Пожалуй, впервые цели несостоявшегося студента становятся настолько очевидными. Они по-прежнему далеки от него, но Потемкин с ему одному свойственным упорством одолевает еще одну ступеньку на пути вымечтанного сближения - ему дается разрешение императрицы писать ей. Трудно скрыть разочарование, но тем более нельзя отступать. Пусть будут письма - пока. И очередной, последовавший за началом личной переписки, чин - генерал-поручика - всего лишь промежуточный и не заслуживающий особого внимания этап.
Нет сомнения, при всех своих вновь обретенных чинах, бывший вахмистр далеко уступал иным, прославленным и усиленно рекламируемым корреспондентам царицы - Вольтеру, Дидро, Фальконе, литераторам, философам, дипломатам. Зато в решительности ему не отказать. Достаточно Екатерине один-единственный раз в ответной записке вежливо побеспокоиться о его здоровье, попросить не рисковать собой - и через месяц Потемкин, отмахнувшись от всех своих воинских подвигов, - в Петербурге. Что там в Петербурге - во дворце, в личных комнатах, рядом с покоями императрицы. "Здесь у двора, - с иронической невозмутимостью замечает в одном из частных писем Д. И. Фонвизин, - примечательно только то, что камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом".
А дальше все было лишь естественным следствием "личных комнат". Подполковник Преображенского полка - полковником здесь числилась сама императрица. Член Государственного совета. Абсолютное влияние на иностранные и внутренние дела. И между прочим - звание главного командира Новороссии. Это и многое другое - за каких-нибудь полтора года. О выезде из Петербурга, реальном осуществлении этих последних, "командирских", обязанностей, естественно, не могло быть и речи. Потемкин занят упрочением своего положения в столице. Тем более что обычной судьбы всех въезжавших во дворец и выезжавших из дворца фаворитов он с самого начала и не мыслил себе разделить. К власти Потемкин рвался для того, чтобы сохранить ее за собой теперь уже до конца.
Первые шесть лет потемкинского "командирства" - это только письменные распоряжения, иногда проекты, чаще требования того, чем богата была Украина. Отказывать себе "светлейший" ни в чем не любил. И первая необходимость - попасть в Новороссию самому, высказанная в 1780 году, во время встречи Екатерины с австрийским императором Иосифом II в Смоленске, идея новой встречи монархов в Херсоне и, значит, поездки через новороссийские земли. Впрочем, "командир", да и никто при дворе, не верит в реальность подобной затеи. До тех пор, пока вопрос с Крымом не решен. Херсон - не место для дипломатических переговоров, да и нужды в них, исходя из внешнеполитической ситуации России, пока нет.
Все меняется с присоединением Крыма. В 1784 году крымская поездка ставится на повестку дня, и тогда же Потемкин развертывает ошеломляющую деятельность.
Нет, не то чтобы "командир" теперь пропадал в Новороссии, всем руководил, во все вмешивался сам. Для "светлейшего", как обычно, важно все правильно распределить, сразу начать показывать товар лицом. Администрация на местах завалена обгоняющими друг друга предписаниями строить кирпичные заводы, прокладывать дороги, выискивать и подвозить строительные материалы для предполагаемой столицы Новороссии - Екатеринослава, проектировать и возводить "путевые" дворцы, реконструировать села и города.
А чего стоят одни планы Екатеринослава - города пятидесяти верст в окружности с улицами невиданной тридцатисаженной ширины. Здесь сразу закладывается двенадцать фабрик, биржа, множество лавок - наглядное свидетельство расцвета промышленности и торговли. Но это Екатерине лучше сразу представить в натуре, чтобы фабрики дымили, биржа заключала сделки, лавки были завалены товарами. Другое дело - собор. Разве не существенно заранее поставить императрицу в известность, что в городе, носящем ее имя, он будет точной копией собора Святого Петра в Риме. Только - как и подобает престижу Российской империи - в плане "на один аршин больше". Тогда можно и не спешить с началом строительства - достаточно пышной церемонии закладки, в которой Екатерине предстоит самой заложить первый камень.
Императрице следует заранее познакомиться и с проектом великолепнейшего городского театра - не секрет, что ее самолюбию больше всего льстит слыть покровительницей искусств, хотя всякая музыка, например, Екатерину утомляет и раздражает. И уж само собой разумеется, только она должна подписать указ о создании в своем Екатеринославе университета с Академией музыкальной и "трех знатнейших художеств" при нем.
