жене постричься по-хорошему, и тоже убеждала несчастную женщину добровольно отречься от мира. Когда же та сослалась на свой материнский долг по отношению к сыну, царевна схватила ребенка и увезла его к себе, разлучив с матерью.
Похоже, ей нравилось играть роль его воспитательницы и наставницы. Первое время после отставки Евдокии Алексея часто видели на публике вместе с теткой. В 1713 году она поселилась от него поблизости, в районе церкви Божьей Матери Всех Скорбящих в Петербурге.
Но ее роль в судьбе царевича представлялась современникам по-разному. По одной из версий, уже находясь при смерти, она призналась Алексею, что только ее влияние удерживало царя от расправы с сыном. "Но теперь я умираю, время тебе самому о себе промыслить; лучше всего при первом случае отдайся под покровительство императора". По другой - один из приближенных спросил царевича, скорбящего по тетке: "Ведаешь ли ты, что все худое на тебя было от нее?"