- Это все? - собеседник явно хотел прекратить разговор.
- Нет. Мне нужна ваша помощь.
- Интересно, - съязвил хриплый голос. - Ты думаешь, что я помогу тебе?
Виктор, невзирая на самолюбие, не отступил:
- Василий Игнатьевич, я виноват перед вами. Я понимаю, для вас я - предатель, и, поверьте, я уже наказан. Серьезно наказан.
- Мне это не важно, - произнес тот, готовясь положить трубку.
- Постойте, Василий Игнатьевич! Позвольте договорить. Я бы не осмелился просить у вас помощи для себя лично, но в большую беду попал очень хороший человек, гораздо лучше меня. И я… я не могу помочь! А вы, наверное, сможете.
На том конце молчали. Виктор с необычным для него жаром продолжил:
- Мне очень нужен ваш совет! Позвольте приехать к вам. По телефону все рассказать невозможно!
- Что ж, приезжай, - неохотно согласился Василий Игнатьевич, интонацией давая понять, что эта встреча будет для него не самой приятной.
- Спасибо большое! - с облегчением произнес Миллер. - Я буду у вас через час-полтора.
- Ладно.
Виктор бросился на пригородный вокзал и успел сесть на электричку за минуту до отбытия. Электропоезд тронулся, покачивая полупустой вагон. В противоположном конце устроились бабушки, обвешанные кошёлками, и старик в мятых трико с ведрами и лопатой. Они громко обсуждали садово-огородные проблемы. Напротив Миллера села молодая женщина с кудрявой девочкой лет четырех. Малышка долго изучала его огромными зелеными глазами, а потом вдруг серьезно спросила:
- Дядя! Ты почему такой грустный?
Мать зашептала на ушко: "Не приставай к дяде! Может быть, ему плохо".
Но девчушка встала и протянула ему книжку с картинками:
- Возьми сказки! Они хорошие!
Виктор печально улыбнулся ей, но книжку не взял:
- Моя сказка плохо кончается.
- Маша, иди сюда! - требовательно позвала мать. Девочка вернулась к ней и забыла о Викторе. Он прислонил горящую голову к холодному стеклу вагона, вибрирующему от движения поезда, и закрыл глаза. На него нахлынули воспоминания о последней встрече с Василием Игнатьевичем, и вместе с ними всплыло чувство вины, едкое, как щелочь.
Василий Игнатьевич Ракитин был его преподавателем в университете и учителем в жизни когда-то. Нет, он не рецензировал и не руководил кандидатской Миллера, сердечный человек относился к Виктору по-отечески. Видя в молодом ученом "Божью искру", Ракитин всеми способами стремился привить ему смелость решений. И, с детства лишенный внимания отца, Виктор ценил это. Оба увлеченные наукой, они беседовали часами, споря и ругаясь, часто не совпадая во мнениях, но порой понимая друг друга с полуслова. Одно смущало Виктора: Ракитин мог вслух при всех рассуждать о Боге и о необходимости учитывать ментальные энергии в физике. Вся кафедра сначала потихоньку посмеивалась, но потом приступила к агрессивным действиям, когда Ракитин решил открыто проверить "ненаучную" теорию физического вакуума, известную как "Теорию торсионных полей", и даже принялся доказывать, что физики Шипов и Акимов, против которых ополчилась РАН, все же во многом правы. Байбаков, новый ректор, открыл настоящую войну "псевдонаучной ереси", стремясь выгнать "инакомыслящего" из стен университета. Виктор только что защитил диссертацию и на местные интриги внимания не обращал. Он считал себя выше этого. Перед ним маячила командировка в Швейцарию, и Виктор мысленно уже был там.
А затем на заседании научного совета, когда Байбаков, не стесняясь в выражениях, обвинил Ракитина в невежестве и фальсификации данных, Миллер промолчал, хотя кто, как не он, знал, что ни о каком подлоге и речи быть не могло. Василий Игнатьич так "горел" своей теорией, что сутками проверял и перепроверял каждую запятую, любой результат экспериментов. Но, отводя глаза от вопрошающего взгляда Ракитина, Миллер не сказал ни слова в защиту и при голосовании за исключение "еретика" из состава научных сотрудников, Виктор только "воздержался". Собрание окончилось, и Ракитин с пергаментным лицом покинул зал. Проходя мимо покрывшегося пятнами Миллера, он отшатнулся от него, как от прокаженного. В тот момент Байбаков похлопывал новоиспеченного доцента по плечу, вещая во всеуслышание:
- Вся надежда на вас, молодых ученых! Вы понимаете меня, Виктор Александрович?
