На этих словах Мария вскинулась как дикая кошка и, зашипев, бросилась на мерзавца, намереваясь выцарапать ему глаза. Она моментально забыла о своем благородном происхождении и хорошем воспитании, ей руководило одно желание – разорвать Меншикова на клочки, вырвать ему жало его поганое, отомстить за себя и за несчастного графа Апраксина, павшего жертвой интриг императрицы и князя, будь он неладен, пес смердящий!
Меншиков, смеясь, схватил разъяренную женщину за запястья и легко заломил ей руки. – Полно, графиня, к чему нам такие страсти? – жарко прошептал ей на ухо князь, прижимая к себе все крепче. – Ваш муж еще за пределы России не выехал, а вы уже других мужчин соблазняете непокорностью своей…
Мария передернулась от отвращения. Тот заметил ее брезгливость и швырнул Марию на софу.
– Балованная, да? – прошипел сквозь зубы князь, которого такая реакция привела в ярость. – Думала, что теперь будешь в роскоши жить да вниманием высокородных мужей пренебрегать?!
Мария в ужасе смотрела на бушующего и плюющегося слюной Меншикова.
Молодая женщина в очередной раз прокляла свою красоту, которая, вместо того чтобы обеспечить ей блестящее будущее, превратила ее настоящее в череду издевательств и унижений. Она была уверена, что князь возьмет ее силой, что Петр лично разрешил ему опозорить ее, законную супругу, обесчестить, а потом разнести грязные слухи по всему Петербургу. Однако Меншиков внезапно успокоился.
– Так я чего заходил, – в мгновение ока искаженную маску хищного зверя сменило привычное, лучащееся угодливостью и довольством лицо. – Царь велели вам явиться в его покои нынче вечером, – Меншиков широко улыбнулся и напоследок бросил:
– При невыполнении приказа извольте получить десять плетей на дворцовой конюшне-с.
Изящно поклонившись, фаворит подмигнул и, весело насвистывая, вышел из ее покоев. Мария же осталась лежать на софе. Неповиновение Петру означало еще большие страдания для нее. А еще изобретательный царь непременно отыграется на Александре Румянцеве…
Вспомнив трагическую гибель графа Апраксина, она заплакала.
* * *
Не спал в ту ночь и князь Меншиков, который притаился в алькове напротив царских покоев и ожидал развязки всей этой забавной ситуации. Это он подсказал Петру отправить Румянцева в заграничную поездку, заранее предвкушая благодарность царя, который получит красивую возможность унизить строптивую фаворитку. Однако хитрый лис волновался из-за Екатерины – если она узнает, что он причастен к возвращению Марии в постель Петра, Меншиков приобретет в ее лице довольно опасного врага.
Впрочем, царь умел хранить секреты, а больше императрице раскрыть глаза на козни Меншикова было некому.
Мария вышла из покоев Петра только после полуночи – шла по коридору, пошатываясь, словно пьяная, и зябко кутаясь в остатки черной материи. Меншиков догнал ее и, мягко придержав за плечи, взволнованно спросил:
– Ну как государь, остался доволен?
Мария ничего не ответила: даже не удостоив князя взглядом, она попыталась пройти дальше, однако Меншиков не собирался так просто выпускать из когтей свою добычу.
– Машенька, дитя мое, ну что вы? – воскликнул он с притворной печалью. – Я же о вашем благополучии пекусь. Ежели царь будет разочарован в вас, супруга вашего в нижайший чин разжалуют и прочь из дворца сошлют!
Молодая женщина вздрогнула и подняла на Меншикова ненавидящие глаза.
– Да будьте вы все прокляты, – злобно вскричала она. – И вы, и царь ваш, и дворец этот… Проклинаю, проклинаю!!!
С этими словами Мария вырвалась из рук князя и убежала прочь. Князь недоуменно пожал плечами, ухмыльнулся и задул свечу. В будуаре его ожидала Екатерина, которая, наконец, уступила жаркому натиску Меншикова и пригласила провести сегодняшнюю ночь в ее теплой компании.
– Сашенька, я слышала какие-то крики в коридоре, – задумчиво произнесла императрица и прижалась к Меншикову поближе. – Вы случайно не осведомлены, что там произошло?
Екатерина рассмеялась и поцеловала пальцы князя. Ей было удивительно хорошо, ведь одинокая женщина уже давно забыла, что такое любовь. Однако Меншиков подозрительно медлил с ответом, и императрица встревожилась:
– Господи, князь, почему вы молчите?
– Знаете, – ответил Александр Екатерине и подарил ей жадный глубокий поцелуй, который мгновенно заставил царицу забыть о таинственных криках, – судьба подчас заплетает не слишком изысканные узоры, и, чтобы в результате получился красивый гобелен, необходимо помочь ей в этом нелегком деле…
Пламя свечей, горящих в тяжелом серебряном канделябре, внезапно затрепетало, словно от резкого порыва ветра, и, умирающе мигнув, погасло, погрузив комнату в непроглядную тьму.
Глава 24 Болезнь царя
Адъютант царя Петра Великого гнал коня во весь опор. Взмыленный скакун буквально летел над землей, высоко вздымая подкованные копыта, и грива его развевалась на встречном ветру. Александру Румянцеву не терпелось поскорее вернуться во дворец, где его ждала молодая красивая жена, которая наверняка носила их первенца, зачатого в первую брачную ночь. Бывший денщик не видел Марию уже пять месяцев – его дипломатическая миссия за рубежом значительно затянулась, а карьера так стремительно вознеслась ввысь, что Александру продохнуть было некогда. Сил хватало только на то, чтобы вернуться поздно вечером в свою комнату, упасть на кровать да предаваться мыслям о любимой до тех пор, пока его не сморит сон глубокий.
Предвкушая жаркую встречу, Румянцев подлетел к воротам дворца и, не дожидаясь, пока его лошадь распрягут и отведут под уздцы в конюшню, спрыгнул с коня и побежал, кусая губы от нетерпения. Поднявшись по лестнице и подивившись непривычной тишине во дворце, Александр вошел в комнату жены и тихо ахнул. Молодая женщина сидела у окна и вязала крохотную сорочку из белоснежной пряжи, напевая мелодичную колыбельную себе под нос. Даже на таком расстоянии Румянцев видел заметно округливший живот супруги, который она прикрывала тяжелой ажурной шалью.
– Сын… – выдохнул Александр и глупо улыбнулся. Мария вздрогнула, уронила вязание и обернулась к дверям.
На лице ее отразилась целая гамма эмоций: от недоверия до изумления. Рот кривился в странной гримасе, будто Мария выбирала, заплакать ей или засмеяться.
– Саша! – наконец вскрикнула она и неловко поднялась. – Сашенька, родной!
Александр крепко обнял бросившуюся к нему жену, которая уткнулась ему в грудь и надрывно разрыдалась.
Мария уже не чаяла увидеть мужа живым: она была уверена, что Петр послал Александра на какое-нибудь смертельно опасное задание, где его непременно убьют.
– Машенька, девочка моя… – горячо шептал Румянцев, прижимая к себе хрупкую исхудавшую Марию, ощущая твердость ее выпуклого живота. Мужчина не удержался и погладил его – однако жена вдруг отшатнулась, глаза ее сузились, а губы сжались в узкую полоску.
– Больно? – тревожно спросил Александр. Мария явно изменилась со времени его отъезда, она словно повзрослела, вытянулась и всем своим видом стала напоминать туго натянутую струну – вот-вот порвется.
– Зачем, Саша, – горько прошептала Мария и посмотрела на мужа так, что у того сердце оборвалось, – зачем ты оставил меня одну?
Румянцев ощутил острое чувство вины. Его Машенька осталась совершенно одна, без крепкого мужского плеча, без поддержки близкого человека, наедине со своей беременностью… он действительно поступил по-свински. Но и отказать царю не имел никакой возможности, ведь тот полагался на него, как на самого себя.
– Прости меня, девочка моя! – Александр пал на колени перед супругой и спрятал ее ледяные пальцы в своих больших горячих ладонях. – Я же о будущем нашем заботился, разве нужен я тебе простым денщиком? Разве могу я позволить тебе носить простые платья и серебряные украшения, когда весь двор царский наряжен в золото и парчу?
Мария в ответ лишь печально улыбнулась и покачала головой. После отъезда Александра Петр словно с цепи сорвался. Искать защиты Марии было не у кого. Императрица окончательно перестала бояться ослабевшего Петра, который и сам прекратил обращать внимание на супругу, закрутившую роман с Меншиковым. Ему было нужно только одно – взять от своей угасающей жизни как можно больше. И Петр брал. Ребенок, которого Мария носила в своем чреве, скорее всего, был зачат от царя, но говорить Александру об этом девушка не собиралась. Она слишком хорошо знала, какие разрушительные последствия подчас имеет жестокая правда, и понимала, что муж по доброте своей ее, может, и не оставит – но их отношения навсегда утратят ту искренность, с которой начались.
– Ты устал с дороги, Сашенька, – Мария взяла себя в руки и жарко поцеловала Румянцева в обветренные губы. – Пойдем, я постелю тебе постель и, наконец, прижмусь к тебе, любимый мой…
Александр был немного удивлен такой реакцией жены. Он ожидал, что своенравная красавица за время его отсутствия отдалится от него, вернувшись в русло бурной жизни придворных фрейлин, однако Мария, похоже, превратилась в затворницу. Такой вывод он сделал, глядя на нее, бледную и осунувшуюся.
* * *
Петр оглушительно кашлял и обливался потом. С его телом происходило что-то странное: оно с каждым новым днем теряло все больше сил и стремительно иссыхало, превращая некогда полного сил государя в немощного старика. Испугавшись, царь прекратил запойно пьянствовать, оградил себя от женского внимания и начал принимать бальзамические травы, выписанные ему дворцовым лекарем, – однако улучшения были незначительными. Петр все явственнее, все ближе ощущал холодное дыхание смерти и часто по ночам звал свою Екатерину.
Также царь часто вспоминал свою победоносную Полтавскую битву, где он одержал блестящую победу над шведской армией Карла XII. Этот трус решил захватить Москву, атаковав центральную Россию, направив свои войска через Украину. Петр тогда подоспел вовремя, придя со своей армией к осажденной шведами Полтаве и решив форсировать реку Ворсклу. Это отличное стратегическое решение царя обеспечило всему русскому войску возможность переправы и последующий разгром армии Карла, который потерял все свои военные силы и был вынужден бежать на территорию Бессарабии. Благодаря победе Петра и его войск, ход многолетней Северной войны изменился в пользу России и заложил прочный фундамент всех будущих побед великой русской армии.
– Даа, говорил сам себе Петр и лицо его светлело. – Какие были времена, как силен я был… Но создал же новую Россию, успел же, прожил жизнь свою не зря. Сколько гор перевернул, а, Екатерина? – обратился царь к портрету жены, висевшему на стене его комнаты. – Так хотел, чтобы ты мной гордилась, чтобы дети наши в новом мире росли…
* * *
Екатерина же в то время полностью распоясалась. Императрица один за другим закатывала роскошные балы, на которых появлялась в обществе князя Меншикова, и ничуть не стеснялась того факта, что адюльтер видели все, включая царя. Петр бессильно злился, однако сил на наказание когда-то обожаемой супруги у него уже не оставалось.
– Петр, душа моя, – прохладная пухлая ладонь опустилась на горячее чело царя, и тот зашелся надрывным кашлем. Пришла все-таки, змея, пришла неверная, пришла Екатерина, не оставила одного помирать… Петр совершил усилие и приоткрыл мутные глаза. Позавчера он на всякий случай исповедовался и причастился, осталось только завещание написать…
– Выпей, майн херц, – в пересохшие губы Петра ткнулся холодный край чашки с резко пахнущим настоем. – Выпей лекарство, тебе сразу полегчает.
Царь послушно отхлебнул жидкость и обессиленно опустил голову обратно на подушку. Екатерина тяжело вздохнула. Господь свидетель, она не думала, что до такого дойдет. Меншиков лично передал ей в руки флакончик с "каплями от безумия и томления духа", который должен был облегчить мятущуюся душу Петра, совершавшего все более ужасные поступки по отношению к людям и Богу. То, что капли представляют собой весьма… кхм… радикальное лекарство, императрица поняла довольно быстро – однако по какой-то непонятной ей самой причине не прекратила добавлять их в травы, употребляемые царем для излечения. Екатерина все еще помнила их знакомство и тот трепет, с которым Петр относился к ней в первые годы замужества. Сейчас же перед ней лежал больной старик с желтоватым цветом кожи и трясущимися руками, который временами не узнавал даже ее, впрочем, не переставая при этом звать Екатерину и умолять о спасении своей грешной души.
– Эх, Петр, Петр, – сокрушенно произнесла царица и встала с постели царя, – а ведь все у нас могло быть иначе…
Но, как известно, история не терпит сослагательных наклонений. Петр слышал ее сквозь надвигающийся тяжелым покрывалом дурман, который сковывал его члены и делал мутным зрение. Ее голос все еще помогал ему оставаться в сознании, он все еще ощущал легкий запах вереска и полыни, окутывающий его дымкой воспоминаний и сожалений о времени, впустую потраченном на равнодушных к нему любовниц.
– Ду… ховника Федоса… позови, – глухо каркнул царь и снова закашлялся. Екатерина грустно усмехнулась и вышла из царских покоев, строго приказав челяди никого не впускать к Петру.
Никто не помешает ей совершить задуманное и, наконец, вздохнуть полной грудью, избавившись от удушающих брачных уз.
* * *
– Государю уже лучше? – Меншиков провальси-ровал по пустому тронному залу и с улыбкой замер у ног Екатерины, задумчиво восседающей на троне. – Смеем ли мы надеяться на его чудесное выздоровление?
Столько злорадства было в голосе князя, что даже императрицу передернуло. Несомненно, она выбрала себе не самого лучшего союзника, однако их сковывали узы слишком давние и слишком крепкие, чтобы пренебрегать ими просто так.
Еще одним решающим фактором в пользу Меншикова была его осведомленность в делах политических. Екатерина понимала, что после смерти Петра весь груз по управлению государством ляжет на ее плечи, и грамотный князь-проныра сильно ей сгодится в этом нелегком деле. А чтобы по дворцу не ходили слухи, она введет Дарью в свое окружение, что надолго заткнет рты всем завистникам и недоброжелателям.
– Нашими молитвами государь в скором времени поправится, – смиренно произнесла Екатерина и вдруг улыбнулась Меншикову. – Скажите мне, сокровище мое, нравится ли вам царский кабинет?
Князь расхохотался, подхватил Екатерину с трона и закружил ее по залу.
– Эх, матушка, больше всего мне нравитесь вы! – пропел Меншиков и внезапно остановился, крепко прижав к себе императрицу. – Скажи, неужто это все на самом деле происходит? – заглянул в глаза женщины Александр. – Я же с ума сходил, когда Петр тебя у меня забрал… ночами не спал, мечтал о том, что приеду во дворец и заберу тебя домой… а ты и не откажешься вернуться…
Екатерина ласково погладила Меншикова по щеке.
– Любила я Петра, Сашенька, сильно любила, – с горечью произнесла царица и опустила глаза. – Готова была за ним на край света пойти, удавить любого, кто косо на него глянет, готова была. Больше всего на свете благодарила тебя, за то, что взял меня к себе в дом, за то, что меня с ним свел, каждый день благодарила… Так больно мне было, когда он изменять мне начал, когда жестокость свою на меня перенес…
– Тише, душа моя, тише, – прервал Меншиков Екатерину, приложив палец к ее губам. – Кончились мучения твои, больше никто не посмеет обидеть тебя, пока я рядом буду!
Императрица прижалась щекой к щеке князя, и долго так они простояли, обнявшись и думая каждый о своем.
Глава 25 Смерть Петра
– Ну-с, царь-батюшка, как ваше здоровье? – знакомый мелодичный голос разбудил задремавшего Петра, которого на время перестали терзать страшные боли, и он, наконец, смог уснуть. Подняв тяжелые веки, царь увидел у своего ложа Марию, которая лучезарно улыбалась ему, неосознанно поглаживая свой большой живот. Вид еле живого мучителя словно придал молодой женщине сил – беспомощный, измученный и худой Петр больше не вызывал в ней животного ужаса. Не в характере Марии было добивать упавших, однако этот человек причинил ей слишком много боли, чтобы она могла отпустить его с миром.
– Пришла позлорадствовать, Машенька? – через силу выговорил царь и потянулся иссохшей рукой к бывшей фаворитке, которая невольно отшатнулась и побледнела.
Снова терпеть его прикосновения ей было не по силам. Петр наблюдал за реакцией женщины лихорадочно блестевшими глазами. Красоту Марии не уничтожили ни его издевательства, ни беременность, ни переживания за Румянцева – она расцвела еще больше, будто его близкая кончина подпитала эту ядовитую лилию живительными соками, придала ее существованию смысл, позволила приникнуть корнями к самому его сердцу и высосать из него последнюю каплю крови…
– Ваш ребенок скоро родится, государь, – ласково сказала Мария и снова погладила себя по животу. Петра словно молнией ударило: получается, что она забеременела не от Румянцева, а от него? Он был уверен, что детей больше ему не дано… и вдруг Бог посылает ему еще один шанс исправиться, замолить свои грехи, еще раз прижать к груди маленький теплый комочек…
– Сын, – прошептал царь, смаргивая непрошеные слезы, катящиеся по обтянутым кожей скулам. – У меня будет сын?
Мария отрицательно покачала головой и зло усмехнулась.
– У вас, государь, уже не будет ничего, – сказала она и наклонилась к Петру поближе. – А у нас с Сашенькой будет малыш, который никогда не узнает, кем был его настоящий отец.
Лицо царя исказилось, собрав все силы, он приподнялся на кровати и схватил Марию за плечи, притянув ее к себе.
– Рано радуешься, девка, – прошипел Петр и оскалил зубы, – я еще не умер!
– Во дворце уже готовятся к твоим похоронам, – Мария легко сбросила руки Петра и насмешливо выпрямилась. – Ты уже мертв, и об этом знают все, кроме тебя.
С этими словами она удалилась из покоев ошеломленного царя, который никак не мог поверить услышанному. Лекарь убеждал его, что недуг скоро пройдет, – и Петру действительно последнее время становилось легче. Он списывал это на чудодейственный эффект лекарственных трав, коими усиленно его потчевали в надежде на исцеление… неужели он обманут собственным лекарем, предан собственными слугами, брошен собственной женой?!
В глазах у царя потемнело, и сознание милосердно покинуло его.