"Ее императорское величество всемилостивейше повелеть соизволила в губернском городе Екатеринославского наместничества основать университет, в котором не только науки, но и художества преподаваемы быть долженствуют как для подданных Российских, так и для соседственных народов, наипаче же единоверных с нами", - из письма Потемкина строителю Екатеринослава Синельникову. Сдержанный тон, полнейшая отстраненность и еще одна победа "командира" - Екатерина не смогла остаться равнодушной к его замыслу.
Конечно, университета еще нет. И пока решен только вопрос о субсидиях на его содержание: триста тысяч рублей и доход с отдаваемых на откуп соляных озер на Кинбурнской косе. Но уже приглашен в качестве директора будущий музыкальной Академии находящейся при петербургском дворе - вот это пища для разговоров, - известный итальянский композитор Джузеппе Сарти, преподаватели живописи из числа выпускников Петербургской академии художеств. Кто бы устоял против предложенных "светлейшим" сказочных условий.
Вслед за Сарти выписывают из-за рубежа различные научные знаменитости - для университета. Живые люди, постоянные толки о них - они особенно наглядно убеждали в реальности и небывалом размахе совершавшихся там, далеко на юге, перемен. В калейдоскопе задуманного и уже осуществляющегося узнать подлинную меру последнего становилось трудно.
Проекты, проекты, проекты… Сколько их, ослепительных, поражающих размахом, неожиданностью, соотнесенностью с самыми смелыми мечтаниями философов и просветителей, с которыми так старательно, не жалея времени, продолжает переписываться Екатерина. Все здесь, как в идеальных селениях будущего с неразрывным и гармоническим союзом промышленности, торговли, наук и искусств. Любая мечта, фантазия могут и должны осуществляться, стать реальными, осязаемыми в той жизни, которую способен построить заново единственный и неповторимый "светлейший". Но его железное условие - это не может быть делом сколько-нибудь отдаленного будущего. Потемкин слишком царедворец, слишком каждым своим расчетом и помыслом связан с перипетиями придворных кулис. Всякое усилие, всякая затрата имеют смысл и оправдание только в связи с поездкой императрицы. А что касается сроков, исполнителей - Потемкин смотрит на свои планы как на план взятия вражеской крепости: штурмом можно одолеть все.
Г. Р. Державин - В. В. Капнисту
Само собой разумеется, Потемкин готовится к встрече не один. Местное дворянство обязано принять самое деятельное участие в его хлопотах, тем более что именно в это время осуществляется шаг за шагом слияние России с Новороссией. В 1781 году былое административное деление на пользовавшиеся правом самоуправления полки сменяется образованием трех наместничеств. Родной Боровиковскому Миргород переходит в состав Черниговского, затем Киевского наместничества. Из городка, тесно связанного всей своей жизнью с центром Миргородского полка - соседними Сорочинцами, он становится глухим провинциальным местечком.
В 1783 году переформировываются по общероссийскому образцу собственно малороссийские полки, казацкая старшина получает офицерские чины. И первый документ, связанный с биографией художника, - Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве, фонд 193, опись 6, дело № 2261 за 1783 год, листы 62–63. Составленный в августе того же года формулярный список утверждал, что скромный иконописец, представленный Григоровичем, в действительности семнадцати лет поступил на службу в Миргородский полк, с тех пор "находился в употреблении", ни разу не побывав за истекшие девять лет ни "в походах", ни "в домовых отпусках", ни в какой-либо другой отлучке. Беспорочная служба была отмечена чином значкового товарища, поскольку, как отмечалось в документе, 26-летний офицер "к повышению чина достоин и воинскую службу продолжать желает".
События 1783 года совпадают с началом строительства "путевых" дворовых, точнее, с возникновением первых проектов, более или менее пышных, дорогостоящих, связываемых в мечтах с именами достаточно известных зодчих. К этому просто обязывал указ 1785 года, приравнивавший казачью старшину к русскому дворянству с соответствующими привилегиями, правами, внесением в родословные книги и составлением гербов. Становится дворянином и Владимир Боровиковский. У осыпанных монаршими милостями верноподданных "дворянская царица" не могла не рассчитывать на самый торжественный прием. Но время и обстоятельства вносили свои поправки.
