Джиджи нечасто испытывала подобные чувства и, будь у нее выбор, ни за что не выбрала бы Китаева их объектом. Халед же, наоборот, кажется, думал, что у нее вовсе нет никаких чувств. Или просто он привык к тому, что женщины сами падают в его объятия. Для нее все было иначе.
Двери лифта открылись, и Джиджи вошла в большой холл, отделанный в черно-белых тонах мрамором и гранитом.
– Ого, – выдохнула она.
Халед закрыл за ними дверь и взял Джиджи за руку, и их пальцы переплелись. У нее перехватило дыхание, когда он развернул ее к себе, и Джиджи заглянула в его глубокие карие глаза в окружении длинных ресниц.
Джиджи не была уверена в том, кто сделал первый шаг, но она вдруг оказалась в его объятиях. Желание нарастало в ней, как звуки симфонии, и она обвила руки вокруг его шеи.
Каждый раз, как он целовал ее, Джиджи чувствовала себя так, словно стоит на палубе корабля. Почва уходила из-под ее ног, и ей казалось, что она упадет, если Халед отпустит ее.
Поцелуй стал глубже, и Халед прижал ее к стене. Она мягко застонала и ответила на поцелуй, ее сердце стучало как барабан. Джиджи прижалась к нему бедрами и почувствовала, как сильно он возбужден. Джиджи не могла собраться с мыслями, она сходила с ума от желания.
Нет, она не может поддаться своим желаниям! Он может подумать, что у нее корыстные мотивы… Джиджи прервала поцелуй и отстранилась.
– Я не хочу, чтобы ты обвинил меня в том, что я использую секс как способ давления.
– Ч-что? – Он тяжело дышал.
– Все думают, что я сплю с тобой ради дальнейшей карьеры.
– Мне все равно, – ответил он и снова поцеловал ее.
Джиджи не могла сопротивляться ему, она лишь ощущала его сильные руки на своем теле. Ее мысли продолжали метаться в голове, как птицы в клетке. Да… Нет… О господи… Он не останавливался, и Джиджи уступила.
Все было даже лучше, чем раньше, потому что она наконец позволила себе отдаться на волю чувств. Она едва могла сдерживать свое возбуждение. Ничто уже не сможет ее остановить… кроме совести.
– Халед. – Она уперлась ладонями в его грудь и отстранилась. – Мы не должны этого делать, – пробормотала Джиджи, вздрагивая от каждого поцелуя, которыми он покрывал ее шею.
Джиджи напряглась, когда его рука скользнула под ее свитер и накрыла грудь. Соски мгновенно напряглись от его прикосновений. Халед обвел большим пальцем ее сосок, и ноги Джиджи подкосились.
– Так нечестно, – сдавленно прошептала она.
Телефон, который дал ей Халед, завибрировал в переднем кармане ее брюк. Джиджи опустила руку вниз, чтобы достать его. Халед молча наблюдал за ее действиями.
– Что ты делаешь? – проворчал он.
– Отвечаю на звонок, – выдохнула Джиджи и достала телефон. – Прости. – Она нажала на кнопку ответа. – Да, Лулу.
Халед смотрел на нее так, словно у нее выросла вторая голова. Джиджи показалось, что он вот-вот вырвет телефон из ее рук и швырнет его об пол. Он сказал что-то по-русски и выпустил ее руку.
– Мы только что приехали, только в дверь вошли, – пробормотала Джиджи, наблюдая, как Халед удаляется в глубь квартиры по коридору.
– Ты пыхтишь так, как будто марафон пробежала, – с подозрением протянула Лулу.
– Просто поднималась по лестнице, – солгала Джиджи. – Слушай, Лулу, я страшно устала, перезвоню тебе завтра. Сколько сейчас времени в Париже?
– Уже рассвело. Смотрю повтор вчерашних новостей. Говорят, что Китаев купил кабаре, чтобы заполучить тебя.
– Что за бред? – Джиджи покраснела. – Он выиграл кабаре в карты!
– Мама говорит, ты можешь подать в суд за клевету.
В суд? Нет уж, увольте!
Джиджи пошла по коридору. Куда он делся?
Лулу что-то трещала в трубку о людях, выигравших в суде дела о клевете, но Джиджи не могла сосредоточиться на ее словах. Она должна найти Халеда, она обязана с ним объясниться. К тому же она даже не знает, где можно лечь спать.
Глава 12
Джиджи осторожно заглянула сначала в одну комнату, затем в другую. Она неожиданно увидела его в самом конце коридора, рубашка на нем была расстегнута.
– Я не повезу тебя сегодня обратно в аэропорт. – Джиджи вздрогнула от его низкого глубокого голоса, учитывая, что на другом конце трубки по-прежнему что-то тараторила Лулу. Джиджи нажала "отбой".
– Нам нужно кое-что прояснить, – сказала Джиджи, стараясь совладать с дрожащим голосом.
– Я знаю, что ты хочешь сказать: я не должен был к тебе прикасаться. – Он развернулся и пошел прочь.
Джиджи почти побежала за ним. Нет, нет! Она собиралась сказать совершенно не это!
– Послушай, – сказала она, поднимаясь за Халедом по лестнице на второй уровень квартиры, – я хотела сказать, что знаю, что ты собираешься продавать "Синюю птицу".
– Да неужели?
– Да, и еще: во всем, что сегодня случилось, виновата я, и я готова понести ответственность.
Для такого крупного мужчины Халед на удивление легко взбегал по ступеням. Он успел снять обувь, и в джинсах и расстегнутой рубашке выглядел невероятно сексуально и моложе, чем обычно.
– Ты не должен был привозить меня сюда, но ты это сделал. Я полагаю, ты многое знаешь о том, как пресса вторгается в личную жизнь, и я действительно тебе благодарна. Но я не хочу, чтобы ты думал, что мне от тебя что-то нужно.
Халед остановился так резко, что Джиджи врезалась в его спину.
– Джиджи, – терпеливо проговорил он, разворачиваясь к ней лицом, – единственная причина, по которой все это произошло: ты от меня чего-то хотела.
– Неправда! – Джиджи сделала шаг назад. – Слушай, я понимаю твой цинизм. Вероятно, твоя жизнь не была устлана розами, но и моя – далеко не сказочная история. Я прекрасно знаю, какими меркантильными и эгоистичными могут быть люди, но это не повод игнорировать голос интуиции. Ты провел со мной достаточно много времени, чтобы понять, что я собой представляю.
Халед покачал головой:
– Джиджи, я сейчас слишком сильно возбужден, чтобы смеяться, но твой праведный гнев довольно забавен, учитывая события минувших двух дней.
– Тебе, видимо, удобно думать, что мне от тебя что-то нужно! – крикнула Джиджи ему вслед. – Это дает тебе право обращаться со мной как с багажом, и не говорить о том, что произошло между нами в отеле. – Джиджи зажмурилась: она не хотела этого говорить.
– А почему я должен хотеть об этом говорить?
– Ну, не знаю… Может, потому, что ты меня поцеловал.
– Это было ошибкой, – сказал он, и Джиджи вздрогнула от его пронизывающего взгляда. – Когда ты в последний раз ела?
– Вчера, часа в четыре, – призналась Джиджи.
Халед сказал по-русски явно что-то нелестное.
– Что ты сейчас сказал?
– Дурочка, – сказал он, и в его голосе она услышала что-то похожее на теплоту. – Пойдем, я тебя покормлю.
Халед отвел ее на кухню. Он достал свежий хлеб, ветчину, сыр, листья салата и начал делать сэндвичи. Он делал все возможное, чтобы отвлечься от ее розовых полных губ, нежного изгиба ее груди.
– Ты сам готовишь? – Джиджи села на высокий стул у кухонного острова.
– А почему нет? – проворчал он. – Каждый мужчина должен быть самодостаточным.
– Оно и видно.
Джиджи затихла, а Халед напрягся. Он не доверял ей, когда она была такой спокойной. Идеи в ее голове не затихали ни на секунду.
– Когда я тебя впервые увидела, – внезапно сказала она, – то подумала, что ты вернулся из полярной экспедиции.
– Ты почти угадала. Я был в Центральной Азии и за полярным кругом с группой ученых и геологов.
– Из-за твоего нефтяного бизнеса?
– Да. Ничто не сравнится с пребыванием на этой земле, когда собственными глазами видишь эрозию, доказательства изменения горных пород, изменения почвы. Это не дает мне разлениться и расслабиться, потому что мы сами несем ответственность за планету, на которой живем.
– Ты говоришь как гринписовец.
– Я вырос в горах. – Халед пожал плечами. – Там трудно существовать отдельно от природы.
– Ты скучаешь по горам?
– Я часто езжу туда. У меня есть акции компаний, специализирующихся на альтернативных видах энергии. Стараюсь отходить от нефтяного бизнеса.
– Каково это – управлять миром?
– Ты думаешь, я занимаюсь именно этим?
– Ну… все эти деньги… ты их когда-нибудь считал? Или в определенный момент перестаешь об этом думать? Ну, в смысле, я живу от зарплаты до зарплаты, и весь мой бюджет улетучивается за пару недель.
Халед нахмурился. Джиджи явно нервничала, потому и несла всякую чушь. Он не привык, чтобы женщины в его присутствии так волновались: они были раскованными, самодостаточными, уверенными в своей привлекательности.
– Тебе нужен хороший бухгалтер, милая.
– У меня нет денег, чтобы его нанять. Не все владеют нефтяными месторождениями.
– Деньги не всегда решают все проблемы, Джиджи. У меня есть проект на Кавказе, и я столкнулся с возражениями местного населения. Подозреваю, это связано как раз с миллионами на моих банковских счетах.
– Это еще почему?
Халед отложил нож и подался вперед, облокотившись на стол.
– Я для них местный парень, который разбогател. И это не осталось незамеченным.
– Я думала, ты из Москвы.
– Я впервые попал в Москву, когда закончил службу в армии, имея при себе вещмешок и непомерные амбиции. До тех пор я видел только горы.
– Ты родился там? – Джиджи подалась вперед, уставившись на него своими голубыми глазами.
– Да. Мой отец был профессиональным военным, его подразделение дислоцировалось в Чечне. – Он начал собирать сэндвич, укладывая на поджаренный хлеб толстые куски ветчины и нарезанные кружочками помидоры.
– Разве это не опасное место?
– Мой отец получил снайперскую пулю, когда мне было четыре года. Моя мать осталась одна. Она была вынуждена вернуться к родителям, они жили в горах чуть западнее того места, где я родился. Она снова вышла замуж за местного овчара. У нас никогда не было денег – только овцы.
– Сожалею о твоем отце, – сказала она. – Наверное, это было ужасное время для вас с мамой.
– Для матери. Ей было немного за двадцать, образование у нее было минимальным. Так что шансов поднять меня в одиночку у нее почти не было.
– Но она снова вышла замуж?
– У него была земля, дом и уважение односельчан. Он был большим человеком. Она считала, что это лучше того, что у нее было.
– У нее был ты.
– У нее был угол в родительском доме, в котором она была проклята за то, что вышла замуж за русского солдата.
– Но почему?
– Она забеременела до того, как родители поженились, а там, где я родился, Джиджи, не все принимают русских солдат с распростертыми объятиями. Это долгая история о войне между Россией и кавказскими народами. Никто не был рад их браку.
– Твои родители были счастливы?
Халед понял, что успел рассказать Джиджи то, чего никому еще не рассказывал. Он не любил вспоминать о той поре своей жизни. Так почему именно сейчас? Может, потому, что строительство дороги висит на волоске?
– Почему мы вообще говорим об этом?
От подобного тона Халеда обычно замолкали даже мужчины. Он не хотел так говорить с Джиджи, но не смог подавить волну гнева, когда они начали говорить о его родителях.
Джиджи моргнула:
– Я просто хотела узнать тебя получше.
Да. Она и еще куча журналистов.
А потом он вспомнил фотографию ее матери и чувства Джиджи к родному отцу. Халед догадывался, что Джиджи о разбитых семьях знает достаточно, чтобы открыть ей то, что она хотела услышать.
– Мои родители очень сильно любили друг друга.
– Ты не выглядишь слишком счастливым, говоря об этом. – Джиджи вопросительно вздернула бровь.
– Любовь – слишком высокопарное слово.
– Но мы не можем сами выбирать, в кого и когда влюбляться.
Халед вынул из холодильника кувшин с холодным чаем.
– Любовь не спасла моего отца от шальной пули, не накормила мою мать, не защитила ее от нападок, когда она вынуждена была вернуться домой. Любовь только осложнила ей жизнь.
– Откуда тебе знать? Почему ты не думаешь, что все могло быть наоборот? В ее жизни была любовь, и она сохранила о ней светлые воспоминания…
Он поставил кувшин на стол с такой силой, что чай выплеснулся.
– Я скажу тебе, почему, Джиджи. Мой отчим не смог ей простить того, что она любила моего отца. Не имеет значения, что она делала, – этого никогда не было достаточно, чтобы погасить его ревность. В том, как он к нам относился, не было ничего хорошего и светлого.
Халед осознал, как тяжело дышит. Джиджи откинулась на спинку стула, но не отшатнулась от него.
– Думаю, Карлос все еще любил мою мать даже после того, как она отказалась связать с ним жизнь. Наверное, поэтому он взял меня к себе после ее смерти. Но меня он так и не полюбил. С самого начала я видела от него только унижения, – призналась Джиджи.
– Но почему? Ты же его родная дочь!
– Потому что она любила меня, – просто сказала Джиджи, – но не любила его. – Халед молчал. – Вот видишь, у нас гораздо больше общего, чем мы сами думали.
Джиджи смотрела на него полными надежды глазами. Халеду стало трудно дышать. Она не понимала, что нельзя сравнивать их жизни, не понимала, кто он такой на самом деле.
Сейчас Халед был рад, что отвел ее на кухню, а не в спальню, иначе она могла бы прочитать в нем больше, чем ему хотелось бы открыть. Сегодня он устроит ее в гостевой комнате, а завтра отвезет в отель. Пришло время снова установить между ними барьеры.
– Ты перестала общаться с отцом? – грубовато спросил он.
– Он в Барселоне. Мы иногда говорим по телефону. Я не умею надолго затаивать обиды. И ты, кажется, тоже.
– Не торопись с выводами, – пробормотал он. – Расскажи о своем отце.
– Отец старается загладить вину, но он человек старой закалки. Он думает, что воспитывал меня правильно: в строгости, без похвал и одобрения.
– Закручивая канаты вокруг твоих ног?
– О нет. Я делала это сама, стараясь ему угодить. Карлос все-таки не садист.
– Когда я смотрю на твои шрамы, мне хочется подкараулить твоего отца в каком-нибудь укромном месте.
– Это не обязательно. Хотя пещерная женщина, живущая во мне, оценила твое предложение.
Борясь с желанием овладеть Джиджи прямо на кухонном столе, Халед подлил еще чая в ее стакан. Он накормит ее, а потом отправит спать. Одну. Джиджи вонзила зубы в сэндвич и застонала от удовольствия. Халед скрежетнул зубами. Господи, помоги ему пережить эту ночь!
– Как вкусно, – пробормотала она с набитым ртом. – Ты король сэндвичей.
– Я упомяну это в разговоре с инвесторами, – буркнул он, наблюдая, как она ест. – Ты действительно проголодалась.
– Я ем, как конь. Это все из-за танцев.
Халед смотрел на ее изящное тело танцовщицы, на женственные изгибы и высокую грудь. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он достал из холодильника вишневый десерт. Пока он суетился, Джиджи собрала со стола тарелки и ополоснула их. Он застыл перед открытой дверью холодильника и думал, что вид Джиджи, порхающей по его кухне, кажется ему очень… уютным.
Он громко хлопнул дверцей холодильника.
– Ты не должна это делать, – сказал он жестче, чем хотел.
– Я знаю. – Джиджи вытерла тарелку и застенчиво улыбнулась. – Дома я не такая хозяйственная.
– Ты не дома.
– Нет. – Ее улыбка погасла.
Надо отправить ее спать. Но решимость Халеда таяла на глазах. Он уже знал, что гостевая комната им не понадобится.
– Иди сюда. У меня кое-что для тебя есть.
Румянец на ее щеках подсказал Халеду, что и она это чувствует. Джиджи с некоторой опаской подошла ближе, и в нем проснулся охотничий инстинкт.
Ее взгляд упал на мисочку с десертом, и Джиджи посмотрела на Халеда с почти виноватым выражением лица. С трудом осознавая, что делает, он зачерпнул десерт ложкой и поднес его к губам Джиджи. Джиджи облизнула ложку, смакуя угощение. Она прикрыла глаза, и он стиснул зубы.
– Лучше? – спросил он охрипшим голосом.
– Намного. – Золотые ресницы затрепетали.
– Все еще голодна?
Она кивнула и протянула руку к ложке, но он ее остановил.
– Позволь мне.
Джиджи облизнула губы, и Халеда окатила волна жара с ног до головы, хотя в ее действиях не было ничего непристойного.
– Достаточно, – сказала она на шестой ложке и отрицательно покачала головой, тряхнув рыжими локонами.
Господи, как же она прекрасна! Черт возьми, он играет с огнем.
Внезапно она подалась вперед и протянула к нему руку. Джиджи поймала пальцами его цепочку с серебряным крестом.
– Что это?
– Православный крест. – От возбуждения его голос стал хриплым. – Меня окрестили Александром, в честь отца.
– Тогда почему Халед?
– Мама назвала меня так. Вернувшись домой, она подумала, что лучше назвать меня именем ее отца. Это единственное имя, которым меня называли с четырех лет.
– Я католичка, – сказала Джиджи, поглаживая пальцем его крест. – У меня нет ничего такого же красивого.
– Позволь не согласиться. – Он провел пальцем по линии ее подбородка.
Она смотрела на него. Было бы так просто наклониться и поцеловать ее. Еще совсем недавно у него были совсем другие намерения.
Джиджи уже поняла, что Халед не собирается ее целовать. Она увидела в его глазах принятое решение, и хотя воздух вокруг них все еще был наэлектризован, она понимала, что самообладания у него гораздо больше, чем у нее самой.
Ее сердце упало, когда он отвернулся и что-то сказал про ее комнату. Понятно… Видимо, завтра она его уже вряд ли увидит. Он снова превратится в занятого бизнесмена, а ей надо подумать о собственном будущем.
Джиджи уже понимала, что будет скучать по нему, когда вернется домой, и что бы дальше ни произошло с "Синей птицей", она никогда его не забудет.
Так ли это будет важно, если она превратит слухи в правду сейчас, когда все зашло уже так далеко?
Сейчас дело только в них двоих. Происходящее не имеет отношения ни к кабаре, ни к другим девушкам, ни к Парижу. Может же то, что происходит за закрытыми дверьми, остаться их личным делом?
У Лулу был миллион правил насчет мужчин, и все они сводились к одному: уважай себя. Но у Джиджи было еще одно правило: будь честной с самой собой.
Именно по этой причине она взобралась на аквариум два дня назад, рискуя сначала своими конечностями, а потом и достоинством. Несмотря ни на что, Джиджи ни о чем не жалела.