Этнические стереотипы - при всей их нечеткости, размытости, - имеют определенную структуру. Она включает и те аспекты образа народа - объекта восприятия, которые воспринимаются и оцениваются (черты национального характера, образа жизни, традиции, обычаи, культура, поведение, психология и т. д.), и механизм устойчивого воспроизведения (позиция наблюдателя, его ценности, критерии оценки и др.). Стереотип и его составляющие приобретают символические значения, позволяющие ему длительно сохраняться, воспроизводиться и, даже в случае "затухания" некоторых параметров и оценок, актуализироваться, в том числе и под целенаправленным влиянием определенных групп и институтов общества.
Собственно, в любом этносе всегда есть преобладающие категории населения - пассивные и воспринимающие, но также есть и продуцирующие внешние этнические и инокультурные стереотипы группы. Элиты общества, государственные общественные институты являются основными субъектами, продуцирующими представления и ценности общества в любую конкретно-историческую эпоху. То же происходит и с инокультурными стереотипами. Причем, активность в формировании внешних образов проявляется, как правило, далеко не всегда, а именно тогда, когда они становятся инструментом мобилизации населения против врага (внешнего или внутреннего). И здесь либо государство и его институты создают или актуализируют негативный образ другой страны - реального или потенциального противника, либо - в редких случаях, когда внутри общества совершается радикальная трансформация, - активно формируют позитивный образ страны-культуры "образца", которому идущая или пришедшая к власти группа собирается следовать. Естественно, когда осуществляется мобилизация, направленная на борьбу с политическим и тем более военным противником, формируется "образ врага", который включает и негативный образ народа, против которого ведется борьба. Механизмы, используемые для распространения вражды между странами и народами включают политическую пропаганду, религию, СМИ, сферу образования, литературу, кинематограф.
При этом субъект восприятия - народ, этнические группы, превращаются в объект воздействия, нередко - прямой манипуляции. И легкость формирования позитивных и негативных стереотипов, и их устойчивость оказываются зависимы как от эффективности технологий и инструментов воздействия, так и от психологических качеств массового субъекта-объекта - народа, этноса (структуры ценностей и ее устойчивости, уровня образования и уровня критичности, наличия модели-образа этноса, о котором "вбрасывается" внушаемая информация, авторитетности воздействующих структур, правдивости информации и т. д.). "…У одних народов существуют длительные и устойчивые представления друг о друге, которые не так легко меняются и выдерживают "испытание временем", а другим народам достаточно недельной кампании средств массовой информации и политического давления, чтобы не только повлиять, но и даже серьезно изменить на массовом уровне представления о каком-либо народе и отношение к нему".
"Образ врага" в условиях войны как предмет историко-психологического исследования
Взаимодействие стран, государств, народов неизбежно ведет к формированию определенных представлений друг о друге, которые тем ярче, отчетливее и детальнее, чем более масштабны, разносторонни и интенсивны контакты. Чем больше объективных противоречий между государствами и их народами, чем более напряженны их отношения, тем больше в этих представлениях накапливается негативного, которое, актуализируясь в конфликтных ситуациях (необязательно военных), перерастает в образ врага.
Войны и военные конфликты представляют собой один из крайних вариантов межгосударственного взаимодействия, в котором противоречие интересов приобретает радикальную форму вооруженного насилия, используемого для достижения своих целей путем нанесения максимального ущерба или даже полного уничтожения другой стороны. Естественно, что такие обстоятельства "взаимодействия" порождают и особые формы взаимовосприятия, в которых образ противника предельно упрощается, схематизируется, насыщается почти исключительно негативными характеристиками.
Подобное восприятие носит сугубо прагматический характер: в экстремальной ситуации вооруженной борьбы "на взаимоуничтожение" имеет ценность только то, что способствует уничтожению противника, то есть всё, обеспечивающее мобилизацию собственных сил, в том числе и морально-психологических. Эта мобилизация, помимо всего прочего, предполагает непременное возбуждение в массовом сознании сильных негативных эмоций по отношению к противоборствующей стороне, вплоть до чувства ненависти к врагу.
Однако столь острые чувства в широких слоях народа обычно не могут возникнуть и распространиться сами по себе. Как правило, в их формировании участвует мощный пропагандистский аппарат государства и различные общественные институты, средства массовой информации и т. д. Причин несколько: и существование довоенных стереотипов государств и народов-противников, которые редко бывают настолько негативными, насколько это необходимо для ведения войны, а потому требуют "корректировки"; сжатые сроки, в которые необходимо создать соответствующие представления о неприятеле; массовый характер тех категорий населения, которые должны "усвоить" новый стереотип; искусственность конструкции "образа врага", даже если он опирается на реальные характеристики страны, народа, армии противника, поскольку в нем символически выделяются и подчеркиваются особо значимые и специфические для данного противника элементы, и др. "Образ врага" из стихийного стереотипа (всегда в той или иной степени мифологизированного) приобретает свойства идеологемы.
Так формируется искусственный, пропагандистский образ врага. Причем, он может формироваться и заранее, в ходе и в результате пропагандистской работы против "потенциального противника", задолго до начала войны, которая, впрочем, как вооруженное столкновение, может и не начаться. Пример - пропаганда взаимного недоверия и враждебности двух социально-экономических систем (и военно-политических блоков НАТО и стран Варшавского договора) в период "холодной войны". Пропагандистская обработка населения может вестись превентивно и "по всем азимутам" - против всех стран - близких и дальних соседей, как это было в Советской России и СССР в межвоенный период 1920-х - 30-х гг. В этом случае в массовое сознание внедрялись определенные мобилизующие идеологемы: "враждебное капиталистическое окружение", "страна - осажденная крепость". Причем, эта идеологема хотя и содержала немало мифологического, опиралась на недавний исторический опыт и в целом адекватное представление об отношениях с внешним миром: молодая послереволюционная Советская Россия стала жертвой иностранной интервенции с участием всех ведущих мировых держав, способствовавшей разжиганию Гражданской войны. Советская страна бросила вызов капиталистическому миру не только идеологически, но и самим фактом своего существования; от военной обороны перешла к политическому и идеологическому наступлению, провозгласив идеи экспорта революции и сделав немало в этой области практических шагов; испытывала постоянную враждебность Запада в многочисленных формах и сферах взаимоотношений, в том числе и военно-политическое давление. Постоянно висящая над страной угроза внешнего вторжения, более или менее реальная, неоднократно актуализировавшаяся и нагнетаемая извне и изнутри, превращала образ внешнего врага в устойчивый элемент массового советского сознания того периода, выполнявшего функцию социальной мобилизации и дополнявшего образ "внутренних классовых врагов" - стойкого наследия периода революции и Гражданской войны.
Последний выразился в идеологическом клише "враги народа", который конкретизировался и персонифицировался в зависимости от задач и этапов внутренней политики сталинского режима, и использовался для консолидации общества в мирное время, особенно в условиях радикальных трансформаций конца 1920-х - 1930-х гг. В этой связи следует заметить, что в период Великой Отечественной войны, когда стала реальной не только ранее абстрактная внешняя угроза, но и опасность уничтожения самого государства, идеологема "враги народа" практически исчезла из употребления: в целях мобилизации власть перешла от классовых к преимущественно патриотическим установкам, подчеркиванию внутреннего единства народа, всенародному, отечественному характеру войны.
В научной литературе по-разному ставился вопрос о механизмах формирования образа врага. Приведем один из вариантов: "Моделирование процессов возникновения "образа врага" во взаимоотношениях различных стран и народов привело исследователей к пониманию того, что в основе этих процессов находится неверное восприятие - "взаимная мисперцепция". Механизм ее действия в упрощенном виде выглядит следующим образом: неверные образы внешнего мира, как правило, навязываются "сверху", проникая затем в массовое сознание. Считается, что тоталитарная система, аналогом которой являлся сталинский режим, в большой степени была подвержена стереотипному мышлению, а поэтому более склонна к мисперцепциям". На наш взгляд, такой подход упрощает существо дела. Во-первых, воздействие "сверху", преимущественно пропагандистское, никогда не бывает единственным механизмом формирования образа врага: существует немало каналов восприятия (в том числе и военного противника) помимо манипулятивных воздействий власти. Тем более в обществе, где развиты культурные, гражданские и коммуникативные институты (система образования, разделение властей, средства массовой информации, искусство и т. д.). Во-вторых, даже пропаганда, безусловно, оперируя искусственно сконструированными стереотипами, далеко не только искажает реальность, но вынуждена использовать в значительной степени адекватную информацию - тем в большей степени, чем более образованным и критичным является население. Наконец, степень подверженности стереотипному мышлению западного "демократического" обывателя, а значит и склонность его к мисперцепциям была (и остается) отнюдь не меньшей, чем в "тоталитарном" советском обществе, в том числе и при сталинском режиме. Такое "комплиментарное" отношение автора цитаты, например, к населению США, отнюдь не соответствует многочисленным социологическим исследованиям западного менталитета, да и развитость и эффективность манипулятивных технологий на Западе явно преуменьшает (при переоценке их на Востоке). Да и более универсальным закономерностям социальной психологии, в том числе и политического мышления, эта позиция противоречит. В этом контексте, говоря о генезисе "образа врага" как структурного элемента общественного сознания, можно согласиться с рассуждениями И.Б.Гасанова: "Для обеих сторон характерны самооправдание и обвинение другой стороны по образцу: мы невиновны - они виноваты; мы говорим правду - они лгут; мы информируем - они пропагандируют; мы лишь обороняемся - они нападают; наши ракеты предназначены для сдерживания - их ракеты предназначены для первого удара. Таким образом, логика традиционного политического мышления неизбежно приводит к формированию особой психологии "гомо хостилис", человека враждебного, который воспринимает окружающий мир априори как враждебный, полный врагов. Такая деформированная картина мира подкрепляется двойным стандартом в оценке своих и чужих действий. Кроме того, сознание "гомо хостилис" находится под властью того, что в психологии называется когнитивным диссонансом, когда "образ врага" понуждает к заведомо неразумным и неоправданным действиям, которые в свою очередь оправдываются тем, что "врагу" приписываются еще более злостные намерения, в результате чего возникает заколдованный круг враждебности". Пропаганда в этом процессе, конечно же, играет свою роль, но не всегда решающую. Корни этих явлений восходят к древним социокультурным и психологическом механизмам: "В различных обществах и культурах, у различных народов "образ врага" приобретает некоторые общие черты. При всех различиях в причинах и обстоятельствах конфликтов и войн, на протяжении истории существует повторяющийся набор изображения противника - некий "архетип" врага, который создается, как мозаика, по частям. Враг изображается: чужаком, агрессором, безликой опасностью, богоненавистником, варваром, ненасытным захватчиком, преступником, садистом, насильником, воплощением зла и уродства, смертью. При этом главное в "образе врага" - это его полная дегуманизация, отсутствие в нем человеческих черт, человеческого лица. Поэтому "абсолютный враг" практически безличен, хотя может и персонализироваться. Восприятие чужака в качестве врага уходит корнями в родоплеменное общество человечества. Именно тогда закладывались социально-психологические механизмы "образа врага", как правило, вне своей микросреды. Появились антитезы "мы - они", "свои - чужие", "племя - враг племени"". Эти древние механизмы продолжают действовать, хотя их действие и видоизменяется соответственно эпохе, нации, культуре.
