Французскому послу была вручена памятная записка, в которой говорилось, что Россия "никогда не согласится ни на раздробление своих областей, ни на то, что может нанести ущерб… трактату, заключенному в Ништадте". Как ни старался Шетарди в частных беседах убедить Елизавету пойти на уступки шведам, императрица говорила ему любезности, шутила, но при этом оставалась непреклонна: мир со Швецией может быть заключен лишь при условии полного признания силы Ништадтского мирного договора. 3 апреля 1742 г. Шетарди в депеше из Москвы, куда перебрался на коронацию двор, с горечью писал: "Шведы и русские одинаково остаются твердыми: одни - в своих притязаниях на уступки, другие - в отказе им. Самое сильное старание исполнить хорошо мою должность и самое горячее желание доставить Швеции, согласно намерениям короля, выгоднейший и безопаснейший мир не в состоянии превозмочь препятствия".
Неудачи в деле примирения русско-шведских противоречий на неприемлемых для России условиях неблагоприятно отразились на положении Шетарди при дворе. Этому в немалой степени способствовала политика французского правительства. Весной 1742 г. австрийцы перехватили письмо Амело французскому послу в Стамбуле де Кастеллану, в котором министр писал, что приход к власти Елизаветы ослабил Россию и что "Порта, желая ускорить это и избавиться от соседки, доставившей ей много неприятностей, должна, как можно скорее, прибегнуть к действиям и воспользоваться обязательствами, связывающими ее со Швецией, чтобы, соединившись с нею, напасть на Россию". Эту депешу, полностью отражавшую внешнеполитическую концепцию Франции в "восточном вопросе", австрийские дипломаты передали русскому правительству. Амело посоветовал Шетарди не признавать подлинность этого письма и обвинить австрийцев в подделке, тем более что, писал министр, "за венским двором столько всяких подделок, что и это изобретение можно было бы приписать ему". Однако это послание, провоцирующее Турцию на войну с Россией, несмотря на демарши Шетарди, произвело крайне неблагоприятное впечатление на Елизавету и несколько охладило ее французские симпатии.
В начале лета 1742 г. военные действия возобновились. 36-тысячная армия П. П. Ласси двинулась вдоль берега Финского залива, прикрываемого эскадрой адмирала 3. Д. Мишукова, в направлении опорной крепости шведов - Фридрихсгама. Шведы, оставив выгодные позиции в районе Мендолакса, поспешно сдали Фридрихсгам и отошли к Гельсингфорсу. Умелым маневром Ласси отрезал шведские войска от Або, а русский флот блокировал их с моря. 24 августа К. Э. Левенгаупт капитулировал. Заняв Або, Нейшлот и другие крепости, русская армия к осени 1742 г. завоевала почти всю Финляндию.
В этой обстановке Шетарди не нашел для себя ничего лучшего, как просить об отозвании, что и было сделано. Осыпанный дорогими подарками Елизаветы, он покинул Россию, рассчитывая переждать дома развязку русско-шведского конфликта, чтобы затем вернуться и упрочить свое пошатнувшееся положение при русском дворе. Во Франции он деятельно готовился к новой поездке в Россию и в июле 1743 г. составил специальную записку о русских делах. В ней он сформулировал план внешнеполитических акций, в реализации которых отводил себе главную роль. Шетарди предлагал сколотить союз России, Швеции, Османской империи и Речи Посполитой под эгидой Франции. В этом деле, по его мысли, должны помочь три фактора: личное расположение к нему Елизаветы, признание за Елизаветой императорского титула и, наконец, крупные субсидии, раздаваемые русским министрам. Анализ записки, ставящей задачу перестройки всей восточной политики Франции и объединения в союзе непримиримых врагов без малейших предпосылок для этого, свидетельствует о необычайном самомнении и некомпетентности Шетарди как дипломата. Не случайно дю Тейль - ответственный чиновник министерства иностранных дел - в своем отзыве на сочинение маркиза отмечал, что мемориал Шетарди "не содержит ничего, кроме романтики" и желания его автора самому распоряжаться денежными подарками. Одновременно он не без иронии заметил, что предложение о союзном договоре между Францией, Россией, Швецией, Речью Посполитой и Турцией "более смешно, чем идея выдать Венецианскую республику за турецкого султана".