Новорожденное новороссийское дворянство не в состоянии даже подражать "светлейшему". Поздней осенью 1786 года исполнителям воли Потемкина приходится специально вызывать предводителей дворянства для участия в приготовлениях. Снова всплывают фантастические планы, неосуществимые замыслы, бесконечные разговоры и кляузы. На словах и на бумаге никто никому не хочет уступать первенства, а грозная чума внутри страны и сложные внешнеполитические обстоятельства заставляют сомневаться, что путешествие в Тавриду вообще состоится. В сентябре 1786 года В. В. Капнист пишет жене из Чернигова:
"Начинают, однако, сомневаться, приедет ли она. Августа 6 числа скончался король прусский. На престол взошел его племянник, столь холодно принятый в Петербурге. Полагают, что он не будет сидеть сложа руки. За короткий срок два курьера проследовали из Константинополя в Петербург. Франция, сказывают, придерживается той же политики, коей результаты не замедлят обнаружиться. Быть может, все сии обстоятельства воспрепятствуют ее величеству предпринять столь длительное путешествие, тем более что командующий флотилией галер, приготовленных в Киеве для поездки ее величества по Днепру, совершил рейс и обнаружил много препятствий; главное, почти везде, где в прошлом году были песчаные мели, река теперь глубока, а там, где было глубоко, сейчас обмелело так, что будущей весной путешествие ее величества оказывается небезопасным. Из-за всех этих затруднений царица, быть может, не предпримет сего путешествия, и я молю бога, чтобы так оно и было. У меня было бы меньше забот…"
А "светлейший" не жалуется на недостаток времени - даже в личных письмах, даже во внутренних распоряжениях не хлопочет об отсрочке поездки - нет и намека на это в его разговорах с императрицей. Все знают и должны быть уверены: в делах Потемкина не бывает осечек. Другое дело - как складывается в действительности поездка императорского кортежа, какие обстоятельства вносят в нее коррективы и изменения. Рука "светлейшего"? К такому выводу можно прийти сегодня на основании сопоставления разнохарактерных документов, распоряжений и их отмен, устных указаний и письменных предписаний. Современники никакими доказательствами тому не располагали.
Дорога от Петербурга до Киева не может занять много недель. Но в Киеве императрице со свитой предстоит пересесть на суда - они и дожидаются ее, восемьдесят баржей и галер, - а Днепр в феврале, само собой разумеется, покрыт льдом. И вот задержка, непонятным образом не предусмотренная в Петербурге, раздражающая многих участников поездки. Зато Потемкин получает еще пару месяцев для завершения начатых работ. "Князь Потемкин, - замечает один из участников кортежа, - постоянно почти находился в отсутствии, занятый приготовлением великолепного зрелища, которое намеревался представить взорам своей государыни при вступлении ее в области, ему подчиненные". Все-таки зрелища. Но куда исчезал Потемкин, чем именно занимался, очевидцы не знали. И этому во многом способствовали сложившиеся обычаи екатерининского двора.
Во время поездки, имея возможность постоянных встреч с Екатериной, Потемкин, ко всеобщему удивлению, не ищет общества императрицы. У Екатерины в Киеве двор, приемы, привычный придворный ритуал. У "светлейшего" своя, во всем подобная царской, резиденция в лавре. Сюда на прием к нему приезжают те же придворные чины, местные дворяне, искатели протекции, послы. "Когда, бывало, видишь его, небрежно лежавшего на софе, с распущенными волосами, в халате или шубе, с туфлями на босу ногу, с открытой шеею, то невольно воображаешь себя перед каким-нибудь турецким или персидским пашою, - замечает французский посол, - но так как все смотрят на него как на раздателя неких благ, то и привыкли подчиняться его странным прихотям".
Граф де Сегюр, полномочный посланник Людовика XVI, может позволить себе усесться на край постели "светлейшего", в виде приветствия расцеловать его в обе щеки - фамильярность для всех остальных неслыханная и немыслимая, но ведь и он, в конце концов, соглашается с исключительностью положения Потемкина, подчиняется ей. И это тем более удивительно, что Потемкин давно вышел из категории фаворитов. Он всего только "бывший". Время его "случая" истекло больше десяти лет назад.
"Случайные" люди доигрывают свои роли по-разному. Одни униженно благодарят Екатерину за былую честь, торопятся вымолить лишние подарки себе, родным. Другие пытаются бороться за ускользающий "случай", изображают ревность, отчаяние, страсть. Третьи удовлетворяются отступным - в этом Екатерина не скупилась: лишь бы быстрее с глаз долой. Императрица не терпит теней прошлого. Потемкин - исключение, и притом единственное.
Самоуверенный и внимательный, бесконечно равнодушный и безошибочно умевший угадать каждую слабость, предупредительность любовника он легко подменяет преклонением подданного, уходит за атрибуты церемоний, с годами все более пышных, исключительных, заставляющих говорить о себе все европейские дворы. Словно обратное чудо Галатеи - живая женщина превращается во все более совершенную и недосягаемую статую божества, и творец-фокусник все дальше отступает от дела своих рук, будто сам изумленный совершающимся, будто сам охватываемый все более и более благоговейным трепетом. И в этом есть свой особый оттенок: не униженный верноподданный, но смертный, ослепленный сиянием неожиданно явившегося божества.
