Вместо трехчленного деления (губерния – провинция – уезд) устанавливалось двучленное деление (губерния – уезд), В губерниях должно было проживать триста-четыреста тысяч ревизских душ, а в уезде двадцать-тридцать тысяч. Две-три губернии объединялись в наместничество, возглавляемое наместником, – одним из высших сановником империи, наделенным чрезвычайными полномочиями и подчинявшимся только императрице. Все войска и вся гражданская администрация на территории наместничества подчинялись наместнику, имевшему и свой исполнительный орган – наместническое правление, в которое входили подчиненные ему губернаторы. При Екатерине II число наместничеств достигало девятнадцати.
По губернской реформе 1775 года административно-полицейские органы были отделены от судебных, а от последних, в свою очередь, была отделена прокуратура. Финансовыми делами – казенными доходами, постройками, подрядами и прочим – ведала Казенная палата. Создан был Институт дворянской опеки, занимавшийся делами сирот и вдов, во главе опеки стоял предводитель дворянства. И наконец, были созданы приказы общественного призрения, в компетенцию которых вошли дела народного просвещения, благотворительности, содержания приютов и богаделен, пансионов и больниц.
Алмаз "Орлов"
Пока на Урале и в Поволжье шла борьба с Пугачевым, в Петербурге в ноябре 1773 года праздновалось тезоименитство Екатерины II. Множество офицеров и генералов получили производство в очередные чины, были награждены поместьями, деньгами и орденами. Однако все награды затмил подарок, преподнесенный императрице Григорием Орловым. Он подарил ей алмаз в сто девяносто четыре карата, стоивший четыреста тысяч рублей и занимавший тогда третье место в иерархии крупнейших алмазов мира.
Сейчас этот алмаз хранится в Кремле, в Алмазном фонде России. В литературе он известен под именами "Амстердамский", "Лазаревский", "Русский", "Орлов" и "Большой императорский".
Есть сведения, что этот алмаз вместе с другим – "Ко-и-нур" ("Гора света"), принадлежавшим британской королевской семье, – прежде изображали глаза золотого льва, украшавшего подножие трона Великих моголов – династии, правившей Индией с 1626-го по 1858 год. По другим сведениям, алмаз "Орлов" заменял глаз индийскому божеству в храме Серенгама. Есть версия, что камень был глазом в статуе Брамы в одном из буддийских храмов Мадраса и был украден французским солдатом, продавшим его за бесценок капитану английского корабля, который перепродал алмаз в Лондоне за двенадцать тысяч фунтов стерлингов. Там камень приобрел армянский купец Лазарян, перепродавший его Орлову через амстердамских банкиров за четыреста тысяч рублей, пожизненную пенсию в две тысячи рублей в год и права потомственного российского дворянина.
Лазаряны, поселившись в России, стали Лазаревыми и владели шелковыми мануфактурами и бумажными фабриками, занимались ювелирным делом, построили в Москве Лазаревский институт восточных языков, а в Петербурге – храм Святой Екатерины.
Императрица милостиво приняла подарок и тем еще раз продемонстрировала свое благоволение к прежнему фавориту. Однако была и еще одна сторона в этой истории.
Орлов подписал обязательство выплатить Лазаряну деньги за алмаз с учетом процентов в течение семи лет. Но не успел он выплатить первый взнос в семьдесят пять тысяч рублей, отнесенный Лазаряном на 1774 год, как это тайно сделала Екатерина через своего статс-секретаря А. В. Олсуфьева. Орлов узнал об этом, когда пришел срок платежа и оказалось, что это уже сделала Екатерина. Он был удивлен щедростью и вниманием к нему императрицы, однако о возвращении к былым отношениям не могло быть и речи, ибо на горизонте появился гораздо более сильный, серьезный и опасный соперник, чем Васильчиков, – тридцатипятилетний генерал-поручик Григорий Александрович Потемкин.
Явление "Великого циклопа"
Г. А. Потемкин родился 13 сентября 1739 года в селе Чижове, близ Смоленска, в семье отставного шестидесятипятилетнего подполковника. Мать Григория, Дарья Васильевна, была моложе мужа на тридцать лет. Примечательна история ее замужества.
Как-то Александр Васильевич Потемкин оказался в сельце Маншино Алексинского уезда Тульской губернии, где познакомился с молодой красавицей-вдовой. Утаив, что он женат, Потемкин-старший, объявив себя вдовцом, повенчался с Дарьей Васильевной. Вскоре молодая жена забеременела и вдруг узнала, что ее муж – двоеженец. Дарья Васильевна добилась, чтобы Потемкин увез ее в свое смоленское имение и там познакомил с первой женой. Та, будучи женщиной доброй, милосердной и довольно старой, по собственной воле ушла в монастырь и тем самым утвердила новый брак.
