VIII
Фанни каждое утро уезжала вдвоем с Царанкой. Она ездила на Аксае, на котором красиво сидела в полной гар-монии с лошадью. Куда она ездила, она не говорила. Но пропадала надолго, до самого обеда.
На вопрос Ивана Павловича, куда она ездит, она ответила: "На Кудыкину гору", - а потом, точно стыд-но ей стало грубого ответа, добавила: "Тренирую ло-шадь".
Ее лошади от работы, корма и заботливого ухода, которым их окружил Царанка, стали блестящими, стат-ными и красивыми. Им завидовали казаки поста.
Но она не тренировкой лошадей была занята. Она ез-дила с какой-то определенной целью, она что-то делала, потому что ездила с сумами на седле, и эти сумы Царан-ка таинственно приносил в ее комнату. Сумы были тяже-лые.
По ее подвижному живому лицу Иван Павлович все-гда знал, что у нее - была удача или нет. Но она ревни-во берегла свои секреты. А он не допытывался. Да и какое ему дело!? Он так был рад, что установились до некото-рой степени товарищеские отношения, и ему казалось, что им обоим удалось взять верный тон во время обедов, ужинов и бесед. Мучило только одно. Что "говорят" те-перь и в Джаркенте, и на Тышкане, и в Хоргосе, и в Суй-дуне, словом, везде. Ничего не было. Жил в одном доме с ним сорванец-мальчишка, но говорили, должно быть, черт знает что. И Ивану Павловичу жаль становилось милую Фанни…
Так прошло две недели. Создалась привычка, и, ког-да Фанни опаздывала к обеду, Ивану Павловичу было беспокойно и скучно и он ходил взад и вперед по веран-де, мурлыкал какую-то песню и все посматривал на горы, ожидая увидеть ее серый кафтан и папаху…
В комнату ее он никогда не входил. Она прибирала ее сама.
- Я еду на четыре дня, - сказала ему однажды Фанни.
- Ваше дело, - сухо сказал Иван Павлович.
- Да. Но говорю, чтобы вы не беспокоились.
- Я не беспокоюсь. У меня на это права нет. - Будто?
Он не допытывал, куда она едет. Почему-то решил, что в Джаркент за покупками.
Ему было скучно эти четыре дня. Недоставало тем-ных от загара маленьких ручек, наливавших ему его боль-шую чашку чаем и подававших ром, недоставало ее маль-чишеской усмешки, ее легких движений и аромата ее во-лос. Вечера казались скучными, и не тянуло смотреть с веранды на темное небо и яркие звезды. Даже по ее ка-бардинской шапке и винтовке, исчезнувшим на эти дни с гвоздя в его кабинете, он скучал.
Да, - стыдно было Ивану Павловичу в этом со-знаться, - но он хандрил в отсутствие Фанни…
Она приехала еще более загоревшая. Ее волосы ста-ли светлее и больше отдавали в золото, чем в каштан. Солнце пустыни не шутит. Она была пыльная, усталая, но по сверкающим глазам Иван Павлович заметил, что сча-стливая.
Она пошла купаться в Кольджатку, захвативши с со-бою тонкий шелковый халат и туфельки, и через час воз-вратилась, сверкающая свежестью, неся в руках кафтан, шаровары и сапоги.
- Ну и прожарилась я в этом костюме, - восклик-нула она, поднимаясь на балкон. - Что же, вы недоволь-ны, что я вернулась?
- Нет, Фанни… - он ее первый раз так назвал.
- Будто? - с сомнением покачивая головой с мок-рыми волосами, небрежно скрученными большим узлом, сказала Фанни.
Они пообедали молча. После обеда она сказала:
- Дядя Ваня, я хочу с вами посоветоваться. Пойдем-те ко мне.
Он не узнал теперь убогую комнату для приезжаю-щих.
Ковры и вышивки, кисейные занавески, бриз-бизы на окнах, роскошное покрывало на одеяле и на подуш-ках - это все было женское. Но стол и ящики подле сто-ла и полки в углу, заваленные книгами и кусками камен-ных пород, - это уже было от того самоуверенного "мальчишки", который непрошеным гостем явился к не-му на пост.
