Как и поездка в Сэров летом 1903 года, накануне роковой Русско-японской войны, этот вояж тоже произвел яркое и в то же время ложное впечатление на царя. Здесь, на родине Романовых, вдали от столичных интриг и политической борьбы, вдали от заводов с вечно недовольными рабочими, он вдруг по-детски наивно почувствовал, что народ, истинный русский народ, по-прежнему его любит и верит в небесный ореол царской власти. Вероятно, именно под впечатлением поездки, как и за десять лет до этого, Николай уверился в том, что еще способен стать великим царем, даже если для этого придется затеять еще одну войну.
Правда, помимо новых помпезных зданий и звона колоколов, взору царя открылись и картины нищеты, всеобщей нужды и поголовного пьянства. Именно поездка в Поволжье подвигла царя на окончательное искоренение порока, "разъедающего русское крестьянство".
Глава 11
Знамения Апокалипсиса
Солнце померкло…
В последней книге Нового Завета, также известной как Апокалипсис Иоанна, описываются события, предшествующие второму пришествию Христа на землю, которые будут сопровождаться многочисленными катаклизмами и чудесами (огонь с неба, воскрешение мертвых, явление ангелов). Апокалипсису предшествуют восемь знамений. Первое: появление лжехристов и лжепророков; второе: "Также услышите о войнах и военных слухах"; третье: "Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры…" "…Солнце померкнет", – говорилось про восьмое знамение.
Июль 1914-го. Центральная Россия. "Леса горят… Горят они далеко кругом и заволакивают окрестности густой, непроницаемой дымной пеленой, – писали газеты. – И летнее солнце, обычно яркое, блещущее, остро режущее глаза, смотрит теперь сквозь дымную пелену кроваво-красным оком рано утром и перед рассветом, и желто-красным диском днем… И этот зловещий красный глаз наводит невольную жуть. Душно дышать, ибо и в легкие забирается нестерпимый дымный воздух… Как будто чувствуется, что все живое неминуемо задохнется и судорожно забьется в зловонной атмосфере… Встречаются и невольно вырываются из уст скорбные слова: – Пропадем, сгорим, погибнем! – Последние времена, видно, настали!.."
Невероятные по силе лесные пожары, вызванные жарой и засухой, охватили сразу несколько губерний. Через деревни, потеряв всякий страх перед людьми и наводя страх на жителей, бежали целые стаи белок, лисиц и лосей. Самое страшное, что тушить разбушевавшееся пламя было некому. Пожарные команды в леса не выезжали, а никакого министерства чрезвычайных ситуаций в царском правительстве не было. Поэтому лесовладельцы в отчаянии набирали противопожарное "ополчение" из местных мужиков, суля большие заработки в случае, если те смогут отстоять их участки. Самым эффективным средством считался "отжиг". Это когда вставали длинной цепью, раскидывали и поджигали хвою, а потом направляли пламя навстречу приближающемуся пожарищу. В результате, наткнувшись на фронт огня, лесной пожар как бы лишался новой "пищи" и останавливался! Наград не давали, героических огнеборцев поощряли по-простецки: "Привозили вино бочками и угощали спасителей. И пьяныя, несуразныя песни оглашали лес…"
В общем, одно значение апокалипсиса уже было налицо! Солнце померкло…
А тут еще на всю страну прогремела новость о покушении на Григория Распутина. Причем первоначально газеты сообщали, что "царский друг" и "старец" мертв. Затем "уточнили", что Распутин пока еще жив, но состояние его безнадежное, началась гангрена… А опосля он и вовсе "воскрес". Не чудо ли?! Как оказалось, загадочную личность пырнула ножом крестьянка Симбирской губернии Феония Гусева. Облик барышни напоминал ночные кошмары. "С внешней стороны Гусева – урод, – сообщал "Нижегородский листок". – Вместо лица у нее сплошная язва, явившаяся последствиями сифилиса. Поэтому она носит черную повязку, закрывающую все лицо". Конечно не всадник апокалипсиса, но тоже ходячий ужас! Мотивом преступления, со слов Гусевой, была необходимость "избавить людей от лжепророка и антихриста"… Вот вам и еще одно знамение!
Вообще в стране происходило много весьма странных и загадочных событий, невольно наводивших на мысль об их мистических корнях. К примеру, 2 июля во время торжественного приема у московского губернатора Александра Адрианова в зале обрушилась штукатурка. Причем самый большой кусок упал прямо на голову ненавистному в народе чиновнику…
А 5 июля уже жители Харькова увидели весьма пугающее зрелище. По городу с бешеной скоростью один за другим пронеслись пятьдесят пустых товарных вагонов. Подгоняемые, как казалось, невидимой силой, они крушили все на своем пути и мчались от кого-то или от чего-то… При этом некоторые вагоны сломали тупиковые ограждения и какое-то время двигались прямо по земле, а три штуки скатились в озеро, до смерти напугав купавшихся в нем людей. По официальной версии, товарняки "угнал" сильный ветер, внезапно возникший на станции Сиваш…
И восстал народ…
3 июля в столице произошли события, которые в дальнейшем вполне могли привести к падению самодержавия уже тогда, в 1914 году. 13 тысяч рабочих Путиловского завода вышли на демонстрацию в знак солидарности с бастующим еще с весны бакинским пролетариатом.
Вопреки расхожему мнению о предвоенном "единении царя с народом" и "сказочном процветании" дореволюционной России, в действительности монархия уже тогда сидела буквально на дымящейся пороховой бочке. Причем практически не слезала с нее начиная с кровавого 1905-го. Начиная с Ленского расстрела в апреле 1912 года, по всей стране постоянно шли стачки и манифестации, то тут, то там сообщалось о забастовках и стачках. Согласно статистическим отчетам Петроградского общества заводчиков и фабрикантов, за 1913 год в одном лишь в Петербурге произошло 624 забастовки, из которых почти 60% сопровождались политическими требованиями. Уже тогда многие отмечали, что забастовочное движение "подошло к грани, дальше которой начинается стачечный азарт". За первое полугодие 1914 года в стране бастовало с политическими лозунгами больше рабочих, чем за первое полугодие 1905 года, – примерно 2 миллиона человек!
При этом центром волнений на сей раз стали бакинские нефтепромыслы. Тамошние рабочие бастовали в июле – октябре 1913 года. В итоге нефтепромышленники, понеся огромные убытки, согласились на выполнение экономических требований, но обещание не сдержали. Побоявшись, что, если уступят, рабочие выдвинут новый ультиматум. В результате в мае 1914 года забастовка в Баку вспыхнула с новой силой. Помимо русских рабочих бастовали и армяне, и их кровные враги "татары" (азербайджанцы), и даже персы. К 20 июня в стачке участвовало 25 тысяч человек, в итоге в Баку было введено осадное положение.
"Баку. Забастовка на Бакинских промыслах продолжается ровно месяц, – писала газета "Коммерсант" 30 июня. – Число присоединившихся к забастовке рабочих за это время достигло 26 000 человек при общем количестве занятых на промыслах 34 000 человек; иными словами, к забастовке примкнуло 77% всего наличного персонала рабочих. Потеря рабочих дней, таким образом, достигла 700 000… Цены за время забастовки поднялись на 30-35%; благодаря чему потребители нефти заплатили лишних около 7 миллионов рублей… Положение в Баку к концу первого месяца забастовки почти совершенно не изменилось. Ни рабочие, ни нефтепромышленники не проявляют уступчивости, и последние применяют уже репрессивные меры вроде выселения рабочих. Надежды на скорую ликвидацию забастовки почти нет".
Казалось, вот-вот, одна капля, и страна снова взорвется революцией. И вроде бы началось!
"В этот день на Путиловском заводе рабочие турбинной, башенной и ряда других мастерских, приостановив работу на два часа раньше обычного, собрались на митинг во дворе завода, – вспоминал потом большевик Моисей Лурье. – Выступавшие ораторы призывали к материальной и моральной поддержке бакинцев. Вдруг появился отряд пешей и конной полиции. Он был спрятан на заводе "на всякий случай" еще с утра. Полицейские стали напирать на собравшихся рабочих. В ход были пущены нагайки. Командир отряда потребовал, чтобы рабочие немедленно разошлись, а уйти было некуда, так как ворота были закрыты. Рабочие стали выражать свое возмущение. Командир полицейского отряда приказал арестовать несколько человек. Рабочие еще энергичнее запротестовали. Раздались негодующие возгласы. Тогда полиция открыла стрельбу по безоружным. Было убито двое и ранено 50 рабочих".
И вот тут-то из толпы раздался для кого-то ностальгически приятный, для кого-то приснопамятно ужасающий и уже, казалось, подзабытый крик: "На баррикады!" А в полицейских полетели камни и другие тяжелые предметы.
Весть об этом событии, напомнившем печально известное Кровавое воскресенье, буквально всколыхнула страну. Уже на следующий день в Петербурге забастовало 90 тысяч рабочих на 300 фабриках и заводах. "В Москве всюду замерла жизнь, фабрики и заводы пустуют, работы не производятся", – сообщали газетные сводки. Ну а в Нижнем Новгороде в знак солидарности с путиловцами забастовал механический цех Сормовского завода. При этом власти, боясь повторения баррикад 1905 года, решили не обращать на сей факт никакого внимания, а заводское начальство даже выплатило бастующим всю получку!
"Толпа рабочих около 1000 человек подошла к заводу Паля, а оттуда с пением похоронного марша направилась по улицам, – сообщали СМИ из столицы. – Пытавшиеся остановить рабочих городовые были избиты. Прискакавшим казакам удалось рассеять демонстрантов. Рабочие озлоблены и жестоко избивают городовых… На Сампсоньевском проспекте рабочие стали сооружать баррикаду. Появившуюся полицию встретили камнями. Несколько человек ранено… По Приморской дороге рабочие остановили поезд, разобрали путь… За вчерашний день избито и ранено около 100 городовых и околоточных".
6 июля события уже стали принимать опасный для властей оборот. "Число не приступавших к работам и вновь прекративших таковые рабочих фабрично-заводских предприятий и типографий достигло ПО 000 человек, причем в фабричных районах столицы рабочие стали собираться в толпы, выкидывать красные флаги, петь революционные песни, снимать с работы не бастующих еще рабочих и останавливать движение трамвая", – писали газеты. Вечером того же дня на Выборгской стороне собралась бесчинствующая толпа, которая под пение революционных песен опрокинула восемь вагонов конки, а встретившиеся полицейские патрули закидала булыжниками. "Попытки остановить движение трамваев были на Сампсоньевском мосту, на Финляндском проспекте, Ньюстадской улице, Большом проспекте Петербургской стороны, – сообщали СМИ. – Толпа рабочих пыталась остановить движение вагонов конно-железной дороги. За демонстративныя выходки в течение дня задержано 45 человек".
При всем сходстве с событиями 10-летней давности, бросались в глаза и явные отличия. На сей раз в огромной толпе рабочих не выделялось каких-то ярких и харизматичных лидеров, каким был Григорий Гапон, восставшим не требовалось длительной подготовки и многодневных собраний с митингами. Петиций царю тоже никто уже не писал.
Дальше революционная волна стала нарастать как снежный ком. Число бастующих столичных рабочих за три дня увеличилось до 145 тысяч. Беспорядки начались в Ревеле (Таллин), Екатеринодаре, Харькове и других крупных городах. "Полиция без предупреждения стреляла в толпу…" "В столкновении ранены три офицера, пять околоточных надзирателей и одиннадцать городовых", – сообщали сводки из губерний. В Петербурге весь день 8 июля шли нападения на трамваи. В результате из пятисот вагонов было испорчено около двухсот. А на Приморской железной дороге рабочие повалили телеграфные столбы поперек рельсов.
9 июля огромная толпа рабочих Путиловского завода с красными флагами направилась в сторону Зимнего дворца. На одном из перекрестков ее встретил усиленный наряд полиции. Однако пролетариат это не смутило. Запев "Интернационал", путиловцы пошли в психическую атаку. Раздался один выстрел, второй. Тогда в ход снова пошло "оружие пролетариата". Под градом булыжников стражи порядка бросились в бегство. При этом некоторые запрыгнули в стоявшие на пути пролетки и отстреливались из них, как из красноармейской тачанки.
В Выборгском районе первыми забастовали заводы "Новый Айваз" и "Новый Лесснер". Толпы рабочих участвовали в беспорядках, забрасывая камнями полицию. Ну а в Невском районе бастовали почти все крупные заводы и фабрики, за исключением Обуховского и Вагоностроительного казенных заводов. "В Невском районе с утра бастовал Невский судостроительный завод, – сообщали СМИ. – Рабочие после митинга, в котором участвовало 4000 человек, вышли с пением и красным флагом. Большой наряд полиции стал наступать на толпу. Она бросилась назад и разбежалась по мастерским. Администрация завода убедила рабочих выйти. Полиция за это время куда-то исчезла".
Только казаки, сумевшие вовремя перекрыть подходы к дворцу, а также срочный развод мостов через Неву остановили толпу на пути к Зимнему дворцу!
Однако применять войска в этот раз власти не решились. Во-первых, из страха перед событиями 10-летней давности, во-вторых, учитывали сложную международную обстановку. "В министерстве внутренних дел состоялось совещание, на котором обсуждался вопрос о прекращении забастовочного движения в России, – писал "Коммерсант" 11 июля. – Предложение о принятии репрессивных мер отвергнуто. Решено придерживаться выжидательной тактики". Но при этом была арестована редакция большевистской газеты "Трудовая правда" и часть руководителей забастовки.
Между тем в ситуацию вмешались сами заводчики. Они попросту закрыли все бастовавшие заводы, уволили всех рабочих, потребительские заводские лавки прекратили продажу товаров в кредит, а владельцы домов потребовали покинуть квартиры. Это был неожиданный, причем спланированный экономический удар по бастовавшим. Который дал временный эффект. 12 и 13 июля число демонстрантов на улицах резко сократилось, а 14-го частично возобновилась работа на некоторых фабриках. Однако в тот же день массовые забастовки начались в Риге и Николаеве. Но уже через несколько дней антиправительственные манифестации сменились шествиями обратной направленности…
Ну а в Нижнем Новгороде пока было относительно спокойно, но революционное Сормово было готово в любой момент присоединиться к Москве и Питеру. 11 июля в Канавине открылась Нижегородская ярмарка. Однако, не в пример прошлым годам, когда торговые ряды заранее заполнялись заморскими и отечественными товарами, а многочисленные гостиницы и доходные дома – купцами и торговцами, здесь царили уныние и пустота. И это неудивительно: ведь в 1914 году страну накрыла невероятная засуха. "Теперь уже всем очевидно, что Россию постигло страшное бедствие, – сокрушался "Нижегородский листок". – Бедствие неурожая и голода из страшного призрака для многих регионов превратилось в неумолимую действительность". Кроме всего прочего, многие пароходчики оказались на грани разорения из-за роста цен на топливо, вызванного упомянутой забастовкой бакинских рабочих. Так что везти на ярмарку было попросту нечего и не на что…
… И восстало царство на царство
В этих условиях обыватели поначалу не обратили особого внимания на опубликованный в газетах 11 июля австрийский ультиматум Сербии. Ну, ультиматум и ультиматум, подумаешь, беда какая! У нас тут дышать нечем, жрать нечего, революция начинается, а эти сербы сами разберутся!
Поэтому огромные заголовки "Война России с Германией" и "Война объявлена!", напечатанные в газетах в воскресенье 19 июля (2 августа по новому стилю), для одних стали громом среди ясного неба, а для других подтверждением, что недавние знамения были не случайными! "… Также услышите о войнах и военных слухах", а потом "восстанет царство на царство", – сообщала Библия. Еще немного, и из-за угла появятся зловещие всадники апокалипсиса.
"Россия действует, никогда не уклоняясь от своего исторического призвания защитницы славян. События последних лет слишком на памяти, чтобы требовалось доказывать, что нарушение добрых отношений между Австро-Венгрией и Россией зависело не от нас. Не мы, а Германия приравняла защиту нами славян к разрушению ее союзницы. Отказаться от защиты наших единоверцев и единомышленников в угоду интересам Австрии значило бы для России отказаться от самой себя, от своего прошлого", – писали газеты 21 июля.
Весть о начале войны, которую еще не называли ни "первой", ни "мировой", ни "великой", в одно мгновение затмила новости о засухе, лесных пожарах, начинавшемся в стране голоде, массовых беспорядках, стачках и забастовках. Какая теперь революция! От развернувшихся событий дух захватывало! "На самом деле этого ожидали, о возможности войны говорили, но относили ее всегда к более или менее отдаленному будущему, – писали газеты. – Но это более или менее отдаленное будущее, как всегда случается, наступило совсем внезапно, упредив все ожидания… "В момент опасности и испытания, – говорит видный член кабинета министров, – Россия должна быть единой, и все вопросы, вызывающие политическую рознь, должны отступить на задний план. То, что мы переживаем сейчас, столь прекрасно и могуче, что в этом чувстве, как в очистительном огне, сгорят наша рознь и злоба"".
Все население от мала до велика тотчас бросилось вырезать из газет карты Германии, Франции и Австрии и рассуждать о перспективах грядущих сражений. Тем временем в Нижнем Новгороде начался призыв в армию. Поначалу речь шла лишь о резервистах. Главные мероприятия проходили в кремлевском манеже, причем перед первыми прибывшими по повесткам запасниками с торжественной речью выступил лично губернатор, гофмейстер двора его величества Виктор Борзенко.
Он пожелал воинам, "направлявшимся против врага, позволившего бросить вызов", с честью и доблестью поддержать славу русского оружия (запятнанную во время последней войны с Японией). В ночь на 19 июля в расположенном неподалеку (а позднее снесенном) кафедральном соборе состоялось торжественное молебствие "о ниспослании победы русскому воинству". Там епископ Нижегородский владыка Иоаким произнес речь, общая суть которой состояла в том, что "с нами бог", а потом все присутствующие с приподнятым настроением и плачем помолились за Царственный Дом и "победоносное всероссийское христолюбивое воинство". Молились и пели в эту ночь и в других заведениях.
"В ярмарочных ресторанах по требованию посетителей исполнялся народный гимн: "Боже, Царя храни…"", – сообщала местная хроника. Ну а городская дума провела экстренное заседание, на котором единогласно приняла полную патриотизма и патетики верноподданническую резолюцию: мол, дорогой Николай, все мы с тобою в едином порыве.