Миллер готов был провалиться под землю из-за собственной трусости. Он, нахмурившись, пробормотал что-то невнятное и вырвался из зала вслед за изгнанным коллегой. Догнав его на лестнице, Виктор попытался оправдаться:
- Василий Игнатьевич! Я… Мой голос все равно ничего не решал…
Тот обжег его взглядом и бросил разочарованно:
- Для меня решал и решил: я не знаю, кто Вы, Виктор Александрович Миллер. Недруг? Карьерист? Трус? Не важно. Прощайте!
И ушел прочь, не оглядываясь, оставив позади бывшего соратника, чувствующего моральное удушье. Пока Виктор, как оплеванный, стоял один в коридоре, в душе его вскипали гнев и обида. Из дверей показалось лицо Байбакова. Он что-то говорил Миллеру, но тот, казалось, не слышал, мысленно перенося неуправляемую бурю эмоций на ректора. Байбаков исчез за дверями, а через несколько секунд послышались крики, поднялась суматоха. Когда Виктор вернулся в зал ученого совета, ректор лежал возле входа, задыхаясь, пытаясь непослушными руками сорвать галстук. Лицо Байбакова стало пунцовым, и вскоре он затих. Миллер неподвижно смотрел на царивший вокруг хаос, почему-то уверенный, что не инсульт, а его личная обида поразила профессора быстро и точно, как шаровая молния.
Василия Игнатьевича уволили из университета через день после пышных похорон Байбакова, которые сопровождали речистые выступления профессоров и сухие соболезнования вдове, море гвоздик, венков и только пара заплаканных глаз маленькой женщины. Больше Виктор ни разу не встречался с Ракитиным. Хотел позвонить и не мог. Миллионы раз прокручивал в голове этот день, пытаясь найти себе оправдание. В мысленных битвах его оппонентами был и Ракитин, и теперь уже покойный ректор, и члены научной коллегии, а порой и весь мир.
Хуже всего Миллеру стало, когда он случайно встретился в университетском коридоре с растерянными, несчастными глазами ректорской вдовы. ВИНОВЕН - такой приговор вынес он сам себе. Трус и убийца… Внутренний суд затянулся, а прокурор был жесток. И ни один судья настолько не презирал преступника так, как Виктор. Он презирал себя до ненависти. И без того необщительный физик стал совсем замкнутым, отдалился от друзей и позволил страсти к науке тихо угасать, словно юной деве над могилой любимого. Коллеги его избегали - им было не по себе от тяжелого взгляда угрюмого молодого человека. Несмотря на его привлекательные черты и неплохую фигуру, студенткам и в голову не приходило с ним заигрывать, да он и сам никого близко не подпускал, страшась огненной силы своей обиды.
Выстроенный от мира забор покачнулся, и Виктор почувствовал облегчение, встретив Дину, - он вдохнул, наконец, свежего воздуха, но эйфория освобождения длилась недолго.
* * *
Колеса поезда монотонно стучали по рельсам, укачивая девчушку напротив. Ее каштановые кудряшки пружинили в такт электричке, а глазки слипались сами собой.
- Не спи, скоро приедем, - тихонько будила мама, но ребенок не мог бороться со сном.
Миллер сквозь ресницы смотрел на девочку, как завороженный, видя в ней маленькую Дину. Он понял, что ему все равно, кто и что скажет, отправит ли на плаху, заставит ли унизиться или вываляться в грязи, главное, помочь Дине, найти ее. Она полюбила его, а он оказался беспомощным. Опять…
Женский голос по радио объявил остановку: "Светлое". Виктор вышел из старого вагона на крошечной станции. Несколько человек слонялись у сельского магазинчика. Платформа была покрыта пятнами черно-белой шелухи от лущёных семечек. От станции шла единственная улица, с обеих сторон утопающая в зелени. Над заборами фиолетовые, лиловые, белые гроздья сирени источали пьянящий аромат, желтые головки одуванчиков, как веснушки, обсыпали любые мало-мальски свободные лужайки. Стройные ирисы, факела тюльпанов выразительными пятнами светились в садах сквозь сетчатые ограждения. Солидные кирпичные дома чередовались с хибарками. Местами розовой пеной цвели деревья, окруженные мохнатыми пчелами. Темно-серые перины туч пронизывали одинокие и оттого еще более яркие лучи солнца.