Большой букет альпийских горных цветов, на-бранный на плоскогорьях, стоял в глиняном дунганс-ком кувшине, а рядом лежали молотки, маленькие кирки и ломики заправского минералога или золото-искателя.
Стоя у окна, освещенная яркими лучами, она брала куски камней со стола и подавала их один за другим Ива-ну Павловичу.
- Что вы скажете насчет этого? - протягивая боль-шой полупрозрачный кусок нежного розового цвета, ска-зала она.
- Это розовый кварц.
- А это? - и она протянула ему кусок почти черно-го минерала, похожего на стекло.
- Это базальт.
- А это?
- Если не ошибаюсь - Лабрадор.
- Да, милый дядя Ваня, - и не только Лабрадор, но нефрит, ляпис-лазурь, орлец лежат здесь у самого вашего носа.
- Я, да и все это знают. Скажу вам больше. Где-то на Среднеазиатской ветке, но только в стороне от нее, на-шли серу…
- Да ведь это преступление - не разрабатывать все это.
- Ничего подобного. Не строить же нам, бедным по-селенцам, дворцы из нефрита и базальта и украшать их колоннами из орлеца и ляпис-лазури.
- Нет. Конечно, нет. Но вывозить их.
- Овчинка выделки не стоит. Товар громоздкий, тяжелый, и его не повезешь гужом на две тысячи верст, че-рез сотни перевалов, да еще при нашем полном бездоро-жье. Это не золото.
Фанни лукаво усмехнулась. Она подошла к шкафу и достала со средней полки несколько кусков совершен-но белого камня, похожего на блестящий молочный са-хар.
- Ну, тогда посмотрите это.
- Ну, что же - благородный кварц. Его здесь сколь-ко угодно.
Она достала кусок побольше, покрытый коричнева-то-желтым налетом, будто ржавый.
- А это что? - с торжеством в голосе воскликнула она.
- Ну, что же - золотоносный кварц, - спокойно проговорил Иван Павлович.
- Это… золото, - прошептала она, восхищенная своей находкой.
- Да, золото, - холодно подтвердил Иван Павло-вич. - Золотая пыль. Но чтобы отделить эту пыль, нужны громадные машины, множество рабочих и тру-да и значит, - овчинка выделки не стоит. Сюда доста-вить эти машины, привести их в действие при отсут-ствии топлива - это почти невозможно, а главное, слишком мало этого золота на камне. Это знали и без вас. Давно знали.
Фанни была подавлена.
- Что же надо?
- Надо найти жилу. Вот если бы это была не золо-тая пыль, а маленькие комочки золота, слитки его, жил-ки между кварцем, стоило бы и искать его.
- А как же легенда о золотом кладе, зарытом в этих горах китайцами?
- Легенда легендой и останется. Потому она и ле-генда, что ничего этого нет.
Фанни печально смотрела на Ивана Павловича. Ей было горько, что ее работа, ее исследования, ее открытия, которыми она в душе так гордилась, оказались не новы-ми и бесполезными.
- Но я найду и жилу, и самородки! - упрямо сказа-ла она. - И мы станем, богаты, дядя Ваня.
- Говорите про себя. Я-то при чем?
- Мы составим с вами компанию.
В этот вечер они долго стояли друг подле друга, об-локотившись на перила. Внизу шумела в кустах рябины, барбариса, смородины и облепихи Кольджатка, а навер-ху тихо сверкали кроткие звезды.
Фанни говорила усталым голосом.
- Я не буду унывать и падать духом, дядя Ваня. Я найду это золото. Мы найдем рабочих дунган и китай-цев, и мы выроем это золото. Кто знает, сколько его бу-дет! И тогда мы поедем путешествовать. У меня есть двад-цать пять тысяч рублей в банке, этого хватит для начала дела… А скажите, дядя Ваня, вы… вы нашли что-либо?
- Да, - тихо отвечал Иван Павлович, - я нашел. Мало нашел, но мне кажется, больше вас. И я на верном пути.
- Простите. Я не спрашиваю… Где?
- Увы, не на нашей земле.
- Я так и знала. Там? - и Фанни маленькой ручкой махнула в сторону Китая.
- Да.
- Это ничего не значит, дядя Ваня. Мы достанем и оттуда!
IX
По приказанию командира бригады между Кольджа-том, Джаркентом и Тышканским лагерем установили ге-лиограф.
Маленькая, нестерпимо яркая звездочка начала вре-менами светиться в тумане далекой долины, где темным пятном мутно рисовались сады Джаркента. Она вспыхи-вала частыми и яркими всплесками солнечного света, давая позывные Тышкану, пока кто-либо из дремавших у треноги с зеркалом казаков не обращал на нее внима-ния, не становился у аппарата, а другой брал тетрадку и под диктовку - то по букве, то по слову - записывал медленно идущую гелиограмму. Гелиограммы были ред-кие и больше хозяйственного содержания. Справлялись о ценах на клевер и ячмень на Кольджате, сообщали, что хлеб, белье и консервы посланы, узнавали, сколько имеет-ся на людях патронов и сколько патронов в запасе. Пол-ковой врач справлялся у постового фельдшера, сколько больных на посту.
И в этом далеком мигании солнечной звездочки, за пятьдесят верст пускаемого "зайчика", было что-то таин-ственное. В хорошие дни, когда солнце особенно ярко светило, зоркий глаз казака-гелиографиста улавливал всплески света на противоположном горном хребте Кунгей-Алатау в Тышканском лагере и принимал сообщения непосредственно, без промежуточной станции.
Однажды под вечер, когда уже труднее стало улавли-вать косые лучи солнца, пошла "важная" гелиограмма. Начиналась она словами: "Секретно, весьма спешно!" Это сейчас же сообщили Ивану Павловичу, и он сам вы-шел к аппарату.
- "Начальнику Кольджатского поста. 19**. 11 июня. 6 часов 27 минут вечера. Получены сведения, что Зариф снова появился в Пржевальском уезде. Начальник области приказал послать отряды для его поимки. По прика-занию командира бригады Аничков с 30 казаками сегод-ня пошел на Зайцевское, выступите немедленно пустыней на Каркару, соединитесь с Аничковым. Действуйте по обстоятельствам. 0139. Первухин…"
Гелиограмма была от командира полка, и содержа-ние ее было ясно для Ивана Павловича. Зариф был таран-чинец, знаменитый вождь шайки разбойников, набран-ной из отчаянных головорезов-каракиргизов, отлично вооруженных ножами, винтовками и револьверами. Он был грозой киргизов во время их летовок, а иногда осме-ливался нападать и на русских переселенцев. Осенью про-шлого года казаки гонялись за ним, но безуспешно. Он почти на их глазах вырезал небольшой молодой поселок и ушел за границу, в Китай. Китайское правительство обещало его поймать и выдать, но все отлично понимали, что оно бессильно это сделать.
Он снова появился в пределах России и крутился, по своему обыкновению, в горах, угоняя стада, уводя жен-щин, беспощадно грабя киргизские кочевья. За поимку его была обещана награда. Уничтожение этого опасного разбойника, издевавшегося над русскими войсками, было вопросом самолюбия для казаков. В случае его успехов к нему могли примкнуть каракиргизы, и Центральная Азия могла стать на долгое время ареной кровавой поли-тической борьбы.
Про Зарифа рассказывали легенды. Он обладал, по словам таранчинцев и дунган, способностью проходить в день более трехсот верст. Или у него были двойники, или он мог одновременно появляться в разных местах. Его видели в Верном в образе продавца фруктов, разгова-ривающего с губернатором, и в тот же день он ограбил в Копальском уезде караван с чаем. Он проваливался сквозь землю, когда его окружали войска. Ездил он на особенном, пегом, белом с черными пежинами коне, едва ли не крылатом, и настичь его на обыкновенной лошади было невозможно. Он, наверно, знался с шайтаном, если только это не был сам шайтан, принявший на себя чело-веческое обличье.
Собраться сибирскому казаку в поход, в пустыню, хотя бы на месяц, - полчаса, не больше. Едва только Иван Павлович объявил на посту содержание гелиограммы и отделил сорок казаков на лучших лошадях, которые должны были идти с ним в набег, как уже казаки повели поить ло-шадей в Кольджатке, стали набирать ячмень в саквы и выносить всегда уложенные по-походному вьюки.
Фанни увидала эту суматоху и подошла к Ивану Павловичу, укладывавшему во вьюки консервы, чай, са-хар, сухари и разную мелочь.
- Вы куда-нибудь уезжаете, дядя Ваня?
- Да.
- Куда?
- Принужден ответить вам грубостью. Какое вам до этого дело?
- Вы правы. Мне до этого нет никакого дела. Но так как я могу быть вам полезной, то я и спрашиваю вас об этом.
- Вы мне полезной в моей поездке быть не можете, а мешать будете.
Фанни надула губы.
- Кажется, я вам не мешала до сих пор.
Иван Павлович не ответил. "Действительно, - поду-мал он, - мешала она мне или нет? Стала с ее приездом моя жизнь лучше и уютнее или хуже? То стеснение, кото-рое она делала, не окупалось ли оно ее хозяйственными способностями, а главное, ее милым, веселым характе-ром?" Было бы жестокой несправедливостью сказать, что она ему мешала.
- Нет, не мешали. И я вам скажу: мы едем в военную экспедицию, в набег, в котором для женщины нет места.
- Почему?.. Нет, дядя Ваня, вы возьмете меня с со-бой.
И она бросилась переодеваться и приказала Царан-ке седлать и вьючить лошадь.
Она явилась на дворе, где уже строились казаки во всеоружии: в кабардинской шапке, лихо заломленной набок, с винтовкой за плечами, с ножом и патронташами на поясе.
- Фанни, - строго сказал ей Иван Павлович. - Вы не поедете с нами. Я вам это запрещаю.
- Я умоляю вас взять меня. Помилуйте. Военная эк-спедиция. Такой редкий случай. Дядя Ваня!
- Ни за что. И думать не смейте. Я не хочу риско-вать вами… Да и своей служебной карьерой тоже.
- Дядя Ваня, я не стесню вас.
- И думать не смейте. Ни за что!
- Я сама поеду.
- Вы заставите меня употребить насилие. Я окружу вас казаками и со скандалом верну вас на пост. Она заплакала.
- Дядя Ваня, это жестоко! За что вы со мною так поступаете?
Он молчал.
- Дядя Ваня, я все для вас сделаю, что вы ни, по-просите, только возьмите меня с собою.
- Я уже сказал вам, что не возьму. Потрудитесь ид-ти в дом, переодеться в свое платье, расседлать ваших ло-шадей и терпеливо ожидать нас на посту, не смея никуда без меня отлучаться, так как неизвестно, куда бросятся разбойники, когда мы их нажмем.
- Вы гонитесь за разбойниками. И не берете ме-ня, - простонала в отчаянии Фанни.
- Не беру-с!.. Потрудитесь идти в дом и переодеться… Фанни знала характер Ивана Павловича и поняла, что дальнейшие разговоры бесполезны. Она замолчала.
Но она не пошла в дом и не переоделась, а решила ожи-дать во всеоружии на посту возвращения "счастливого" дяди Вани.
- Вахмистр, готовы люди? - крикнул Иван Павлович.
- Готовы, ваше благородие, - отвечал молодой, черноусый урядник Порох, бывший на посту за вахмистра.
- Носилки забраны?
- Забраны.
- Фельдшера и кузнец есть?
- Однако, есть.
- Господи, благослови! Айда, ребята, с Богом. Иван Павлович сел на Красавчика и тронул его от поста. За ним стали вытягиваться казаки. Остающиеся де-сять казаков с пожеланиями счастливого пути проводили их до ворот с трепыхавшимся над ними вылинявшим рус-ским флагом. Проводила вместе с ними и Фанни. Печаль-ная, до глубины души оскорбленная, задетая за живое, она стояла у ворот и полными слез глазами смотрела, как спускался по красноватой песчаной дороге отряд всадни-ков на маленьких пестрых лошадях. Тонкая пыль, озарен-ная последними лучами заходящего за горы солнца, ви-лась над ними и казалась золотой. Туманная даль, лило-вые горы манили, суля неизведанные волнения, обещая новые переживания, обещая "приключения", которых так жаждало пылкое сердце Фанни.
Темная тихая ночь без луны незаметно надвинулась над пустыней. Загорелись яркие звезды и стали перешеп-тываться между собой лучами, плетя бесконечную сказку мира. Фанни уселась у ворот на камни, поставила винтов-ку подле себя и стала внимать ночным шорохам земли: неумолчному шуму Кольджатки, тихому шепоту веками скользящих ледников и неуловимо тихому шелесту песков пустыни.
И волшебная темная ночь у подножия Божьего тро-на заколдовала ее.
Иван Павлович шел на соединение с Аничковым "ла-вой". Этот чисто восточный способ передвижения заклю-чался в том, что шли, не останавливаясь, шагом, рысью и наметом до тех пор, пока хватало сил у лошадей. Потом отыскивали в степи табун, отбирали в нем лучших лоша-дей, переседлывали, своих, усталых, пускали в табун, а на свежих гнали дальше.
Переседлавши в предрассветном сумраке, Иван Пав-лович за ночь сделал восемьдесят верст, спустился в пус-тыню и около восьми часов в ярком блеске солнца и пес-ков увидал глинобитные стены и низкие длинные по-стройки с плоскими соломенными, облепленными землей, крышами маленького полуразрушенного кишлака у стан-ции Менде-Кара, где, по его расчету, должен был ожи-дать Аничков.
И действительно, под навесами стояли оседланные лошади, а между ними крепким дневным сном спали ка-заки. Ружья лежали подле них.
Маленький приземистый казак с винтовкой на плече вытянулся перед Иваном Павловичем.
- Хорунжий Аничков здесь? - спросил у него Иван Павлович.
- У хате, - коротко ответил казак.
- Давно приехали?
- Да часа два как тут, ваше благородие.
- Ну, ребята, - сказал Иван Павлович уже слезшим казакам, - живо чаю, вари себе плов, отдохни мало-ма-ло, после полудня и дальше.
- Понимаем, ваше благородие.
Не прошло и получаса, как на дворе горели костры из саксаула, в нанизанных на прутья котелках кипела вода и варился рис под наблюдением "очередных", лоша-ди жевали сено, а казаки, разметавшись в самых невероятных позах, храпели на все лады "в солкынчике" длин-ного пустого навеса.
Аничков сидел в хате на соломенной циновке подле низкого, в пол-аршина, квадратного желтого полирован-ного стола, на котором были дунганские лепешки из полусырого теста, круглые низкие фарфоровые чашки без ручек и без блюдечек и два котелка: один - с кипятком, другой - с заваренным чаем.
Против Аничкова, поджав ноги, сидел худой желтый дунганин в грязно-серой длинной рубахе, маленькими ко-сыми глазками поблескивал на офицера и отвечал короткими гортанными звуками. Говорили по-киргизски.
- Ну вот и ты, слава Богу, - сказал Аничков, вста-вая навстречу Ивану Павловичу.
- Ну как? Что разведали?
- Дело дрянь. Вот, видишь ли, - Аничков достал из полевой сумки испещренную густыми и черными гори-зонталями карту и разложил ее на столе.
Иван Павлович подсел к столу. Дунганин дул на чашку с чаем, с суеверным страхом косился на карту, но все посматривал на нее и прислушивался к тому, что го-ворили между собою по-русски офицеры.
- Вот, видишь ли… Дунгане и переселенцы в Зай-цевском уверяют, что Зариф уже в Пржевальске или его окрестностях. Если нам идти, как приказано, на Каркару и через почтовый перевал на Пржевальск, все будет кон-чено. Пехоте… а какая там пехота и сколько - сам зна-ешь… Местная команда… Разве она за ним угонится!! Значит, и Иссык-Кульский монастырь, и Сазановка в его власти. И мы… опять в дураках.
Аничков поднял свое худощавое лицо без бороды и усов, темное от загара, и остро карими глазами посмот-рел на Ивана Павловича.
- Так как же? Другого пути нет.
- Да, нет. А поэтому мало-мало надо считать двес-ти верст.
- Да хоть и лавой идти - меньше двух суток не обернешься.
- А устанут люди как! А ведь настигли - и прямо бой. Зариф-то в Пржевальске лошадей сменит, а мы где!.. У Зарифа глаза везде - ему про нас скажут, а нам никогда.
Иван Павлович поник головой. Выходило, опять впустую. Опять в свиной след попадут, опять победа За-рифа и срам для сибирских казаков.