Несмотря на весьма зрелый возраст, Александр Васильевич оказался чрезвычайно плодовитым: у старого подполковника родились сын и еще пять дочерей – Мария, Пелагея, Марфа, Дарья и Надежда, – у которых впоследствии оказалось более полудюжины дочерей-красавиц.
Григорий походил на мать, унаследовав ее ум и красоту, а вот страсть к прелестницам перешла к нему, наверное, от отца. Мать резко осуждала сына за разврат с собственными племянницами, за что Григорий с годами невзлюбил ее. Дело дошло до того, что он перестал переписываться с матерью, а получая от нее письма, бросал их в огонь, не читая.
Но все это будет потом, а в детстве Григорий был добр, весел, красив и необычайно легко схватывал все, чему его учили. Отец умер в 1746 году, когда Грише исполнилось семь лет. Дарья Васильевна, овдовев, переехала в Москву, забрав пятерых дочерей. Григорий к тому времени уже два года жил в доме своего двоюродного дяди Г. М. Кисловского.
Сначала он учился в немецкой школе, а потом, когда открылась Университетская гимназия, его перевели туда.
В 1757 году Потемкин в числе двенадцати лучших учеников был послан в Петербург и там представлен императрице Елизавете Петровне. Двор, его роскошь, иные, чем в Москве, нравы, разбудили в душе молодого человека дремавшее честолюбие, стремление к богатству, почестям и славе.
Вернувшись в Москву, он стал другим: начал говорить товарищам, что ему все равно, где и как служить, лишь бы стать первым, а будет ли он генералом или архиереем, значения не имеет.
Вскоре он захандрил, перестал ходить в гимназию и через три года был исключен "за леность и нехождение в классы".
Так как еще с мая 1755 года Григорий был записан в Конную гвардию и с этого времени считался в домашнем отпуске для пополнения знаний, то в 1758 году его произвели в каптенармусы. А когда он приехал в полк, оставив Москву, ему дали чин вице-вахмистра и назначили в ординарцы к дяде цесаревича Петра Федоровича принцу Георгу Голынтинскому. Не прошло и года, как Потемкин стал вахмистром. О первых двух годах его жизни в Петербурге мало что известно. Настоящая карьера Потемкина началась с его участия в дворцовом перевороте, о чем уже говорилось.
Правда, среди тридцати шести наиболее активных участников переворота, награжденных Екатериной, Потемкин значился последним. Ему было дано десять тысяч рублей, четыреста душ крестьян, чин поручика, серебряный сервиз и придворное звание камер-юнкера. Вспомним, что он был и в Ропше, сидел за одним столом с убийцами Петра III.
В связи с восшествием на престол Екатерины II он был послан в Стокгольм с поручением передать письмо о случившемся шведскому королю Густаву III. Отношения между Россией и Швецией были в то время довольно натянутыми, и последнее обстоятельство делало миссию Потемкина не очень простой.
Когда Потемкин прибыл в королевский Дроттигамский дворец, в одном из залов шведский вельможа обратил внимание Григория на русские знамена, развешанные по стенам. "Посмотрите, сколько знаков славы и чести наши предки отняли у ваших", – сказал швед. "А наши предки отняли у ваших, – ответил Потемкин, – еще больше городов, коими владеют и поныне".
Этот ответ, ставший потом известным в Петербурге, сослужил ему добрую службу. Екатерина, остро нуждавшаяся в молодых, энергичных и образованных помощниках, направила несколько десятков офицеров в гражданскую администрацию, сохранив за ними их военные чины и оклады. В их числе оказался и Потемкин, направленный обер-секретарем Святейшего Синода. Казалось, что фортуна сама предложила выбор Григорию Александровичу: генерал или архиерей, – потому что, пожелай он принять сан, едва ли бы отказали ему в этом, ведь он служил в Святейшем Синоде.
Потемкин, часто принимавший решения по настроению, капризу или прихоти, едва не стал монахом. Однажды, пребывая в сугубой меланхолии, не веря в удачу при дворе, он решил постричься. К тому же произошла у него и немалая неприятность – заболел левый глаз, а лекарь оказался простым фельдшером и приложил больному такую примочку, что молодой красавец окривел.
Эта беда вконец сокрушила Потемкина, и он ушел в Александро-Невский монастырь, одел рясу, отпустил бороду и стал готовиться к пострижению в монахи.
Узнав о случившемся, Екатерина приехала в монастырь и сказала: "Тебе, Григорий, не архиереем быть. Их у меня довольно, а ты у меня один таков, и ждет тебя иная стезя".
Потемкин сбрил бороду, снял рясу, надел офицерский мундир и, забыв о меланхолии, как ни в чем не бывало появился во дворце. Хотя в 1768 году Потемкина пожаловали в камергеры, он с самого начала войны с Турцией ушел волонтером в армию Румянцева, где стал призванным кавалерийским военачальником, участвуя в сражениях при Хотине, Фокшанах, Браилове, Рябой Могиле, Ларге и Кагуле, в других походах и боях. Он получил ордена Святой Анны и Святого Георгия 3-й степени и в тридцать три года стал генерал-поручиком.
В январе 1774 года Екатерина вызвала его в Петербург, а в феврале он получил чин генерал-адъютанта. Последнее обстоятельство было более чем красноречивым: оно означало, что в новый "случай" приходит новый фаворит и что песенка и Орлова, и Васильчикова спета. Во дворце появился сильный, дерзкий, могучий телом и душой, умный и волевой царедворец, генерал и администратор, который сразу же вник во все государственные дела.
Скоро он стал подполковником Преображенского полка, а следует заметить, что в этом звании оказывались, как правило, лишь генерал-фельдмаршалы, ибо традиционно полковником Преображенского полка были сам царь или царица. Что мог противопоставить "Великому циклопу" кроткий и застенчивый Васильчиков?
Говоря о качествах предшественника Потемкина, уже известный нам Гельбиг писал: "Воспитание и добрая воля лишь в слабой степени и на короткое время возмещают недостаток природных талантов". С трудом удержал Васильчиков милость императрицы неполные два года…
Когда Васильчиков в последний раз был у императрицы, он вовсе не мог даже предчувствовать того, что ожидало его через несколько минут. Екатерина расточала ему самые льстивые доказательства милости, не давая решительно ничего заметить, едва только простодушный избранник возвратился в свои комнаты, как получил высочайшее повеление отправиться в Москву. Он повиновался без малейшего противоречия…
Если бы Васильчиков при его красивой наружности, обладал большим умом и смелостью, то Потемкин не занял бы его место так легко. Между тем Васильчиков прославился именно тем, чего ни один из любимцев Екатерины не мог у него оспорить – он был самым бескорыстным, самым любезным и самым скромным. Он многим помогал и никому не вредил, мало заботился о личной выгоде и в день отъезда в Москву был в том же чине, какой императрица пожаловала ему в первый день своей милости. Васильчиков получил за время менее двух лет, что он состоял в любимцах, деньгами и подарками сто тысяч рублей, семь тысяч крестьян, приносивших тридцать пять тысяч рублей ежегодного дохода, на шестьдесят тысяч рублей бриллиантов, серебряный сервиз ценою в пятьдесят тысяч рублей, пожизненную пенсию в двадцать тысяч рублей и великолепный, роскошно меблированный дом в Петербурге, который императрица потом купила у Васильчикова за сто тысяч рублей и подарила в 1778 году другому фавориту – Ивану Николаевичу Римскому-Корсакову. Вскоре по удалении от двора Васильчиков женился и был очень счастлив.
Придворные недоумевали, почему столь быстро и столь внезапно произошла такая странная и неожиданная перемена?
Дело было не только в любовном влечении – Екатерина угадала в Потемкине человека, на которого можно положиться в любом трудном и опасном деле, когда потребуются твердая воля, неукротимая энергия и абсолютная преданность делу.
Отставка Васильчикова лишь неосведомленным в любовных и государственных делах Екатерины могла показаться внезапной. На самом деле Екатерина почти с самого начала тяготилась этой связью, в чем чистосердечно призналась новому фавориту.
В письме к нему она исповедалась в своих прежних прегрешениях, открывшись, что мужа своего не любила, а Сергея Васильевича Салтыкова приняла по необходимости продолжить династию, на чем настояла Елизавета Петровна. Совсем по-иному обстояло дело с Понятовским. "Сей был любезен и любим", – писала Екатерина. Далее она признавалась, что любила Орлова, и не ее вина в том, что между ними произошел разрыв. "Сей бы век остался, если б сам не скучал, я сие узнала… и, узнав, уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации (отчаяния. – В. Б.) выбор коя-какой…"
Вот этот-то сделанный ею "выбор коя-какой", и не более того, и оказался Васильчиковым.
"…И даже до нынешнего месяца, – продолжала Екатерина, – я более грустила, нежели сказать могу, и никогда более, как тогда, когда другие люди бывают довольные, и всякие приласканья во мне слезы принуждали, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала я думала, что привыкну, но что далее, то – хуже, ибо с другой стороны (со стороны Васильчикова. – В. Б.) месяцы по три дуться стали и признаваться, надобно, что никогда довольнее не была, как когда осердится и в покое оставит, а ласка его мне плакать принуждала".
И наконец пришло избавление от капризного, обидчивого и давно уже немилого Васильчикова. "Потом приехал некто Богатырь (Потемкин. – В. Б.), – пишет Екатерина. – Сей Богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что, услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша (П. А. Брюс. – В. Б.) сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю, чтобы он имел".
Это чистосердечное признание Екатерина заканчивала словами: "Ну, Господин Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих; изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из них.
Первого – поневоле да четвертого из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно, о трех прочих если точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и если бы я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась; беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие происходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель, но напрасно я к тебе сие пишу, ибо после того возлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, что я тебя позабыла, но, право, не думаю, чтоб такую глупость сделала, а если хочешь навек меня к себе привязать, то покажи мне столько ж дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду".
В другом письме Екатерина предостерегала Потемкина от недоброжелательства к братьям Орловым, которых она искренне почитала своими друзьями. "Только одно прошу не делать, – писала она, – не вредить и не стараться вредить князю Орлову в моих мыслях, ибо сие почту за неблагодарность с твоей стороны: нет человека, которого он более мне хвалил, и более любил, и в прежнее время, и ныне до самого приезда твоего, как тебя. А если он свои пороки имеет, то не тебе, не мне их расценить и расславить. Он тебя любит, и мне они друзья, и я с ними не расстанусь. Вот тебе нравоученье, умен будешь – примешь. Не умно же будет противоречить сему, для того что сущая правда".
Потемкин в считанные месяцы сделал головокружительную карьеру.
10 июля 1774 года в связи с заключением очень выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мира "за споспешествование к оному добрыми советами" он был возведен в графское достоинство, в октябре пожалован чином генерал-аншефа, а в ноябре стал кавалером ордена Святого апостола Андрея Первозванного. За эти же месяцы Потемкин получил "за храбрость и неутомимые труды" шпагу, усыпанную алмазами, а "в знак монаршего благоволения" еще и украшенный бриллиантами портрет Екатерины II для ношения на груди.
С мая 1774 года Потемкин был введен в члены Совета и оставался в его составе до смерти. Но не административные успехи и не придворная карьера определяли тогда его положение при дворе. В 1774 году он был в глазах Екатерины "незакатным Солнцем", превратив ее в счастливую, любимую и любящую женщину, совершенно потерявшую из-за него голову.
Н. Я. Эйдельман, опубликовавший четыреста девятнадцать записок и писем Екатерины к Потемкину, отметил, что она так называла своего фаворита: Миленка, Голубчик, Сердце мое, Красавец мой, Милуша, Гришенок, Батя, Батинка, Душа милая, Милой дружочек, Князюшка, Гришатка, Миленка-милюшинка, Князинка-батюшка, Душенок мой, Друг милой и бесценный, Мой дорогой друг и супруг, Мамурка, Генерал, Шалун, Милуша милая Гришифишичка, Милая милуша, Драгия сладкая губки, Жизнь, радость, веселье, Мой золотой фазан, Мой дорогой и горячо любимый друг, Душа моя милая, бесценная и беспримерная, и еще более нежно и ласково.
Особняком стоят обращения, в которых Потемкин назван мужем и супругом.
Знаток того периода Я. Л. Барсков считал, что эти письма, а также рассказы осведомленных современников "дают повод решительно утверждать, что Потемкин был обвенчан с Екатериной. Уже один слух о том, что они были обвенчаны, создавал для Потемкина исключительное положение, особенно в первое время его "случая", в нем действительно видели "владыку", как называет его в письмах сама Екатерина, и оказывали царские почести при его поездках в подчиненные ему области или на театр военных действий. Как невелико расстояние от брачного венца до царской короны".
Лето 1775 года Потемкин и Екатерина провели в Москве – в Коломенском и Царицыне. Поначалу их отношения были безоблачными и прочными, но вскоре оказалось, что это не так.
Кючук-Кайнарджийский договор 1774 года
Шестилетняя Русско-турецкая война 1768-1774 годов завершилась подписанием мирного договора. После долгих безуспешных попыток Турции привлечь к участию в мирных переговорах с Россией представителей Франции и Пруссии, на помощь которых турки рассчитывали при ведении переговоров, мир был заключен без их участия.
Это произошло 10 июля 1774 года, в шестьдесят третью годовщину подписания унизительного для России Прутского мира, что должно было символизировать реванш России в борьбе против Турции. Договор был подписан в болгарской деревне Кючук-Кайнарджи, что неподалеку от города Силистрии.