Покрытая паутинкой морщин, добродушная загорелая старушка в цветастом халате и тапочках на босу ногу с неприкрытым любопытством осмотрела приезжего - костюм с галстуком, дорогие туфли и сумка-портфель под ноутбук здесь выглядели, по меньшей мере, странно. Миллер уточнил у нее, как найти Вишневую улицу садоводческого товарищества "Виноградарь".
- Иди, сынок, прямо, потом налево, потом опять прямо, - бодро жестикулировала пенсионерка, - мимо старой церкви, потом увидишь железные вороты, за ними сады начинаются. Потом еще улиц пять пройти надо, я точно и не знаю. Там спросишь кого-нибудь.
Виктор поблагодарил бабулю. К церкви он пришел достаточно быстро. Она одиноко возвышалась в открытом поле, врастая корнями в поросший травами холм. Старые толстые стены были аккуратно выкрашены, а зарешеченные оконца вырезаны строителями, как в игрушечном теремке. На позолоту куполов, видимо, денег не хватило, но храм Божий и без того радовал глаз. Наполненный воздухом, он сливался в единое целое с окружающим незатейливым, но таким свободным пространством. Здесь тишину и спокойствие мирская суета не нарушала. "Вот где благо!" - подумал Виктор.
Обогнув церковь, Миллер направился по усыпанной галькой дороге к видавшим виды распахнутым воротам. По пути ему больше никто не встретился, и молодой человек внимательно всматривался в таблички на заборах и домах, чтобы не пропустить Вишневую улицу. Начал накрапывать дождь, и Миллер ускорил шаг. Минут двадцать спустя он, наконец, нашел зеленую калитку с номером "12". Она сразу поддалась, легонько скрипнув в ответ. Виктор зашел на ухоженный участок, в глубине которого притаился симпатичный красный домишко. Дождь припустил сильнее. Миллер забежал под крыльцо. Собравшись с духом, он негромко постучал. Дверь отворилась, и на пороге Виктор встретился глазами с Ракитиным:
- Добрый день, Василий Игнатьевич, - Виктор не решился протянуть руку для приветствия, уверенный, что ее не пожмут.
- Ну, здравствуй, - сказал тот, - заходи.
Виктор оказался в тенистой комнате с незатейливой обстановкой.
- Присаживайся, - Ракитин указал на кресло.
Напряженный гость опустился на мягкое сиденье:
- Спасибо!
Ракитин, ничуть не изменившийся, даже немного помолодевший от постоянного пребывания на свежем воздухе, выглядел моложе своих шестидесяти, только седина, полностью покрывшая голову, выдавала возраст. Бывший учитель не мог не заметить запавшие глаза и необычно резко выдающиеся скулы на похудевшем лице Миллера. Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке:
- Неважно выглядишь, братец, - заметил Ракитин, садясь на табуретку возле стола. - Рассказывай, с чем пришел.
Виктор поднялся и произнес:
- Василий Игнатьевич, я признаю, что поступил низко, непростительно, и все же я осмеливаюсь просить у вас прощения, - слова давались Миллеру нелегко.
- Я давно простил тебя, - неожиданно мягко сказал Ракитин, - но все равно, молодец, что пришел!
- Как…?! - не поверил своим ушам Виктор.
- Да. Ты преодолел себя, молодец! - еще раз похвалил его Ракитин. - Старое забудем. Чаю хочешь?
- Нет, спасибо, - пробормотал Виктор, не ожидая такого легкого прощения.
Василий Игнатьевич внимательно посмотрел на него и спросил:
- Что же стряслось у тебя?
- Возможно, вы помните Дениса Соболева? Он учился со мной на курсе?
Ракитин кивнул:
- Да, хороший был студент, он, кажется, наукой больше не занимается?
- Нет, он - менеджер, но речь не о нем. У Дениса есть сестра, Дина. Так случилось, что Дине в руки попали артефакты, странные по структуре светящиеся камни, по-разному влияющие на людей. Проверка электронно-спиновым резонансом показала, что камням 18 миллионов лет, и это весьма сомнительно, конечно. Вы знаете, как я отношусь… относился к паранормальным явлениям, но эти необычные предметы, похожие на игральные кости, способны творить чудеса. Дина, например, могла левитировать, взяв их в руку, - взволнованно рассказывал Миллер, - Нет-нет. Это правда. Я видел сам. Она говорила, что для многих других они были опасны. За камнями кто-то охотился. По-видимому, эти люди похитили Дину вместе с артефактами. - Заметив тень сомнения на лице Ракитина, Виктор подтвердил, - Именно похитили. Три дня назад. Мы с Денисом видели запись с видеокамеры, где зафиксирован момент похищения. Мы обратились в полицию, но органы пока ничего не могут сделать.