Таков театр для всех. Потому бывший фаворит и не в тягость, и потому исчезает и всякая неловкость в обращении с ним, а спустя двенадцать лет после "выхода из дворца" можно ему собственноручно написать: "Папа, по написании моего письма последнего я получила твое письмо. Слава богу, что ты здоров, пожалуй, поберегись. Я из Москвы уже выехала; мне, кажется, весьма рады были. Прощай. Бог с тобою. Папа, я здорова. Котенок твой доехал со мною здорово же". Вот так - попросту, по-домашнему, без претензий на глубокие мысли, изысканный стиль, афоризмы, без которых не позволила бы себе ни одного письма напоказ. И почем знать, может быть, упрямые слухи о тайном венчании в Москве, о брачных венцах, хранившихся вплоть до нашего века в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот, где венчался Пушкин, имели за собой не одну выдумку.
И тем не менее клубок взаимоотношений Екатерины и Потемкина далеко не так прост. "Светлейший" мог многое себе позволять, но ни на минуту не забывать своего подчиненного положения сатрапа. Рядом с Екатериной, которая могла совершенно откровенно, ни от кого не скрываясь, сказать: "Я согласна с мнением моего совета, когда его мнение согласно с моим", - иллюзии незаменимости и власти вельмож, их сходства со всеми восточными властителями оставались только иллюзиями. Кому, как не "светлейшему", знать об этом? И не потому ли в последнюю минуту перед вступлением императорского кортежа на корабли Потемкин меняет установленный маршрут? Сенатский указ, бесчисленные петербургские предписания, несметные суммы, ушедшие на подготовку, изумленный ропот и очень разные комментарии участников поездки, даже возможное недовольство императрицы - ничто не важно перед лицом той ставки, на которую решается бывший вахмистр, нынешний "светлейший" Священной Римской империи князь.
Путешествия двора нисколько не походят на обыкновенные путешествия, когда едешь один и видишь людей, страну, обычаи в их настоящем виде. Сопровождая монарха, встречаешь всюду искусственность, подделки, украшения… Впрочем, почти всегда очарование привлекательней действительности.
А. Сегюр. О крымской поездке 1787 года
Итак, три варианта маршрута. Три указа, отделенных друг от друга полугодовыми перерывами. 13 марта 1786 года - указ Сената. 13 октября того же года - указ Потемкина Синельникову с некоторыми, хотя и малозначительными, изменениями. Наконец 14 марта 1787 года - совершенно новый и окончательный вариант "светлейшего", сначала к сведению Синельникова, перед самым выездом сообщенный императрице и двору.
Трудно сказать, почему, но эта неожиданная смена не привлекла внимания историков. Возможно, показалась проявлением обычной дворцовой неразберихи. Но как же "уравненные" дороги, наведенные мосты, триумфальные ворота, галереи, дворцы - все бесчисленные многомесячные приготовления, не только полностью законченные, но и соответствующими чинами двора проверенные? До выезда императорского кортежа из Киева оставалось сорок дней. И если нереальными для необъятных потемкинских планов выглядели полтора года, что же говорить об этих считанных днях?
На галерах по Днепру от Киева до Кременчуга, дальше сухим путем до реки Суры - Ненасытецкий порог - овраг Канцлеровка - слобода Хортица - речка Тамаковка - Николаев - Базав-лук - слобода Грушевка - Насатовка - Каменка - город Берислав - село Никольское - Николаевка - Херсон - Берислав - переправа через Днепр - Черная долина - Колончак - Перекоп и дальше до Севастополя. Разница с предыдущим вариантом - она была и несущественной на первый взгляд, и очень важной. Те же города - откуда бы взять иные? - зато другие села, другие дороги. Глуше, незаезженней в стороне от привычных путей, почти наверняка никем не навещавшиеся в последние месяцы перед царицыной поездкой. И если Потемкин что-то на них готовил, свидетелей тому из Петербурга не было, или, иначе, могло и не быть.
"Как будто какими-то чарами умел он преодолевать все возможные препятствия, побеждать природу, сокращать расстояния, скрывать недостатки, обманывать зрение там, где были лишь однообразно песчаные долины, дать пищу уму на пространстве долгого пути и придать вид жизни степям и пустыням". Что ж, очевидцы не очень заблуждались. Кто-то останавливал коляску в неположенном месте и выходил на непредусмотренную никакими планами прогулку. Кто-то, проснувшись ни свет ни заря, оказывался на палубе галеры до появления на берегах обещанных чудес. Кто-то и вовсе, отстав от кортежа, пускался в путь рядом, чуть в стороне. И другой очевидец записывает: "Города, деревни, усадьбы, а иногда простые хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами".