В Киеве я узнал о приезде П.Н. Милюкова. Бывшие члены Государственной думы Демидов и В.В. Шульгин сказали мне адрес Милюкова и сообщили день и час, когда он будет дома и будет меня ждать. Я пошел к нему.
Наш разговор носил очень горячий характер. Милюков доказывал, что немцы выйдут победителями из мировой борьбы; что они единственная сила, на которую может опереться Россия; что только немцы, приславшие к нам в запломбированных вагонах руководителей большевиков, могут нас от них избавить; что Франция и Англия в таком положении, что от них помощи ожидать нельзя.
По мнению Милюкова, так как мы справиться с большевиками сами не можем, то должны обратиться за помощью к Германии - победительнице в мировой борьбе, к Германии - нашей соседке, которой должно быть выгодно возможно скорей восстановить в России порядок. Немцы, добавил Милюков, люди практичные, и они поймут, что для их же пользы надо помочь России.
Я со своей стороны доказывал, что Германия будет разбита; что победителями, несмотря на выход из борьбы России, останутся наши союзники; что особенно для Франции выгодно, чтобы Россия была сильной; что соглашение России с Германией повергнет первую в экономическое рабство. Напомнил Милюкову, что до войны Германия всегда стремилась к тому, чтобы мешать у нас развитию промышленного производства. Доказывал Милюкову, что экономическая зависимость от Англии и Франции не так страшна; что они будут вкладывать капиталы в наши производства и этим подымать нашу промышленность; что Германия, в противоположность этим державам, будет почти исключительно пользоваться нашим сырьем для развития своей промышленности, всячески затрудняя ее развитие в России.
Милюков стоял на своем. Так как его лейтмотивом было уверение, что Германия выйдет победительницей из мировой борьбы, то я предложил ему поговорить еще с генералом Абрамом Михайловичем Драгомировым, авторитет которого в военном деле, по-видимому, Милюков признавал.
На другой день я устроил их свидание, присутствуя на нем сам; но из этого ничего не вышло: Милюков упорствовал на своем и не соглашался ни с какими доводами.
В заключение он сказал, что он не приехал немедленно договариваться с немцами, а пока хочет повидаться в Киеве с представителями германского правительства, позондировать почву, на каких условиях можно начать переговоры; выяснить, что именно предложат немцы, а затем, в зависимости от этого, принять окончательное решение.
Насколько мне известно, это свидание не состоялось (германские представители отказались его принять).
* * *
Одновременно с Милюковым вновь приехал из Москвы в Киев лейтенант Масленников.
Масленников не привез мне никаких подтверждений о вызове меня в Москву, и впоследствии я узнал, что предложение, которое он мне сделал в Харькове от имени A.B. Кривошеина и Вл.И. Гурко, не носило столь определенного характера, как мне это было передано Масленниковым.
Я узнал, что Масленникову было лишь поручено выяснить, соглашусь ли я на приезд в Москву и на принятие руководства военными организациями, если обстановка будет складываться для этого благоприятно.
* * *
Начиная со дня моего возвращения в Киев я почти ежедневно стал получать предупреждения о том, что буду арестован. Передавали мне об этом из гетманского штаба, из управления Донского представительства и даже якобы из германского штаба.
Насколько действительно были верны слухи о решении меня арестовать, я не знаю, но следить за мной были приставлены два филера, которых я скоро уже знал в лицо. Одна моя родственница, когда я иногда бывал у нее, смеясь говорила: "Ну, вам пора уходить, а то посмотрите в окно, ваш филер совсем уже измучился, скучает и сердится, сидя на тумбе".
Предупреждения о решении меня арестовать стали, наконец, столь упорны и исходили из столь высоких сфер, что я решил ускорить свой отъезд на Дон. Да и вообще пора было ехать.
Чтобы не случилось какой-нибудь неприятности в дороге, я решил проехать в вагоне, который был предоставлен в распоряжение донского представителя. О том, что я поеду в этом вагоне, знали только представитель Войска Донского и моя семья.
В день моего отъезда мои вещи были отправлены на вокзал вместе с вещами уезжавшей в деревню сестры моей жены, а там перенесены в вагон Донского представительства.
Я же, часа за полтора до отхода поезда, прошел к своим родственникам, у которых часто бывал, а затем вышел оттуда в сопровождении моих детей, и мы пошли по направлению к дому.
Филер, убедившись, что я иду домой, где-то отстал, а я, взяв извозчика, проехал несколько улиц и затем, пересев на другого, отправился на вокзал.
На вокзал я приехал после первого звонка и, пробыв на нем до второго звонка, быстро прошел в вагон.
Никто на меня не обратил внимания, и я без всяких приключений доехал до Ростова, а оттуда проехал в Новочеркасск (Новочеркасск был освобожден от большевиков вслед за занятием Ростова немцами. Новочеркасск был занят донскими казаками и отрядом полковника Дроздовского, пришедшим с Румынского фронта. - А. А.).
Я хотел, прежде чем ехать к генералу Деникину, повидаться с донским атаманом генералом Красновым и вполне ориентироваться в той обстановке, которая сложилась в Новочеркасске.
По дороге на Дон, в Екатеринославе, ко мне подошло несколько офицеров и, жалуясь на то, что они уже несколько дней не могут попасть в поезда, идущие на Дон, просили взять их в вагон, в котором я ехал. Кое-как мы их устроили у себя. В пути я от многих слышал, что немцы всеми способами стараются не пропускать офицеров в Добровольческую армию.
Тяжело было увидеть и на Ростовском вокзале германские каски.
Приехав в Ростов, я узнал, что германцы, достигнув Дона на участке Аксай - Ростов, дальше не продвигаются. На левом берегу Дона ими занимался лишь Батайск (предместье Ростова), и у Аксая (на полпути между Ростовом и Новочеркасском) мосты через Дон охранялись их караулами.
В Новочеркасске жили лишь два германских офицера, являвшиеся представителями германского командования при донском атамане.
В ЗОНЕ НЕМЕЦКОЙ ОККУПАЦИИ ВЕСНОЙ 1918 ГОДА
Германская армия к концу апреля прошла победным маршем по югу России вплоть до Ростова, освободив его от большевиков и разных банд, но и оккупировав его. Заняв часть Донской области, немцы, однако, не покусились на полную самостоятельность Дона, так как он добровольно вошел в орбиту германской политики. Они не препятствовали ему формировать свою армию и даже в этом оказывали ему помощь; они не мешали ему и в свободной связи с Добровольческой армией. В большей зависимости от них были Украина с гетманом во главе и Крымская республика. Им дозволено было иметь свои армии, но под полным их контролем.
Жизнь в оккупированных зонах быстро входила в нормальную колею, находя гарантию в силе германского оружия. Но оккупация, отделение от России новых государств и даже начало спокойной жизни не могли удовлетворить национально и патриотически настроенных людей. Мысли их стали направляться к Добровольческой армии. Немцы знали об этом, но беспокоиться им не приходилось: Добровольческая армия для них не представляла ни угрозы, ни препятствий их стремлениям, тем более что они имели союзников в лице украинских шовинистов-"щирых".
Однако кое-какие меры в отношении Добровольческой армии они принимали: по доносам "щирых" арестовывали откровенных противников "Вільной Украины" и сторонников Добровольческой армии. Но главная мера немцев против Добровольческой армии, ее идеи и цели заключались в разложении русских патриотов политически: играя на антибольшевистских и монархических убеждениях и настроениях их, они стали формировать Южную и Астраханскую монархические армии, в которых офицеры получали командные посты и хорошее денежное содержание. И им удалось отвлечь от Добровольческой армии тысячи бойцов.
Между тем командование Добровольческой армии, как только закончился поход на Кубань, стало принимать меры, чтобы снова оповестить русских людей об армии, ее целях, задачах и призвать их к выполнению их патриотического долга в ее рядах. Обстановка этому благоприятствовала: было свободное передвижение по всему оккупированному немцами югу; был и почти свободный, во всяком случае не чреватый расстрелом, путь на Дон.
И от Добровольческой армии по всему югу разъехались ее посланцы. В секретном наказе между прочим говорилось: "Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками"; "Единственно приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых". Посланцы должны были действовать в зависимости от положения и возможностей на местах, но действовать быстро и энергично.
* * *
Станица Каменская в зоне оккупации, но на донской территории. В ней штаб германской дивизии. На видных местах расклеены афиши с широкой "бело-сине-красной" полосой по диагонали, с призывом в ряды Добровольческой армии. Два юных офицера с черными погонами и национальным углом на рукаве записывают добровольцев. В 1-й день их записалось свыше 20 человек, все из тех, которые раньше ехали в Добровольческую армию, но не застали ее на Дону и осели в станице, а с приходом немцев записались в формирующийся донской отряд. Теперь они бросают отряд и отправляются в Новочеркасск и назначаются в 1-й Офицерский полк.
Одесса. Город с десятками тысяч офицеров. Посланник Добровольческой армии, капитан, помещает в газетах объявление о собрании офицеров в оперном театре, на котором будет прочитан доклад о современном положении и судьбе русского офицерства. Явилось около 200 человек. Доклад делал сам капитан. Он говорил о большевиках - врагах народа; об оккупантах, легко одержавших победу; о русских силах, продолжающих борьбу против большевиков, - казаках и Добровольческой армии.
О Добровольческой армии он рассказал особенно подробно: об ее целях и задачах, о вождях, о патриотическом, жертвенном горении добровольцев... о добывании всего необходимого армии "ценою крови". И закончил горячим призывом: "Все на Дон!" Затем отвечал на вопросы. Собрание прошло в полном порядке, и все разошлись с него с глубокими внутренними переживаниями и думами.
Но... в ближайшие дни записалось и выехало в Новочеркасск только 150 офицеров и только 20 доехали; остальные свернули в Южную армию. Через месяц выехала другая партия - 87 человек, прибывшая полностью. Обе эти партии были назначены в 1-й Офицерский полк.
Александровск. На собрание явилось до 150 офицеров. Выехало и зачислено в 1-й Офицерский полк - 30.
В Кременчуге, Бахмуте, Павлограде и других городах собрания не могли быть организованы, но тем не менее эти города дали полку по нескольку десятков офицеров и добровольцев.
Харьков. Ни о каких собраниях при господстве там "щи-рых" не могло быть и мысли. Однако в нем многие, если не все, были хорошо осведомлены о Добровольческой армии. Разговоры о ней шли и интересовали всех, но одни видели в ней одну "авантюру", другие - задумывались и решали, ехать или не ехать. Сначала на Дон уезжали одиночки и маленькие группы, или тайно, или с ложными документами, чтобы избавиться от насилий и арестов "щирых". Но потом, когда выяснилось благорасположение германских комендантов, не раз выручавших едущих на Дон от ареста "щирых", стали выезжать и большими партиями, вполне организованно и даже с оружием. Харьков мог дать Добровольческой армии десятки тысяч офицеров и добровольцев, но на Дон выехало едва тысячи две.
Екатеринослав дал полку пополнение в 100 офицеров из многих тысяч бывших в нем.
Киев, город со многими десятками тысяч офицеров, дал полку и всей армии ничтожное пополнение. В столице Украины было трудно и опасно развернуть деятельность посланцам Добровольческой армии. Об армии в городе хорошо знали, но ехать не только не решались, но и не желали. "Укрылись" они "постановлением" какой-то тесно связанной группой офицеров, побившим все рекорды непонимания обстановки и лицемерия.
"Мы должны быть в полной готовности, ввиду скорого восстановления неделимой России под скипетром законного монарха силами самого русского народа". И обращение к населению города: "Поддержать, помочь офицерам пережить невзгоды революционного времени и оберечь их, жаждущих подвига во благо Родины, от вторжения их во всевозможные авантюры".
С каким презрением выслушивали подобные разглагольствования те, кто направлялся в Добровольческую армию и приехавшие из армии отпускные и раненые! Эти киевские господа выжидают лучших времен "в полной готовности", "жаждут подвига". Родина будет освобождена "силами самого русского народа", но без их участия. Они просят "поддержать и оберечь от вторжения их во всевозможные авантюры"... - они не способны даже "оберечь" себя! Для них Добровольческая армия - это авантюра. Им дороги собственные жизни, и немногие потом возьмутся за оружие, но только чтобы спасти себя, хотя фактически будут защищать "свободную Украину" от петлюровцев. А затем они будут спасаться, уходя с немцами или убегая в Одессу, куда высадятся союзники России по Великой войне, или зароются в норы с воплем: спасайте нас!
А пока, при немцах и гетмане, масса офицеров и интеллигенции юга устраивала как могла свою жизнь. Мирилась с немцами - "они лучше, гуманнее и культурнее большевиков" - и мирилась со "свободной Украиной", утешая себя мыслью, что в будущем Украина, сформировав сильную армию, послужит делу освобождения России и сольется с ней. Для устроения своей жизни офицерство не гнушалось даже услугами перед немцами в роли официантов и "забвением" русского языка.
Но были сравнительно немногие, которые понимали и чувствовали ненормальность своего положения, и они оставляли и украинскую армию, и монархические отряды, формируемые на немецкие деньги, и всякие службы и ехали на Дон. Большинство же оставались с гордым самоутешением они "мученики" и "страстотерпцы" за Родину. А потом, когда уже не будет ни немцев, ни "Вільной Украины", а придет Добровольческая армия, они вылезут из нор, объявят: "Мы - офицеры!" - и предъявят свои претензии на места, сообразно своим чинам. Естественный вопрос к ним: "Где вы были до сего времени и что делали?" - для них будет оскорбительным. Они никогда не ответят на него открыто и честно.
Герцог Г. Лейхтенбергский
КАК НАЧАЛАСЬ "ЮЖНАЯ АРМИЯ"
Был конец июля 1918 года. В Киеве, где я тогда и проживал с двумя своими старшими детьми, постепенно, под охраной немецких штыков, укреплялось правительство гетмана Скоропадского, организовывалась правительственная украинская власть, водворялись покой и тишина, и экономическая жизнь края начинала возрождаться.
На Дону правил атаман Краснов, и там также нарождалась вооруженная сила и укреплялись порядок и тишина.
На Кубани Добровольческая армия успешно боролась с большевиками и старалась всемерно увеличивать свои силы. На юге России, таким образом, создавалась широкая база для действий против советской Москвы в будущем. Говорю: в будущем, потому что эти разнородные силы - Украину, Дон и Кубань - надо было еще координировать; теоретически координировать их было бы нетрудно одной просто поставленной целью - борьбой с большевизмом, как с мировым злом и мировой опасностью, и восстановлением России. Теоретически большинство деятелей того времени это и понимали, но практически достигнуть соглашения в этом направлении было крайне нелегко: мировая война все еще продолжалась, и Россия, как таковая, выбыла из строя и превратилась в арену междоусобной войны и международных интересов.
На Украине господствовали немцы, и гетман должен был с ними считаться при каждом своем шаге. Своей армии у него еще не было, и неизвестно было, когда-то еще немцы разрешат таковую создать. Пока у него был лишь значительный конвой для личной безопасности.