Следует также подчеркнуть, что широко используемый сегодня и в журналистике, и в различных научных дисциплинах термин "образ врага", - во многом затертый, размытый и потерявший свое отчетливое содержание, - используется нами отнюдь не как идеологическое клише, не как идеологема (что делается, как правило, в околонаучной "демократической" публицистике), а как синоним разнопланового, многообразного, в том числе и адекватного восприятия противника.
* * *
Итак, "образ врага". Для конкретно-исторического анализа проблемы необходимо предварительно очертить ее границы и раскрыть содержание основных понятий. В литературе представлено немало вариантов смыслового наполнения, определений этого термина.
Немало есть сторонников позиции, что "образ врага" - это всего лишь искусственная пропагандистская конструкция, своекорыстно формируемая в массовом сознании "сверху". Она получила распространение в перестроечный и постсоветский период в контексте атаки на коммунистическую систему, которую обвиняли во всех смертных грехах, в том числе в продуцировании "образа врага" как инструмента консолидации "тоталитарного общества". В этом было немало правды, но далеко не вся правда, поскольку подход был основан на "двойных стандартах" в оценке "демократического" Запада и "тоталитарного" Востока.
Например, создатели выставки "Скажи мне, кто твой враг" отстаивали простой тезис: "Настойчиво формируемый "образ врага", в действительности является пропагандистским мифом, "пустышкой", политическим приемом, призванным отвлечь людей от реальных проблем, предъявить им вымышленных виновников их тяжелого положения. Образ врага - это социально-политический миф, который зиждется на эгоистическом интересе и имеет в своей основе стремление отдельных политических групп к расширению влияния, сохранению или захвату власти". Безусловно, в образе врага может содержаться мифологический компонент, но им это явление массового сознания никогда не ограничивается. Это подтверждает и сам автор позиции: "Образ врага наполняется конкретным содержанием в зависимости от социальных и культурно-исторических условий… Образ врага впитывает в себя традиционные предрассудки в отношении представителей определенных национальностей и государств. Путем наложения искусственно создаваемого мифа на издавна существующие стереотипы появляется необходимый кому-то "образ врага". Эти утверждения, в основном, верны: действительно, образ врага исторически конкретен, он зависит от социокультурных условий, он сочетает пропагандистские мифы и стереотипы. Но уже этим он шире "пропагандистской мифологии", поскольку стереотипы, наряду с мифологическими, почти всегда включают и адекватные элементы - фактические и оценочные. А кроме того есть индивидуальный и коллективный текущий опыт, почти всегда есть и разнообразные источники более или менее объективной информации (научные, справочные сведения, система образования, СМИ, в которых "просачиваются" факты и т. д.).
По мнению А.В.Фатеева, "образ врага" - идеологическое выражение общественного антагонизма, динамический символ враждебных государству и гражданину сил, инструмент политики правящей группы общества…". С этим определением можно было бы в значительной степени согласиться, если бы оно не претендовало на универсальность и при этом также не сводило бы определяемое понятие к идеологеме. В действительности "образ врага" не выражает, а отражает восприятие и оценку одного социального субъекта другим, причем этот субъект не обязательно "государство или гражданин". Безусловно, образ врага имеет символический характер, является динамичным, изменчивым, но далеко не всегда выступает инструментом "политики правящей группы общества" (например, субъект восприятия может как раз противостоять этой группе, и она сама быть "врагом").
Весьма значим вопрос о роли "образа врага" для возникновения войн и в ходе самих войн. "…Человек фиксирует окружающий мир в своем сознании в виде различных образов, которые могут не точно либо вовсе неверно отражать действительность, окружающую его. При этом создаваемые в человеческом сознании образы в значительной степени определяют его поведение. Отсюда следует, что поведением человека можно управлять, формируя в его сознании нужные образы-представления, поддерживая одни, затеняя другие". Безусловно, таким способом можно влиять и на массовое сознание, и на сознание людей, принимающих государственные решения. Но нельзя и переоценивать значение "образов" в реальной политике.
Однако и здесь также существует позиция, согласно которой субъективный фактор, роль массового сознания, в том числе утверждение негативных стереотипов, и особенно, "образа врага" явно преувеличивается: "Образ врага обладает собственной инерцией и может становиться так называемым "самоосуществляющимся пророчеством", которое ведет к спиралевидной эскалации напряженности и враждебности".
На наш взгляд, адекватна позиция И.Б.Гасанова: "Большинство войн и конфликтов было порождено не ложными представлениями и отнюдь не негативными национальными стереотипами, а реальными экономическими, политическими, социальными причинами, различными интересами и противоречиями, и сводить конфликты и войны лишь к неправильному восприятию окружающего мира или какой-либо страны, отдельного народа было бы неправомерным. Вместе с тем, сама ситуация напряженности, особенно ведущая к вооруженным конфликтам, порождала и одновременно подкреплялась "образом врага". То есть причинами конфликтов, в том числе военных, всегда являются реальные интересы и противоречия, а не национальные стереотипы и образы врага. "Не "образы врага" или "негативные национальные стереотипы" рождают конфликты, а ситуация конфликта, напряженности, взвинченности являет собой почву для возникновения, становления и развития "образа врага".
Таким образом, не следует упрощать ни механизм формирования "образа врага", ни его содержание (сводя к некой "матрице"), ни его структуру и т. д.
Образ врага - это представления, возникающие у социального (массового или индивидуального) субъекта о другом субъекте, воспринимаемом как несущий угрозу его интересам, ценностям или самому социальному и физическому существованию, и формируемые на совокупной основе социально-исторического и индивидуального опыта, стереотипов и информационно-пропагандистского воздействия. Образ врага, как правило, имеет символическое выражение и динамический характер, зависящий от новых внешних воздействий информационного или суггестивного типа.
Образ врага никогда не формируется произвольно, на чисто ментальном уровне, а потому и не может быть сведен к "пропагандистскому продукту". Он не может быть и постоянной величиной: ни в структурном, ни в смысловом, ни в аксеологическом (ценностно-оценочном) отношениях. "Враждебность есть определенное общественное отношение, которое возникает не на пустом месте, а основывается на объективно данных материальных предпосылках, определяющих характер отношений даже внутри отдельной человеческой группы, так что об их внешнем выражении в виде определенных, устойчивых общественных форм связи одной группы с другой говорить не приходится".
Проблема формирования "образа врага" являет частью более широкой проблемы "мы и они". "Проблема "свой-чужой", "мы и они" относится к сфере массового сознания и является универсальной для социальной психологии и культуры. Смысл ее заключается в самоидентификации социальной общности путем соотнесения с другими и выработке отношения к "иному". Предметом осознания своего является некий набор качеств членов социума, который может быть различен в зависимости от типа и масштабов общности. Поэтому набор признаков "инаковости" всегда зависит от параметров, по которым происходит сопоставление". Поэтому содержание и структура образа врага, при всем их упрощении и схематизации, во многом зависят от качеств самого социума, его структуры, ключевых ценностей и др. Например, в средние века, когда религиозный фактор играл столь весомую роль в общественной жизни, и внешний враг-иноверец нередко оценивался в первую очередь именно по этому параметру: "язычники", "нехристи", "неверные" и т. п. - в зависимости от религиозной принадлежности социума.
В условиях вооруженного конфликта проблема "мы и они", "свой-чужой" обостряется до предела, выступая в гипертрофированных формах: потенциально опасный "чужой" превращается в реального смертельного врага. "Они", всегда "чужие", иные, не до конца понятные и уже потому являющиеся источником мнимых или реальных опасностей, в экстремальной ситуации противостояния "не на жизнь, а на смерть" становятся прямым источником угрозы самому существованию общности "мы" и составляющих ее индивидов. Расплывчатый образ оборачивается вполне конкретными проявлениями несчастий, исходящих от "чужого". Отсюда и преобладание эмоционально-субъективного начала в оценках противника: те его качества, которые у своих оцениваются как исключительно позитивные, применительно к врагу рассматриваются, как правило, в негативном ключе. Весьма точно характеризует это явление ветеран Великой Отечественной, бывший командир взвода разведки П.В.Бучумов. Отвечая на вопрос "Как вы оценивали моральный дух противника?", он сказал: "Я знаю случаи, когда немцы, попадая в безвыходное положение, отстреливались до последнего патрона. Притом в одиночку, когда, кроме нас, не было свидетелей их отчаянного боя. По воинским меркам свои бы назвали таких героями, а у нас для них было другое слово - головорезы. Такова война".
Враг должен быть "плохим", потому что иначе война в нравственном (и психологическом!) отношении вообще оказывается невозможной: убийство человека находится за пределами общепринятых норм человеческой морали, религиозной этики и здоровой психики. Однако врага нужно и можно убивать, потому что он как бы изначально выносится за рамки категорий, на которые эти нормы распространяются. В общественном сознании (в том числе и в массовом бытовом) враг наделяется свойствами, "противными человеческой натуре". Действительно отрицательные его качества гипертрофируются, а качествам, по обычным "мирным" меркам оцениваемым положительно, придается негативный смысл. При этом механизм конструирования образа врага, как правило, универсален: он направлен на обоснование своей правоты в войне (подчеркивание агрессивности противника, его жестокости, коварства и т. п.), а также собственного превосходства, которое должно стать основанием для победы над неприятелем. И то, и другое достигается путем противопоставления своим собственным качествам, которые рассматриваются как позитивные ценности.
Конкретный набор этих ценностей различен для разных народов, культур, исторического времени и даже этапов одной и той же войны, хотя их диапазон, в общем-то, ограничен и достаточно традиционен. Так, в зависимости от исторической эпохи и конфессиональной принадлежности воюющих сторон, в качестве таких ценностей доминируют или, напротив, исчезают религиозные мотивы и соответствующая оценка противника с их позиций ("язычники", "нехристи", "неверные", "безбожники" и т. п.). Исторически более устойчива оценка противника по критерию "цивилизованности": враг почти всегда "варвар", причем конкретный смысл в этот оскорбительный термин может вкладываться разный (от нечеловеческой жестокости до несоблюдения правил гигиены). "Принижение" врага происходит путем приписывания ему всех человеческих слабостей: подверженности пьянству, разврату, воровству, мародерству и др. Наконец, почти всегда присутствует оценка таких качеств, которые имеют действительно существенное значение в ходе военного противостояния: собственной смелости противопоставляется трусость врага, а мужественные и даже героические его поступки оцениваются как бездумный фанатизм под действием пропаганды или пьяного угара. Собственной смекалке противопоставляется глупость врага, а его военная хитрость и находчивость воспринимаются как коварство, и т. д.
Интересно отметить тот факт, что в русском национальном сознании, нашедшем отражение в фольклоре и литературном творчестве разных эпох (начиная с былинного времени и кончая Первой мировой войной), а значит, представленном в концентрированной символической форме, враг "всегда силен, многочислен, жесток и коварен, но зачастую глуп и обязательно некрасив". Причем, победы русских объясняются их естественным превосходством в смекалке, силе духа и воинском умении, тогда как поражения - невезением или Божьим наказанием за грехи. Впрочем, такой подход к оценке врага в условиях военного противостояния вненационален и присущ не только массовому сознанию, но и пропагандистским институтам любых воюющих государств.
В психологическом контексте войны слово "враг" более точно, нежели его нейтральные синонимы, отражает восприятие противника или неприятеля, так как содержит определенную эмоциональную составляющую, оно более "психологично". Что касается категории "образ", то это достаточно многозначный термин. Главное, что можно в нем выделить, - это обобщенность представления о чем-то, некоторая схематичность, хотя и с элементами конкретного, индивидуального восприятия, сильной эмоциональной окраской. Его можно рассматривать как определенную психологическую конструкцию, из чего следует, что у каждого человека был свой образ врага, во многом основанный на собственном опыте или своих "источниках информации". Кроме того, это категория социальная, так как противник всегда воспринимался через стереотипы общественного, в том числе национального сознания, его образ формировался под влиянием государственных идеологий, непосредственного пропагандистского воздействия на население и армию.
Образ врага - категория динамичная. И у каждого человека, и у армии, и у общества в целом он менялся под влиянием множества факторов. Прежде всего, факторов восприятия. Их можно подразделить на несколько основных групп, а именно, - относящиеся: 1) к субъекту восприятия; 2) к объекту восприятия; 3) к условиям и обстоятельствам восприятия. Наша задача представить обобщенный образ врага, насколько его можно реконструировать из индивидуальных образов, отраженных в исторических источниках.
Субъект восприятия. Образ врага формировался в процессе восприятия, через конкретный опыт каждого человека, и личностные факторы имели здесь огромное значение. Социальное положение военнослужащего, уровень его образования и культуры, национальная и религиозная принадлежность, непосредственный служебный статус в армии не только накладывали на это восприятие отпечаток, но и во многом его определяли, решающим образом воздействуя на сферу мировоззрения, а значит, и на оценочно-аналитическую часть этого образа. Следует отметить, что образ противника у каждого военнослужащего в определенной мере складывался еще до войны, а непосредственно в ходе боевых действий менялся, переходя от абстрактно-обобщенных очертаний к более конкретным, приобретая глубоко личностную, эмоциональную окраску.
По-разному виделся противник из солдатского окопа, через орудийный прицел, смотровую щель танка или из кабины самолета. Не только род войск, но и принадлежность к рядовому, младшему и старшему командному составу влияла на это восприятие. И уж тем более расстояние до передовой. Здесь прослеживается следующая тенденция: чем выше были должность и звание, тем, как правило, большей, но опосредованной информацией о противнике располагал человек, и в его индивидуальном образе врага сильнее было представлено не эмоциональное, а аналитическое начало. Чем ближе к линии фронта и особенно переднему краю, тем больше в этой информации было представлено личного или коллективного, но непосредственного опыта, тем сильнее чувства и эмоции накладывались на отношение к неприятелю и представления о нем.
Весьма дифференцированным было восприятие противника и гражданским населением. Социальная принадлежность, уровень образования и культуры, демографические параметры (пол, возраст и др.), место жительства (город - деревня), - все это и многое другое влияло на формирование стереотипа и дальнейшее складывание "образа врага" в ходе самой войны.
Но и сам объект восприятия , то есть противник, не был однородным и статичным. Далеко не одним и тем же выступал он в начале и в конце войны. Кроме того, на формирование образа у каждого конкретного человека влияло то, с каким именно недругом, хотя бы в одной и той же войне, лично ему приходилось иметь дело. Например, по-разному воспринимался неприятель на русско-австрийском, русско-германском и кавказском фронтах в Первую мировую войну; или в боевых действиях против немецких, финских, румынских, итальянских, венгерских и других частей в Великую Отечественную. Вместе с тем, сам противник также по-разному воспринимал членов неприятельской коалиции, выражая большую или меньшую антипатию к России и ее союзникам. Поэтому, говоря о взглядах и представлениях своей стороны, нельзя игнорировать соответствующие взгляды на нее со стороны неприятеля.
В качестве объекта данного исследования по мировым войнам мы рассматриваем преимущественно образ врага-немца. И в Первую, и во Вторую мировые войны у Германии было немало союзников-сателлитов разных национальностей, и на них естественно переносились основные негативные характеристики противника в целом, хотя и в ослабленной, по сравнению с главным врагом - Германией, форме. Немцы и их союзники в сознании российских участников обеих войн воспринимались дифференцированно. Но на тех участках фронта, где приходилось иметь дело непосредственно с союзниками Германии, негативных моментов в отношении к ним было больше, чем в других местах.