Историю заговора Миниха против Бирона также можно писать без упоминания принца - о намерении фельдмаршала арестовать регента Антон-Ульрих узнал, как бы теперь написали, "из газет", точнее - тогда, когда дело было уже почти сделано. Эрнст Миних пишет, что когда его отец явился ночью в Зимний дворец за благословением на переворот, Юлия Менгден разбудила принцессу, однако сделать это тихо, чтобы "принц от того не пробудился", ей не удалось, "но как сей вопросил у принцессы, что ей сделалось и зачем она встает, то в ответ сказала она, что ей занемоглось и чтоб он остался в постели, а она тотчас назад будет", после чего Анна Леопольдовна вышла к фельдмаршалу и гвардейским офицерам. Думаю, что мы можем верить Миниху-младшему, который как раз в эту ночь состоял дежурным камергером при юном императоре и был пробужден правительницей, которая сказала ему: "Мой любезный Миних, знаешь ли ты, что твой отец предпринял? Он пошел арестовывать регента. - К чему присовокупила еще: - Дай, Боже, чтобы сие благополучно удалось!.. Потом принцесса вместе с фрейлиной Менгден, которая одна при ней находилась, пошла в спальню малолетнего императора, а я скорее выскочил из постели и оделся. Немного погодя пришел и принц, которому принцесса тут во всем открылась" . Таким образом, в ночь переворота Миниха принц-супруг мирно спал. Жена не сочла нужным даже поделиться с ним замыслом огромнейшей перемены, в частности, и в его жизни.
Теперь трудно понять, почему так сложились их отношения, почему Антон-Ульрих был неприятен Анне Леопольдовне. Можно, конечно, говорить о различии натур, несходстве знаков зодиака… Это был типично династический брак, устроенный по соображениям внешней политики, без всякого учета интересов и симпатий партнеров. Таких браков (и не только в княжеских семьях) было великое множество, и удел невест и женихов в этих брачных комбинациях был одни - подчиниться и как-то приспособиться к партнеру и новому образу жизни.
Но принцесса Анна с самого начала знакомства с принцем Антоном-Ульрихом стала проявлять строптивость (или, по тогдашним критериям, - невоспитанность), более того - она публично выражала свое несогласие идти под венец с чуждым ей человеком. Саксонский полковник Нейбауер писал в 1740 году, что как только принцессе было предложено выйти замуж за Антона-Ульриха, она отвечала категорично, что "охотнее положит голову на плаху, чем пойдет за принца Бевернского". И только угроза быть выданной за "низкопородного" Петра Бирона сделала ее податливой. Но кажется, что со своим браком она не примирилась. Попавший в опалу бывший кабинет-министр А.П. Волынский на следствии в 1740 году показал, что в разговоре с ним Анна Леопольдовна сетовала как раз на принудительность своего брака: "Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала, а все вы для своих интересов привели".
Остроту этим переживаниям девушки придавала, по-видимому, ее первая и сильная любовь к графу Линару. Муж же не был, как говорили в двадцатом веке, "мужчиной ее мечты", не отвечал классическим образцам, почерпнутым юной девушкой из Расина или Корнеля. Принцессе явно нравился другой тип мужчины, и это проскользнуло в источниках. Когда в той же беседе Артемий Волынский спросил Анну Леопольдовну, чем же ей не нравится принц, она отвечала кабинет-министру: "Тем, что принц тих и в поступках несмел". Действительно, в нем не было изящества и мужественности графа Линара. Миних позже писал, что провел с принцем Антоном-Ульрихом две военные компании против турок, да так и не понял: рыба он или мясо. Но тут Миниху особенно доверяться не будем. Известно, что Антон-Ульрих в бою, под пулями вел себя вполне достойно, и тот же Миних сразу после похода на Очаков прилюдно отзывался о мужестве принца с восторгом. Впрочем, в человеке, особенно военном, могут сочетаться разные, и даже противоположные качества. Манштейн писал, что принц "обладает наилучшим сердцем и прекраснейшим характером в мире, соединенными с редким мужеством и неустрашимостью в военном деле, но он чрезвычайно робок и застенчив в государственных делах" . Так часто бывало в истории: неустрашимые на поле боя воины на скользких дворцовых паркетах оказывались неловки, нерешительны в государственных делах и робки в семейной жизни.
Супруги часто ссорились, неделями не разговаривали друг с другом. При этом принц оказывался слабее и всегда первым шел на попятную. В этом смысле Анна Леопольдовна воспользовалась простым житейским советом, которой дал ей во время той памятной беседы А.П. Волынский: сносить все терпеливо, не показывать людям своего неудовольствия, ибо "в том разум и честь Ее высочества состоит", и, кроме того, "если принц тих, то тем лучше ей, потому что он будет ей в советах и в прочем послушен и что ежели бы ее высочеству супругом был принц Петр, то бы хуже для нее" .
В итоге, как ни был расположен к своему господину брауншвейгский советник Гросс, он писал в Брауншвейг, что Анна "способна делать с принцем Антоном-Ульрихом все, что захочет. Она выпытывает у него все его секреты, но не открывает его светлости свои" . Принц был человеком слабым, и его брат Людвиг-Эрнст, понимая это, отмечал, что все было бы по-другому, "если бы Антон-Ульрих был другим человеком, но с ним ничего не поделаешь". Позже он писал: "Антон-Ульрих есть не что иное, как тень" . О том, что Антон-Ульрих - явный подкаблучник, позже писал и Шетарди, который сообщал, что нередко случается, что Юлия Менгден не допускает его войти в апартаменты принцессы; бывает и так, что его даже прогоняют с постели . О том, что Анна Леопольдовна обладала сильной волей, можно заключить по одному разговору Финча с Антоном-Ульрихом. Они заговорили о попытках прусского короля подкупить окружение правительницы. За саму правительницу принц не беспокоился: он сказал, что "во взглядах своих она тверда и непреклонна" (is firm and immovable) . Брат Антона-Ульриха Людвиг-Эрнст, часто бывавший на посиделках в покоях Юлии Менгден, также не раз замечал, что Анна Леопольдовна "верховодит во всем" .
В октябре 1741 года, - в сущности, накануне свержения Брауншвейгской фамилии, - между супругами произошло жесткое столкновение по поводу назначения четырех новых сенаторов, среди которых был небезызвестный И.А. Брылкин и другие угодные правительнице люди. Антон-Ульрих, за спиной которого стоял Остерман, противился этому, но правительница настаивала на своем. Шетарди сообщает, что "происшедшее по этому поводу объяснение было чрезвычайно резким; генералиссимус ничего не добился, дважды ссылаясь с жаром на свое звание мужа, которым, как он, без сомнения, полагает, он пользуется по отношению к правительнице; между тем опыт доказал уже ему, что довольно часто права его мало уважаются, поэтому приводимый им довод нисколько не остановил правительницу". В конечном счете правительница вручила супругу соответствующий указ о новых назначениях в Сенат. Думаю, что речь идет об указе 17 сентября 1741 года, когда Брылкин стал обер-прокурором Правительствующего Сената . Принцу пришлось проглотить это, как и примириться с растущим влиянием графа Линара при дворе - тот даже участвовал с ним в одном из совещаний по внутренним делам.
Даже начавшаяся русско-шведская война не была использована генералиссимусом и президентом Военной коллегии для упрочения своего положения. Об его участии в командовании боевыми действиями русских войск даже не шло речи. Самое большее, на что он мог рассчитывать, - это руководить смотром войск накануне похода и давать необходимые распоряжения по военному ведомству о подготовке армии к походу.
Брауншвейгские дипломаты сообщали, что Анна не приглашала мужа на обсуждение важнейших дел с сановниками, порой не пускала его в свою спальню и подолгу не обедала с ним за одним столом. О раздельной жизни супругов есть множество свидетельств. Фельдмаршал Миних не удержался и зачерпнул в свои мемуары немного грязцы, сообщая нам, что правительница часто виделась с графом Линаром в Третьем Летнем саду, выходившем некогда почти к Аничкову мосту. А к этому саду примыкал дом, в котором остановился Линар. Туда и отправлялась правительница всегда в сопровождении фрейлины Менгден, которую там в особом павильоне якобы пользовали привозными минеральными водами. Попытки же принца Антона-Ульриха проникнуть в сад и попить целебной водички пресекались неприступными часовыми у ворот. О том же писал в 1741 году Шетарди, только вместо Антона-Ульриха он упоминал цесаревну Елизавету Петровну, которая тоже жила неподалеку от сада и как-то решила прогуляться по его аллеям, но наткнулась в воротах на сурового "невпускалу"-гвардейца. Оказалось, что туда пропускают, кроме правительницы и фрейлины Менгден, только графа Линара . А так как Шетарди часто встречался в то время с Елизаветой, сведения в его донесении могли быть из первых рук.
Приведенной выше сплетни Миниху показалось мало, и в своих мемуарах он еще добавил: "Летом она приказывала ставить свою кровать на балкон Зимнего дворца, выходивший на реку, хотя при этом ставились и ширмы, чтобы скрыть кровать, однако со второго этажа домов, соседних ко дворцу, можно было все видеть" . Что же видел сосед Анны Леопольдовны (а им как раз в то время был сам Миних), мемуарист скромно умалчивает, хотя о романе правительницы с графом Линаром, польско-саксонским посланником, известно многое и из других источников.
Выше уже было сказано, что посланник в 1736 году был отозван своим королем по просьбе русского правительства, и причина гнева императрицы Анны Иоанновны заключалась в том, что графа заподозрили в связи с юной принцессой Анной Леопольдовной. Но первая любовь ею была не забыта. Как только Анна Леопольдовна стала правительницей, польско-саксонский двор, по просьбе русского двора, вновь отправил Линара в Петербург. Он приехал в начале 1741 года, и почти сразу же ему была дана аудиенция для вручения верительных грамот - другие посланники порой ждали этого момента месяцами. С тех пор он стал часто бывать в императорских покоях - по утверждению Шетарди, ежедневно. Обычно он приходил в апартаменты Юлии Менгден, и, по словам ее служанки, "принцесса Анна туда ж прихаживала" . Шетарди, всегда ревниво следивший за успехами своих коллег при дворе, утверждал, что на одном из таких частных свиданий правительница возложила на графа Линара орден Святого апостола Андрея Первозванного. Для всех других дипломатов и прочих неосведомленных о тайном награждении стало полной неожиданностью, когда вскоре Линар дал обед всем кавалерам этой высшей награды России .
Больше всех возвышением Линара был недоволен принц Антон-Ульрих. Он помнил, с каким пренебрежением относился к нему Линар в 1735 году, когда принц безуспешно искал близости с принцессой. Более того, в бумагах арестованного Бирона обнаружились письма Линара к фавориту, в которых саксонский посланник просил регента не допустить брака Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха . Попутно замечу, что документы из архива Бирона доставили немало неприятностей самым разным людям при дворе. Довольно быстро Линар приобрел при дворе правительницы такое значение, что стал играть роль фаворита. Цесаревна Елизавета желовалась Шетарди "по этому поводу на надменные манеры, появляющиеся уже у Линара" . Перед своим отъездом в Дрезден (он ездил домой, чтобы уйти в отставку и, уже свободным от посольских обязанностей, вернуться к Анне Леопольдовне) в начале сентября 1741 года Линар получил от правительницы подарки исключительной ценности. По данным Шетарди, это были в основном бриллианты, которые оценивались в сумму 150 тысяч рублей .
Все мемуаристы пишут, что к правительнице "допускались одни только друзья и родственники фаворитки или иностранные министры, приглашенные составить партию в карты великой княгини" (Манштейн) , что "приятнейшие часы для нее были те, которые она в уединении и в избраннейшей малочисленной беседе проводила" (Эрнст Миних) . Миних-отец писал, что эти компании собирались за картами, до игры в которые правительница была большая охотница. Из описания мебели дворца Анны Леопольдовны часто упоминаются ломберные столики, обитые золотым позументом, которые часто подновляют и меняют. К картам Анна Леопольдовна пристрастилась еще при дворе Анны Иоанновны, при которой без карточной игры не обходилось ни одного свободного вечера. Известно, что Бирон был заядлый картежник и всячески поддерживал интерес к игре у императрицы, которая обычно много проигрывала. Так карточная игра как тихое вечернее развлечение перешла и к правительнице. Об этом даже написано в газете: "Санкт-Петербургские ведомости" - единственный тогда печатный орган в номере 66 сообщал, что 13 августа 1741 года, после торжественного обручения штатс-фрейлины Юлианы Менгден с саксонским посланником Линаром, в присутствии правительницы и ее супруга, "их императорские высочества и его светлость принц Людвиг Брауншвейгский сели в карты играть".
Игра устраивалась обычно в комнатах ближайшей подруги правительницы и ее фрейлины Юлии Менгден или, как презрительно звала ее императрица Елизавета Петровна, Жулии или Жульки. Эта "пригожая собой смуглянка" никогда не расставалась с правительницей. Как было записано в дневнике принца Людвига-Эрнста, Юлия "не оставляет правительницу одну ни на мгновение, даже если у нее Антон-Ульрих и даже если они лежат в постели, она без смущения входит к ним" . Бирон, отвергая обвинения в оскорбительных высказываниях об Анне Леопольдовне, говорил на следствии, что он не утверждал, будто бы правительница беспутна: "…тому статься невозможно, а говорил я, как и прежде мною показано, что она каприжесна или упряма: Ея императорское высочество кушает одна с фрейлиною фон-Менгденовою, а пристойнее б было с супругом своим (мы знаем из мемуаров Миниха, что "пристойный" Бирон всегда обедал с женой Бенигной-Готлиб и… с императрицей - своей любовницей, которая на обед всегда приходила в покои герцогской четы. - Е.А. ), и оная-де фрейлина у Ея императорского высочества в великой милости состоит и она ж в делах, касающихся до правительства, мешаться будет: сие, может быть, я, таким образом, сказывал, и для того подданейше прошу прощения, а оное говорено не из злости" .
Вечерами подруги занимались также рукоделием: вязали, а после свержения регента спарывали золотой позумент с драгоценных камзолов Бирона и его сына, чтобы отправить его на переплавку . Юлия была особой вполне посредственного ума, получила воспитание, типичное для лифляндской немки, удел которой - выйти замуж за небогатого барона и экономно вести хозяйство. Между тем степень доверия правительницы к своей подруге была высочайшей. Юлия была в курсе всех государственных дел; когда к ней пришел упомянутый выше советник Темирязев, заметивший недостатки в законе о престолонаследии, и принес манифест, в котором он их заметил, фрейлина ему отвечала: "У нас все это есть, мы знаем, постой-ка здесь", - и ушла посоветоваться с правительницей . Сохранился удивительный для XVIII века парный портрет: годовалый император Иван Антонович сидит на коленях… фрейлины Юлианы фон Менгден. Возможно, портрет писался после того, как в первый день рождения императора младенец был внесен в парадный зал именно Юлией Менгден.