- А я-то что могу? - не понял Ракитин.
- Дело в том, что я исследовал эти камни. В руках Дины они превращались в необычный мощный генератор электромагнитного поля. У меня сохранились все результаты тестов, - Миллер достал из сумки тонкий Макинтош. - Я подумал, что возможны два варианта, с помощью которых можно найти Дину: либо выявить "отпечаток" электромагнитного поля, либо рассчитать матрицу нейрофизических лучей и настроить прибор таким образом, чтобы он смог обнаружить местонахождение Дины, когда она возьмет камни. Но я многое испробовал, и пока безрезультатно, а времени… времени просто нет! - с отчаянием добавил Виктор.
Ракитин задумчиво улыбнулся:
- Ты полон сюрпризов! Давай-ка посмотрим на твои вычисления. Я полагаю, что тебе надо сделать эдакую смесь бульдога с носорогом: электромагнитный декодер с GPS-навигатором?
- Да, именно.
- А я боялся, что ты так и останешься "зомбированным" специальной теорией Эйнштейна двухмерным человечком в трехмерном пространстве официальной науки. Всё-таки нет. Ты понимаешь, что придется выйти за рамки того, что тебе известно?
- Потому я и пришел к вам. Я чувствую, что решение есть, но обнаружить его не могу.
- М-да, мешают, мешают стандарты-то, - вздохнул Ракитин. - Давай, выкладывай свои выводы.
Виктор поспешил открыть файлы, заполненные формулами и векторными диаграммами, с жаром излагая идеи.
- Понятно, - кивнул Василий Игнатьевич. - Ты не учитываешь, что магнитной и электрической напряженности электромагнитного поля необходимо сопоставить взаимодополняющие вектора: магнетический и электритический, которые показывают напряженность торсионного поля. Конечно, если ты не отрицаешь его существование.
- Торсионное поле… что ж, я его не исключаю. Я уже ничего не исключаю, - признался Виктор. - А о других понятиях, что вы говорите, я и не слышал.
- Это совершенно новые научные категории, - пояснил Ракитин. - Магнетические и электритовые поля отражают "сферу сильных взаимодействий", в то время как обычные электромагнитные поля характеризуют слабые взаимодействия. В торсионных полях существует двойственность доменов, и в них действительно могут содержаться волновые копии, "отпечатки", как ты сказал. Так вот, чтобы создать твой прибор, нужно использовать эту многомерность.
Они принялись обсуждать это, быстро заполняя чистый лист формулами с двух сторон, и, конечно же, спорить, как в старые добрые времена. У Миллера отлегло на сердце. Посреди спора Ракитин прервался и, прищурившись, спросил:
- Она ведь твоя девушка, верно?
- Я бы хотел так считать, - признался Виктор. Он встал, чтобы достать из сумки детали прибора, над которым работал. Возвращаясь к столу, Миллер покачнулся: у него потемнело в глазах, но он вновь смог перебороть приступ.
Василий Игнатьевич озабоченно заметил:
- По-моему, у тебя силы на исходе.
- Я в порядке. Это мое постоянное состояние, - заметил Виктор.
- И что же, ты найдешь ее и свалишься в обморок? - не отступался Ракитин.
- Не знаю. Главное, найти, пока жив, а потом все равно.
- Ты говоришь странные вещи…
- У меня опухоль мозга, - раздраженно крикнул Виктор, не сумев сдержаться. - Она прогрессирует. Это рак! Что еще я могу сказать? Времени у меня не много!
- Эка, дружок! - опешил бывший преподаватель. - Вот те на!
- Все. Не будем об этом! - отмахнулся Миллер.
Потрясенный признанием Ракитин пробормотал:
- Можно попробовать травками полечиться. Есть одно средство с болиголовом.
Виктор покачал головой:
- Устал лечиться. Не хочу, спасибо. Давайте вернемся к прибору. Смотрите, что у меня уже есть, - и выложил перед Василием Игнатьевичем свои наработки.
- Ладно, давай посмотрим.
Ракитин, потирая подбородок, внимательно слушал Виктора, иногда вставляя комментарии. Дискутируя над составленными схемами, они поняли, что имеющихся в наличии деталей недостаточно. Виктор предложил: