Вот алхимический текст из более поздних времен (XVIII в.). К нему уже обращалась мысль исследователей (Билинкис, Туровский, 1968, III, с. 149–153). Это символическая аллегория Джона Пордеджа "Истинное познание сущности вещей" (РО ГБЛ, ф. 14): "1. Жили два брата и сестра. 2. Сестра была очень красивой и, чтобы не пасть жертвой соблазнившихся, удалилась, надев черные одежды, дабы скрыть свою красоту. 3. Один из братьев стал королем. 4. Второго брата он взял себе на службу скороходом. 5. Однажды, переправляя депешу, скороход встретил девушку в черном. Почувствовав к ней влечение, он решил на ней жениться. 6. Он привел ее к королю, и тот дал согласие на брак. 7. По совершении свадебного обряда скороход и девушка вошли в комнату молодых. 8. Раздевшись, уже на брачном ложе, они обнаружили родство. 9. Огорчившись, они горько плакали. 10. Однако влечение было столь велико, что они соединились воедино. 11. Наутро пришло это двуединое тело к королю. Увидев его, король сказал: "Ты мне нравишься. Отринь свои мужские части и будь мне женой". 12. Так они и поступили, образовав уже триединое тело. Мор охватил всю страну. 13. Тогда жители той страны взяли это триединое тело, поместили его в башню из железа и раздули под ней большой огонь. 14. Распалось тело на мужское и женское естества, и в стране наступили согласие и мир". Мужское и женское, помолвка, венчание, соитие, двуполое тело - ребис - алхимический гермафродит, алхимическое триединство - Троица, кровосмесительство, влечение, счастье через несчастье, испытание огнем, жизнь через смерть, оборотничество. Все основные алхимические мифологемы в этом тексте есть. Нет лишь главного - ощущения живого. Именно поэтому хочется расшифровать этот текст только на химический манер. Этого, пожалуй, будет достаточно, ибо именно такая расшифровка исчерпывает содержание текста. Аллегория плоска и однозначна, несмотря на внешнюю эпичность и многосмысленность.
1. Двое юношей и девушка - это металлы. Девушка - это медь-Венера; она же Диана, Юнона. 2. Облачение в черные одежды: Cu+S = = CuS (черная серная медь). 3. Один из братьев стал королем. Это олово-Юпитер, "королек", принявший, как и подобает королю, золотоподобный цвет: Sn+S = SnS. 4. Скороход - это ртуть, "живое серебро" (argentum vivum).. 5. Скороход и девушка - ртуть и серная медь - влекутся друг к другу. Однако медь прячется за серой. 6. Король соглашается на брак (SnS - активатор возможной реакции соединения Hg и CuS).
7. Реакции должны идти в герметических сосудах, дабы сохранились исходные вещества-элементы. 8. "Раздевание": CuS + 02 --►Си + SOz. То же просходит и с ртутью: Hg + [О] --► HgO ("Меркурия готовят окислением"). 9. Они "плачут". Окись ртути и медь обрабатывают водным раствором НС1. 10. Соитие: Си + HgO + SO2 + S + НС1 -► CuHg(S2O3) (HgCl2) • HC1 - "двуединое тело". 11. "Отринь мужское!" - освобождение от серы и сернистых соединений (сера - мужское начало): S2O3-►SO3|+ S|. 12. Взаимодействие ртуть-медного соединения (сульфитов и хлоридов меди и ртути) с SnS. В результате образуется комплексное соединение Си, Hg и Sn с хлором, серой и сульфит-ионом (CuSO, • SnSO, • HgSO3) - триединое тело. Сульфиды металлов, а также сулема HgCl2 (причина мора). 13. Сильное нагревание в присутствии железа разлагает это соединение. 14. В результате ртуть восстанавливается из сулемы, и мор прекращается.
Расшифровка эта не вполне точна и, конечно же, модернизирована. Но такой подход здесь возможен, ибо опустошенный алхимический символ XVI–XVII - тем паче XVIII! - столетий либо уже ничего не значит, либо означает какую-нибудь химическую операцию. Объемный миф сплющился, став плоской аллегорией. Символ стал тождественным веществу или технологической операции. Фарс ряженых. Конец алхимического мышления. Мистифицированная жизнь реликтовых символоподобных теней. Это действительно символы в новоевропейском смысле, ибо специфически средневековый контекст и его алхимическое изображение исчерпали себя в результате взаимного пародирования, завершившегося преобразованием культуры Средних веков во всей ее полноте. Итак, усохшие алхимические символы на выветрившейся почве средневековой культуры, исчерпавшей самое себя. Что же увидел бы исследователь, руководствующийся линейными представлениями об историческом развитии? Он увидел бы, что символические ряды рассыпаются, иерархия рушится, Вселенная децентрализуется.
Мир духовный, увидел бы он, уплотняясь, материализуется. У Бернардино Телезио из Козенцы (XVI в.) он бы прочел: "Небо телесно… от высших частей неба все тела состоят из той же субстанции, что и небо, то есть темной и подвижной, светлой и грузной. Они отличаются друг от друга только большей или меньшей чистотой, большей или меньшей тонкостью" (Telesio, 1570, f. 21v; 1965).
Трансцендентность снята. Дуализм преодолен не с помощью чуда, а с помощью новой, невозможной для средневекового мышления предпосылки - представления о качественной однородности всего сущего. Дело лишь в мере. Сама эта предпосылка есть результат общественно обусловленного, хотя и относительно самостоятельного, преобразования средневекового мышления в целом; алхимического мышления как его существенной составляющей. Многократность алхимических "пресуществлений" подготовила их ординарность, свела к нулю разрыв между Солнцем - золотом и Марсом - железом.
Ренессансный алхимик, вырвавшийся из контекста преобразованной культуры Средних веков, и в самом деле почти богоравен. Улучшить природу железа, сделать его золотом - дело, теперь уже действительно исполненное гордыни. Астрологический гороскоп тоже еретичен: миропорядок - жесткая связь констелляций и человеческих судеб - выход из-под контроля Бога. Анализ узнавания на излете средневековой культуры подтверждает это. Когда же небесные и земные ряды, слившись, обернулись материальной, чувственной земностью, для бога в изучении природы и вовсе не остается места: естествознание утверждается окончательно, необратимо.
ТАК ЧТО ЖЕ? Алхимический рецепт средневековья - Большой рецепт алхимической средневековой культуры есть система символов, особая форма отношений между религиозной, теоретической, художественной специализациями средневекового мышления, пребывающими, однако, в синкретическом единстве. Выходит, что это мышление, эта культура символичны. Это общеизвестно. Но это же мышление, эта же культура антисимволичны (точнее, внесимволичны). Верно: реальный предмет, особенная вещь и в первую очередь индивидуальная личность и в самом деле указывают на некий иной, вне их лежащий, потусторонний символический смысл. Планета на металл, металл на планету, дракон на вещество, вещество на дракона, львы и свинец, его соединения друг на друга; Вселенная на философское яйцо… Иван кивает на Петра… Вместе с тем и металл, и соединения свинца, и огонь - треугольник вершиной вверх - есть нечто несимволическое, ни на что не указывающее, непосредственно являющееся, явленное, существующее - в вечном своем значении - только как данное индивидуальное, особенное - неповторимо сотворенное Богом, но в силу этого само по себе божественное. Алхимическое золото - именно само по себе. Оно и есть сама истина. Бесспорная, окончательная. Град божий неповторимой человеческой души. Железо, являющееся золотом, - всё целиком - при определенных рукотворно созданных условиях. Еще резче: скорее уж символ указывает на индивидуальное бытие как на свой подлинный смысл, нежели бытие вещи живет в символической буффонаде. Солнце - не символ золота, а сокровенный его смысл. Но и символ тоже. Самосозидание символических форм. Их саморазрушение. Но что за странный тип противоречий живет в этой странной культуре? Каков механизм этой противоречивости, сопрягающей - но и отталкивающей - все оппозиции средневековой деятельности? Слово и дело, запрет и позволение, действие и священнодействие, текст и ремесленное умение, интимная молитва и цеховая корпорация, символ вещи как ее обозначение и собственно вещь как вне символов данная, явленная: икона как свидетельство и икона как изображение… Начинается новый рассказ: противоречия средневекового мышления.
ГЛАВА III. Tурнир антитез. Оппозиции средневекового мышления
"Чтобы приготовить эликсир мудрецов, или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока она не превратится в красного льва. Дигерируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом, положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, мой сын, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови".
Еще один комментарий текста. Философская ртуть - исходное. Горючая вода и человеческая кровь - конечный результат. Что же на пути? Красный лев, камедеобразное вещество, черный дракон, зеленый лев.
Попутно: жидкости различной природы, безвкусная флегма, спирт, красные капли, киммерийские тени. Конец действования, как следует из предназначения этого предписания, - эликсир мудрецов, или философский камень, венец рукотворного совершенствования. Начало - философская ртуть, тождественная темной, почти нерасчлененной материи с признаками аристотелевской воды как бессубстанционального бесформенного качества, но также и с признаками одухотворенной телесности. Сопутствующие продукты распада, очистки, облагороживания - это ржа, порча, которая индивидуализирует предметы алхимических действований, оформляет их, пряча искомую мощь философского камня, ту самую форму форм, сверхформу - сверхбытие чувственного тела. Бесконечная субъектность эликсира мудрецов - алхимического бога - есть результат отторжения тварного, ничтожного. Ход мысли ясен. Не ясен покамест сам характер противоречивости мысли. Малый текст изолирован от прочих текстов, вырван из контекста алхимии в целом, не соотнесен с Большим текстом всей средневековой культуры. И потому пока безмолвствует, лишь намекая на загадочный до поры тип средневекового мышления, отмеченного знаком какой-то особенной противоречивости. Но не поможет ли нам в нашем деле материал первых глав? Посмотрим…
Алхимический текст. Текст и реальная деятельность. Действие и священнодействие. Алхимический рецепт - живое свидетельство одновременно живущих в нем как будто взаимно исключающих сторон алхимического дела. Вещь и слово об этой вещи. Ремесленный опыт алхимика и воплощенная в вещном слове картина мира. При этом бытие текста раскрывается в антитезисе как его небытие; как его никчемность, ибо текст этот принципиально невоспроизводим, бездействен; он - заклинание, молитва. Но такое заклинание и такая молитва, за которой конкретный технохимический регламент по изготовлению единичных уникальных вещей. Но тогда слово - жалко и ничтожно. Оно не нужно: ремесленник собственными руками и собственным умом изготавливает вещь, которая сама божественно вещает - глаголит. Полярные определения даны одновременно и утверждаются негативно - апофатически, как сказали бы сами средневековые мыслители. Алхимик священнодействует. Он же и действует, кощунственно вводя в ничто, унижая, уничтожая только что исполненное священнодейство. Духовное не существует вне земного, индивидуального воплощения. Но духовное обращается в ничто, если оно по-земному конкретно и индивидуально воплощено. Но именно этим оно же и возвышено. Череда возносящихся попраний.
Рецепт - система указаний, как не следует делать. Это, в частности, означает, что в исходных формах ремесленного труда только так - апофатически - и может быть дано единственно нужное правильное действие: в виде строжайше расписанных запретов.
Ремесло - молитва. Посередине - алхимический рецепт. Земной сад - алхимические неплодоносящие сады Семирамиды - Гефсиманский сад грядущего рая на Земле: чаемый Сад Наслаждений. Цеховой словесный секрет, канувший в вещь (точнее, воплотившийся в вещи). Овеществленное слово - оглашенная вещь, одновременно живущие в алхимическом тексте, формирующие бесплотные очертания гипотетического философского камня, обладающего безграничной - и тоже гипотетической - мощью. Только духовная молитва должна воплотиться (и умереть) в земные блага верующего. Как будто бездуховный, вещественный рецепт ремесленника - изделие Мастера, его духовный - с виду вещественный - вклад во имя… И напротив: сотканная только из слов молитва для земных - только земных! - выгод. И снова: алхимик посередине. На излете алхимического тысячелетия он - вседержитель, примиритель апофатически определимых крайностей средневекового мышления. Алхимически воплощенное слово - Дело. Он же - двукультурный разрушитель этих крайностей. Окно в иные культурные пространства… Чернильница, запущенная в черта (а может быть, в бога?).
Напряженная устремленность земного к небесному, открывающемуся в земном, взаимно аннигилирующие друг друга, - особенное свойство средневековой рецептурной деятельности. Ясно, что отношения символа и его земной копии иные. Знак и обозначаемое в алхимической символике - это каждый раз на веки вечные приколоченные к сферической поверхности алхимической Вселенной - скорлупе философского яйца, окаменевшие бывшие крайности, отождествленные изобретательным умом адепта герметического искусства, одолевающим - заполняющим - именно символотворческим образом разрыв между земным и небесным, телесным и духовным, спиритуализирующим субстанцию - овеществляющим дух. Но отношения символа и его земной копии все же остаются в полной мере такими, о коих только что шла речь. Золото указывает на Солнце как на свое иное, священное оправдание. Солнце - на золото как воплощенное, вещественно-рукотворное свое бытие. Верно. Но верно и другое: алхимическое золото есть само по себе. Оно индивидуально, неповторимо. Оно дано. Скорее золото есть смысл Солнца, чем наоборот. Алхимик - демиург алхимического золота. Его, так сказать, единственный творец. Так созидается, но и разрушается символизм средневековой культуры. Так разрушается и вновь созидается специфическая форма противоречивости средневекового мышления. Может быть, символ - инокультурный вестник? Символотворческое инокультурно-еретическое дело самого алхимика. Снова окно в иные культурные пространства и времена. Вновь чернильница в черта. И тогда, может быть, философский камень в рецепте Рипли обретает собственную высокосовершенную жизнь лишь ценой уничтожения всего остального - ценой "физико-химических" умираний львов и дракона. Их небытие - залог бытия камня. И наоборот. Правда, с поправками - существенными поправками - на указанные разночтения, привнесенные особенностями алхимического дела.
Понятно: столь универсальная характеристика средневекового мышления - бытие ценой небытия - выявляется на материале одного-един-ственного рецепта с трудом, а выявляясь, выглядит натянутой, искусственно увиденной. Нужен столь же универсальный - общекультурный - контекст, сколь универсальна и всеобъемлюща эта особенность средневековой противоречивости. Этот контекст - вся средневековая интеллектуальная жизнь, представленная в текстах - философских, художественных, хроникальных… Буду конспективно краток, делая остановки лишь на ключевых моментах средневекового самосознания - философской рефлексии этого феномена.
Целеполагающее движение рыцарских туров мысли предопределено с самого начала и направлено к постижению сущности. Если те, кто спорят, - поэты, то любовь, божественная и прекрасная, и есть их умопостигаемая сущность. Когда же ратоборствуют богословы-философы, то их сущность - ни больше ни меньше - сущность самого Бога.
Длится этот духовный поединок не десять часов, а десять веков в пределах европейской средневековой культуры, каждый раз видоизменяясь, но каждый раз оставаясь неповторимо средневековым.
Пусть же мышление расскажет о себе самом, уточняя-утончая особенности собственной специфически средневековой противоречивости.
АВГУСТИН (IV–V вв.) в "Исповеди" говорит: "Есть своего рода прелесть в прекрасных телах, и в золоте, и в серебре, и во всем тому подобном; для осязания всего приятнее гармония частей, есть и для других чувств соответственно - приятные свойства тел. Есть привлекательность и во временных почестях и правах силы и власти, от чего и рождается властолюбие, но… И жизнь наша, которую мы живем здесь, имеет своего рода заманчивую прелесть по своей красоте и возможности наслаждаться всею земной красотою. Самое дружество человеческое, как союз любви, дорого и мило по взаимному единодушию, но… Конечно, и в земных предметах находятся свои удовольствия, но…" (1901–1912, 1, И, 5, с. 37–38).