Однако вскоре Версалю пришлось несколько пересмотреть свои взгляды на проблему русско-французских отношений. Внутренние смуты в Швеции, порожденные военными неудачами и непрочной королевской властью, вынудили шведское правительство пойти на заключение выгодного России мира, подписанного в августе 1743 г. в Або. Почти тотчас Швеция, опасаясь нападения Дании и набиравшего силу крестьянского восстания в Далекарлии, попросила Россию о военной помощи. Поздней осенью 1743 г. 10 - тысячный корпус генерала Д. Кейта был переправлен на галерах к берегам вчерашнего противника и высадился в Стокгольме. Так неожиданно была устранена одна из важнейших причин недоверия русского правительства к Франции. Но не это было самым важным. Летом 1743 г. в России началось следствие по делу о мнимом заговоре против Елизаветы ее недоброжелателей Лопухиных и причастности к нему цесарского посла маркиза де Ботта (подробности "заговора" читатель узнает в четвертой главе). Пресловутое дело привело к охлаждению русско-австрийских отношений, чем и решили воспользоваться в Версале. С целью заключения русско-французского союза, направленного против Австрии, в Россию в качестве чрезвычайного посланника был отправлен Шетарди. Он вез грамоту о признании за русскими самодержцами титула императора.
Прибыв в декабре 1743 г. в Петербург, Шетарди, однако, не предъявил верительных грамот и стал появляться при дворе на правах старинного друга императрицы. Его донесения во Францию за декабрь 1743 - первую половину 1744 г. наполнены сообщениями о самых различных предметах, кроме главного - хода переговоров о заключении антиавстрийского русско-французского союза. Несколько раз Амело призывал Шетарди аккредитоваться при русском дворе официально, вручить Елизавете грамоту о признании за ней титула императрицы и начать переговоры о союзе. Но Шетарди, веря в полное расположение к нему Елизаветы, был занят преимущественно интригами против А. П. Бестужева-Рюмина, оказавшегося серьезным соперником. Усилия Шетарди и его креатур при дворе (И. Г. Лестока, О. Ф. Брюммера и др.) свергнуть Бестужева-Рюмина оказались тщетными. Елизавета слушала все наветы на вице-канцлера, но отстранять его от должности не спешила. Время шло, а каких-либо результатов миссии Шетарди не предвиделось.
В начале июня 1744 г. терпение Версаля иссякло. Последняя из депеш Шетарди была прочитана Людовику XV. На совещании у короля было констатировано, что Шетарди не справился с порученным ему делом и вместо того, чтобы начать официальные переговоры о союзе, крайне важном для Франции, теряет время на интриги против вице-канцлера. Письмо об этом, равносильное выговору, предшествовавшему отозванию посланника, так и не было отправлено, потому что вскоре стало известно о высылке Шетарди из России. Эта акция сопровождалась громким скандалом. Инициатором ее был А. П. Бестужев-Рюмин, чьи способности к интриге "партикулярный друг" императрицы недооценил. Как выяснилось впоследствии, начиная с января 1744 г. все донесения Шетарди перлюстрировались по непосредственному указанию вице-канцлера.
Следует отметить, что к такому способу добычи информации прибегали во многих странах. Дипломаты, зная о том, что их донесения вскрываются и прочитываются, составляли подчас ложные (приводящие в недоумение историков) донесения с целью дезинформировать правительство, при котором они были аккредитованы. Наиболее важная, секретная информация зашифровывалась, а шифры периодически менялись. Считалось, что дешифровка их невозможна. Однако Бестужев-Рюмин привлек для дешифровки известного ученого-математика X. Гольдбаха, который "особливым искусством и неусыпными трудами" разобрал четыре шифра, в том числе шифры поверенного в делах Франции д'Аллиона и Шетарди. 20 марта 1744 г. Гольдбах писал Бестужеву-Рюмину: "…я в состоянии буду вашему сиятельству не токмо по пиесе на день из тех, которыя с оною сходство имеют, возвращать, но, как скоро вы мне токмо приказать изволите, и цифирный ключ вручить, способом которого каждому, которой по-французски разумеет, все иныя той же цифири пиесы дешифровать весьма легко будет". Всего к 6 июня 1744 г. - дню высылки Шетарди - Гольдбах дешифровал около 70 донесений посланника и ответов его адресатов.
Все эти документы позволили А. П. Бестужеву-Рюмину внимательно следить за изменениями французской политики в отношении России и ее соседей. Но не это особенно интересовало вице-канцлера. Донесения Шетарди содержали неблагожелательные отзывы о Елизавете, ее привычках и образе жизни. Вернувшись в Россию, маркиз не мог не заметить, что императрица, оставаясь к нему по-прежнему милостивой и любезной, уже не искала его общества и советов и всячески избегала разговоров на серьезные внешнеполитические темы, т. е. вела себя иначе, чем сразу после переворота. Шетарди был склонен винить в своих неудачах императрицу. С досадой он писал в Версаль (цитируем по перлюстрированной и расшифрованной Гольдбахом депеше): "…любовь [к] самыя безделицы, услаждение туалета четырежды или пятью на день повторенное и увеселение в своих внутренних покоях всяким подлым сбродом… все ея упражнение сочиняют…"
В начале июня А. П. Бестужев-Рюмин представил императрице доклад о проступках Шетарди и сопроводил его подробными выписками из донесений маркиза. Задетая за живое, Елизавета, не колеблясь, подписала тут же поднесенный вице-канцлером указ главе политического сыска А. И. Ушакову: "…повелеваем вам к французскому бригадиру маркизу Шетардию немедленно поехать и ему имянем нашим объявить, чтобы он из нашей столицы всемерно в сутки выехал".
Рано утром 6 июня 1744 г. с нарядом гвардии Ушаков явился в дом Шетарди и прочитал поднятому с постели хозяину декларацию, в которой тот обвинялся в оскорблении персоны русской императрицы. Это была полная победа вице-канцлера. Он с восторгом писал М. И. Воронцову о реакции Шетарди: "По всему видно, что он никогда не чаял, дабы столько противу его доказательств было собрано, а когда оныя услышал, то еще больше присмирел, а оригиналы когда показаны, то своею рукою закрыл и отвернулся, глядеть не хотел".
Перехваченное и дешифрованное донесение саксонского посланника Герсдорфа от 21 июня 1744 г. убедило Бестужева-Рюмина, что высылка Шетарди не встретит осуждения при других дворах, ибо Герсдорф писал первому министру Августа II Брюлю, что Шетарди выслан за "противность", которая "везде инде при других дворах не стерпевается", а именно "он в домашние или во внутренние дела сего государства вмешался и в пользу своих намерений некоторую часть слуг е. и. в. подкупить, а других отнятием у них чинов и мест истребить хотел".
Французское правительство пыталось срочно поправить дело. Шетарди был уволен с дипломатической службы, а его преемнику д'Аллиону было поручено передать Елизавете грамоту о признании за ней титула императрицы. Но было уже поздно. К этому времени конфликт России с Австрией, вызванный делом Лопухиных - Ботта, был исчерпан официальным признанием Марии Терезии, что поступок ее бывшего посланника "скандален и достоин кары", а также заключением Ботта в крепость Гарц.
В то время, когда происходили описываемые события, Европа была охвачена пожаром войны, в которой приняли участие большинство крупнейших стран континента. Эта война получила название "война за австрийское наследство" и была вызвана резким обострением противоречий, с одной стороны, между Францией, Пруссией, Испанией и Австрией, а с другой - между Францией и Англией. Если борьба Англии и Франции была обусловлена стремлением расширить за счет соперника колониальные владения в Америке и Индии и получить абсолютное превосходство на море, то объектом борьбы Франции, Пруссии, Испании с Австрией была Германия и прилегающие к ней области, т. е. владения императора "Священной Римской империи германской нации" Карла VI Габсбурга. Толчок войне за дележ "наследства" Габсбургов был дан 20 октября 1740 г., когда из Вены пришло сообщение о смерти Карла VI. Большую часть своего далеко не блестящего царствования он посвятил утверждению принятой в 1713 г. так называемой Прагматической санкции- документа о признании за его дочерью (ввиду отсутствия сыновей) Марией Терезией права на императорский престол. С помощью различных уступок, в том числе и территориальных, Карл VI получил от большинства стран Европы гарантии Прагматической санкции и умер, полагая, что благодаря этим гарантиям императорский престол вопреки традиции получит женщина - Мария Терезия.
Однако Карл VI ошибся. Дело состояло в шаткости не кандидата на трон, а самой империи. Не прошло и двух месяцев после его смерти, как богатейшая часть австрийских владений - Силезия была захвачена одним из гарантов Прагматической санкции - Пруссией. Возмутителем спокойствия оказался только что вступивший на престол Фридрих II. Несомненно, прусский король был одной из ярких фигур политической жизни Европы середины XVIII в. Уже современников его личность поражала сочетанием подчас противоположных и взаимоисключающих свойств. Будучи наследником престола, он увлекался философией, литературой. Культура Франции была ему близка и знакома, а на французском языке он писал и разговаривал совершенно свободно. Фридриху было присуще такое редкое по тем временам качество, как веротерпимость, если не сказать - атеизм. На этой почве он близко сошелся с Вольтером, часто гостившим у Фридриха и часами обсуждавшим с "философом из Сан-Суси" философские и этические проблемы.
Однако идеи Просвещения странным образом уживались в сознании Фридриха с прямолинейным, ограниченным пруссачеством, незатейливой милитаристской и шовинистической "философией" прусского юнкерства. Написав в ранние годы книгу с говорящим само за себя названием - "Антимакиавелли", всю оставшуюся жизнь Фридрих II посвятил опровержению прекраснодушных идей этой книги, прослыв одним из самых лицемерных и вероломных политических деятелей европейской истории даже по меркам своего века. Он давал обещания, чтобы тотчас их нарушить, подписывал соглашения о мире, чтобы разорвать их прежде, чем чернила высохли на бумаге. Человек решительный и смелый, крупный полководец, внесший немало нового в военную науку своего времени, Фридрих II впадал в отчаяние от неудач и удивлял современников проявлениями слабости духа. История его царствования стала ярким примером неустойчивого политического балансирования, сменявшегося политикой откровенного авантюризма и агрессии, что в конечном счете ослабило Германию. В течение 20 лет царствования Фридриха II - и в немалой степени по его вине - Европа дважды ввергалась в войны, охватывавшие почти все государства континента и длившиеся в общей сложности 15 лет.
Как только в Берлине было получено известие о смерти Карла VI, Фридрих II (как он сам признавался в записке 1746 г.) "немедленно решился поддержать неоспоримые права своего дома на Силезское княжество, хотя бы с оружием в руках". В той же записке Фридрих отмечал, что "риск был велик", так как в одиночку, без союзников, Пруссия совершала нападение на государство, целостность которого была гарантирована ведущими державами Европы. Но, начиная дело, король верил, что союзник непременно найдется, ибо "соперничество, существующее между Францией и Англией, обеспечивало… содействие одной из этих двух держав и, кроме того, все домогавшиеся австрийского наследства должны были встать на стороне Пруссии… Обстоятельством, побудившим окончательно решиться на это предприятие, была смерть российской императрицы Анны. По всему казалось, что во время несовершеннолетия молодого императора Россия будет более занята поддержанием спокойствия внутри империи, чем охраною Прагматической санкции".
Эти строки были написаны Фридрихом II уже после окончания первой Силезской войны, но им можно верить. Перед совершением какой-либо крупной политической акции он имел привычку делать заметки о возможном развитии событий. Сразу после смерти Карла VI, но до получения известий о кончине Анны Ивановны Фридрих II записал: Англия, Франция и Голландия не смогут помешать моим планам, и "только одна Россия способна причинить мне беспокойство. Но чтобы сдержать ее, можно пролить на главнейших сановников, заседающих в совете императрицы, дождь Данаи, что заставит их думать, как мне угодно. Если императрица умрет, то русские будут так поглощены своими внутренними делами, что у них не хватит досуга заниматься внешней политикой; во всяком случае было бы уместно ввести в Петербург нагруженного золотом осла".
И действительно, первоначальные расчеты Фридриха II полностью оправдались. В декабре 1740 г. прусские войска без объявления войны вторглись в Силезию и почти полностью ее оккупировали, а в конце марта 1741 г. нанесли австрийцам сокрушительное поражение при Мольвице. Оно стало сигналом для всех, кто мечтал получить что-нибудь из "австрийского наследства". В мае 1741 г. в Нимфенбурге был заключен союз между Францией, Испанией и Баварией, курфюрст которой Карл Альбрехт мечтал о приобретении Чехии и императорской короны. Испанцы надеялись получить австрийские владения в Италии, а Франция, поддерживая своего ставленника Карла Альбрехта, рассчитывала ослабить Австрию и свести ее в разряд второстепенных держав. К союзу вскоре примкнули и другие "наследники" - Саксония, Неаполь, Пьемонт и Модена. Владения Габсбургов от Северного моря до Адриатики подверглись нападению вчерашних гарантов Прагматической санкции. Осенью 1741 г. объединенные силы Баварии, Франции и Саксонии заняли Прагу и Карл Альбрехт был провозглашен германским императором Карлом VII.
К этому времени инициатор конфликта - прусский король уже вышел из затеянной им игры и подсчитывал трофеи: Мария Терезия, оказавшаяся в безвыходном положении, заключила в сентябре 1741 г. перемирие с Пруссией и уступила Фридриху II Нижнюю Силезию. Так прусский король реализовал провозглашенный им принцип политики: "Erst nehmen und dann unterhandeln" ("Сначала взять, а потом вести переговоры"). Заключению договора в Клейн-Шнеллендорфе предшествовали сложные дипломатические маневры Фридриха, который стремился добиться от России и Англии гарантий невмешательства в войну "за австрийское наследство". В России он делал ставку на Миниха и Остермана, обещая последнему деньги и земельные владения в… Силезии.