Пропаганда как инструмент формирования "образа врага" даже в "тоталитарном обществе" отнюдь не всесильна. Например, классовый "интернациональный" подход, приведший к мифологизации в оценках внешнего потенциального противника в лице "пролетариата Германии, сочувствующего СССР" или "обманутого немецким капиталом", в общем-то, не особенно ввел в заблуждение советское население. Политически конъюнктурные пропагандистские колебания относительно германского фашизма в 1930-е годы (от вражды к "дружбе" и далее к войне), хотя и внесли некоторую сумятицу в умы, но также не особенно дезориентировали массовое сознание советских людей. Слишком доверчивые к пропаганде были быстро отрезвлены - в первые же часы фашистского нападения.
Пропагандистский образ врага является далеко не единственным, бытующим в любом конкретном обществе. Так, государство в целом как аппарат управления и отдельно его специализированные структуры, которые должны принимать адекватные решения, стремятся к максимально полному и точному знанию о противнике, к пониманию его, без чего невозможна не только победа, но и сколько-нибудь эффективное ведение войны вообще. На центры принятия военно-политических решений работают многочисленные разведывательные, информационно-аналитические и другие подобные структуры разных уровней. Они создают свой "образ", который существенно более адекватен, но и он может содержать (по разным причинам) не только неверные факты и оценки, но и мифологические элементы - как следствие влияния тех же стереотипов и идеологем.
Есть в обществе и другие субъекты восприятия противника, - те категории населения, которые непосредственно соприкасаются с ним. С одной стороны, это гражданское население, оказавшееся в зоне ведения боевых действий и на оккупированной неприятелем территории (в тех случаях, когда война ведется в границах собственной страны). С другой стороны, субъектом такого восприятия всегда является действующая армия. Как правило, армия является самым массовым субъектом прямого взаимодействия с противником. Весьма специфический характер этого взаимодействия (вооруженная борьба на взаимное уничтожение), безусловно, влияет на механизмы, формы и содержание восприятия противника.
Конечно, опыт такого взаимодействия различен у видов и родов войск, представителей разных военных профессий, да и у конкретных военнослужащих. Однако в ходе войны формируется некий общеармейский коллективный опыт восприятия противника и соответствующий ему "образ врага", который может существенно отличаться и от представлений государственных аналитических служб высоких уровней, и от пропагандистского образа, внедряемого в общество, и от некоторых иных образов, формируемых, например, у гражданского населения. В "армейском" образе значительно меньше пропагандистских штампов и идеологических клише, мало в нем и обобщающей "информационной аналитики". Зато доминируют непосредственный прагматический опыт, здравый смысл и связанные с ними эмоциональные компоненты.
Синхронное восприятие противника в действующей армии, - в отличие от структур, принимающих решения, - не опосредовано многочисленными промежуточными звеньями. Весьма важно, что именно этот непосредственный опыт и формируемый на его основе "образ врага" участники боевых действий впоследствии доносят и до "гражданского" общества, и именно их воспоминания становятся основой коллективной исторической памяти, а пропагандистские клише времен войны постепенно стираются и уходят в прошлое. Конечно, механизм формирования исторической памяти общества очень сложен, но "пассионарность" ветеранов войн, их социальная энергетика выплескивается в различных формах, интенсивно формирующих образ военного прошлого, - в произведениях литературы, искусства, кинематографа, в мемуаристике, общественно-пропагандистской деятельности ветеранских организаций и т. д.
Именно по этим причинам действующая армия как субъект восприятия противника, хотя и является частью совокупности таких субъектов в обществе и государстве, представляется нам наиболее важным и интересным объектом изучения в этом ряду. Поэтому именно армия, в наибольшей степени определяющая синхронное и ретроспективное восприятие противника всем обществом, поставлена нами на первое место в названии этой книги.