Я занял исходное положение для удара. Но я выжидаю, когда подойдет конус к окраине аэродрома. Атака должна быть над центром летного поля, чтобы видели все. Конус подходит. И я круто подворачиваюсь на него. Конус быстро приближается, растет в размерах. Нос истребителя направляю в голову мишени. Она близко - метрах - в ста. Дальше сближаться уже небезопасно: можно врезаться в Конус. И я резко, рывком отворачиваюсь от мишени. Инерция сближения погашена.
Снова мгновенный поворот в сторону "противника". Он на мушке. Рулями задерживаю этот момент и уточняю прицеливание. Очередь. Длинная очередь. Из конуса, как из мучного мешка, хлынула пыль. Не спуская глаз с "врага", прохожу под ним. Мне хорошо видно, как вместе с пылью от хвостовой части конуса летят лоскутья.
Ясно, мишень поражена. В нее попало много пуль, и она не выдержала, лопнула. Жаль, если теперь она вся разорвется в воздухе. Упражнение, конечно, будет считаться выполненным на "отлично". Однако было бы интересно узнать, сколько же попало пуль в конус.
Я с надеждой смотрю на него, как он поведет себя дальше. Сачков, очевидно заметив, что с конусом стряслось что-то неладное, сбавил скорость и тихо начал делать разворот на сброс. Миша летел очень осторожно. Он понимал: чем меньше держать скорость, тем сохраннее будет мишень.
В конусе с растрепанным хвостом летчики насчитали тридцать четыре попадания из сорока возможных. Удача! Большая удача! Значит, не пропали даром прежние учебные навыки.
Курская аномалия
- Тре-е-во-о-га! - словно труба горниста, раздался голос дежурного.
От такой побудки мы уже отвыкли. Однако этого сигнала ждали и к нему готовились. Накануне нам сообщили, что на Воронежском фронте противник уже вел бой крупными передовыми отрядами.
Землю плотно окутала густая предрассветная ночь. Тьма настолько сильная, что, идя на зов машин, приехавших за нами, мы невольно, прежде чем сделать шаг, ощупываем ногой землю.
Когда подъехали к аэродрому, в ночную тишину ворвалось сонливое почихивание запускаемого мотора. Спустя минуту ему отозвался второй, потом третий. Проснувшийся аэродром загудел, завыл металлическими голосами, бросая во мглу синие, красные, фиолетовые мазки огня. Иногда выхлопы из моторов освещали техников, снующих около машин.
Летчики молча разошлись по своим самолетам. Гул стих.
Все снова как будто уснуло. Но в этой тишине чувствовалась собранная затаившаяся сила.
Ночь медленно отступала, словно таяла в отблесках тревожно разгоравшейся зари. Все предвещало жаркий день. Солнце выползало из-за горизонта медленно и как-то тревожно.
- На построение! - раздалась команда. Люди собрались быстро. Начался митинг. Выступить от имени летчиков поручили самому молодому - Сергею Лазареву.
- Клянусь жизнью, - сказал он, - мы готовы гнать фашистов до самого Берлина!
Пятого июля гитлеровцы перешли в наступление под Курском, но все говорили об этом так, словно наступали мы, а не враг. Каждый глубоко верил - сила теперь на нашей стороне.
Под Курском враг хорошо окопался, спрятался за броней и железобетоном. Ему не терпелось взять реванш за Сталинград. Так зачем же нам крушить прочно организованную его оборону, если он сам собирается выползти из нее?
Пусть выползает на открытые курские поля, и мы, опираясь на целую систему оборонительных сооружений, достойно встретим его. Этим мы сохраним своп силы для дальнейшего наступления и добьемся победы меньшей кровью.
Враг наконец вылез из своих добротных укреплений и занял исходные рубежи для наступления. В этот момент по нему сразу ударила наша артиллерия и авиация. Противник не ожидал такого. Он понес большие потери. И в результате наших контрмер двинул войска в наступление на полтора-два часа позднее.
Новые истребители Яковлева стоят рядом с нами. Полк согласно введенным новым штатам вырос более чем в полтора раза. Старых самолетов нигде уже нет. Пожалуй, сейчас, на митинге перед боем, как никогда, понимаешь, что и ты персонально в ответе за Родину. От твоего успеха зависит и ее успех.
Рядовые летчики - ребята молодые, все комсомольцы и коммунисты. Им, бывшим сержантам-пилотам, недавно присвоено офицерское звание "младший лейтенант". (Сержантами летчики выпускались из военных училищ перед войной.)
Наша истребительная дивизия несколько дней прикрывала Степной фронт, находившийся в резерве Ставки. Его войска подтягивались к району боевых действий. Десятого июля полк сел на фронтовой аэродром Солнцево и вместе с дивизией вошел в состав 2-й воздушной армии Воронежского фронта.
Теперь до противника было не более тридцати километров. Слышалось непрерывное гудение фронта. Бушующие волны черно-серой копоти доплескивались до аэродрома.
Для прикрытия перегруппировки своих сил и обеспечения боевых действий враг подбросил свежие авиационные части. Воздушная обстановка оказалась сложной и напряженной. Сразу же, как только мы сели на аэродром Солнцево, нам пришлось вступить в тяжелые бои. Полк за несколько дней понес большие потери. Неудачи объяснялись слабым знанием тактики противника и района боевых действий.
Командование, обеспокоенное нашими неудачами, прислало в каждую эскадрилью по инструктору-летчику, участнику боев на Курской дуге с первых дней битвы.
Мы сидели на росистой траве и слушали командира полка. Он представил нам капитана-инструктора.
- До особого указания он будет водить вас в бой, - твердо заявил майор Василяка. - Сейчас полетите на прикрытие наземных войск от удара бомбардировщиков противника.
Вспоминая боевых инструкторов-"испанцев" на Халхин-Голе, я с уважением смотрю на капитана. Конечно, того внутреннего благоговения, какое было там, в Монголии, я уже не испытывал. Тогда каждое слово инструктора брал на веру.
- Здесь не нужно смотреть на компас, - бравируя своей опытностью, безапелляционно сказал он. - Эта паршивая Курская аномалия все путает. Стрелка от нее крутится как белка в колесе. Главное - наземные ориентиры. Курс по железной дороге никогда не подведет…
"Опасные рассуждения", - подумал я. Архип Мелашенко тоже насторожился. Он стреляный воробей, на мякине его не проведешь, недаром у него два боевых ордена. Но остальные летчики внимательно слушали капитана.
- В бою нужно всем держаться кучно, - сказал в заключение инструктор. - Не отрываться друг от друга - и все будет в порядке. Дадим жару фрицам!
"Держаться кучно". Положение, может быть, и приемлемое для старых истребителей И-16 и "чаек", которые не имели достаточной скорости и поэтому вынуждены были в кучности, в локтевой близости товарищей искать силу и защиту. А для наших новых самолетов, пожалуй, уже устарело.
- Ну, все ясно? - спросил капитан голосом, в котором не было и тени начальнической интонации. В нем звучало только искреннее желание помочь нам. Такая неподдельная доброжелательность немного сгладила мое недоверие к нему.
Капитан - молодой паренек, окончил, вероятно, недавно школу летчиков и, очевидно, относится к той категории людей, которым море по колено. Из таких в большинстве своем выходят смелые летчики, но, как показывает опыт, многие из них быстро погибают. Для истребителя смелость в бою без трезвого расчета и хладнокровия так же опасна, как игра ребенка с огнем.
Капитан вей эскадрилью, к линии фронта по железной дороге на Белгород. Примерно на полпути от магистрали отходила ветка в сторону Старого Оскола, и он свернул на нее. Ошибается. Я предупредил по радио. Он что-то отрывисто буркнул. Пришлось напомнить еще раз. Никакого ответа.
Полагая, что капитан не услышал, я выскочил вперед и помахал крыльями, призлекая внимание. Ведущий продолжал полет, не меняя курса. Его упорство было уж совсем странным. Тогда я. дал по радио распоряжение:
- Всем следовать за мной! - Я был в полной уверенности, что если капитан, по радио и не понял меня, то уж эволюцию самолета увидит и поймет свою промашку.
Я развернулся назад. Со мной пошли только четыре летчика, а трое полетели дальше, в том числе и Сачков. В первые секунды я как-то не допускал мысли, что капитан не понял свою ошибку - уж очень она была грубой. Однако он уходил все дальше и дальше. Неужели не видит моего сигнала? А Сачков? Он плотно прижался к капитану и наверняка не заметил мои покачивания крыльями Миша полностью доверился ведущему.
- Сачок! Сачок! (Так часто мы называли Мишу.) Ты слышишь что-нибудь? - несколько раз с раздражением бросил я в эфир, все еще рассчитывая возвратить тройку.
Молчание.
Может, я ошибся и расколол эскадрилью? Взгляд на компас. Магнитная аномалия, о которой здесь так много наслышались, поколебала уверенщсть в показании стрелки.
Теория самолетовождения куда-то разом улетучилась. Заблудился?
В момент колебания такая мысль всегда действует ошеломляюще. Поддайся ей - и она схватит тебя в страшные объятия паники. Земля, небо, свой самолет - все покажется чужим. Ох и опасна эта штука - недоверие к приборам! Все слабеет: и память, и воля. Только рассудок и воля могут охладить взбунтовавшиеся нервы.
Сличаю местность с картой и компасом. Железной дороги, отходящей от станции Ржава на Старый Оскол, на карте нет. Она построена только что, перед началом боевых действий. Очевидно, этого не знал капитан и, не взяв в расчет компас, заблудился. А компас с высоты более тысячи метров показывает правильно: аномалия не действует. У нас высота четыре километра.
За какую-то минуту тройка во главе с инструктором скрылась из виду. Подумал о Сачкове. Он не из молодых. Доверчивость? Она нужна, но, как слепая вера, может быть и опасна! Летчику, конечно, надеяться на ведущего надо, но больше всего следует надеяться на себя. В небе с ведущим все может случиться. Его могут и сбить. Если ты не уверен в своих силах, признайся. Тебе помогут. На "авось" никогда не полагайся. Что теперь будет с заблудившимися? Восстанавливая ориентировку, они наверняка будут рыскать кругом и могут напороться на противника. А потом? В лучшем случае приземлятся где-нибудь на самолетах или же с парашютом.
Продолжаем лететь к фронту. Настроение испортилось. Сильно нервничаю. Тревожусь: сумеем ли впятером выполнить задачу?
Вот и поле боя. Из его дыма и гари вынырнул вражеский корректировщик-разведчик. В стороне - блики "мессершмиттов". Их шесть. Они прикрывают своего тихоходного "Хеншеля-126" и, не имея значительного преимущества в высоте, ведут себя пока мирно.
Под нами всполохами огня сверкают разрывы, чернотой бугрится земля. Немецкая артиллерия бьет по войскам. Корректировщик указывает ей цели. Сейчас, мне кажется, главная задача - уничтожить его. А "мессершмитты"? Скованные истребителями противника, мы не сумеем отразить налет. Меня тогда обвинят в чем угодно: в невыполнении приказа, в самовольничестве, в дезорганизации группы, в срыве боевого задания, наконец.
А корректировщик все кружится, и немецкая артиллерия методично бьет по нашим войскам. Что делать? Новые заботы вытеснили старые тревоги.
Пока фашистские истребители в нерешительности, командую Мелашенко с ходу сбить корректировщика. Не тут-то было. Архип сумел только подбить его. А "мессершмитты" сразу же набросились на нас. Этого-то я и боялся. Надо как можно быстрее отделаться от истребителей противника.
Лобовая атака! Мне она хорошо знакома. Демонстративно не примем ее и перед самым носом у врага отвернем, уступим пока дорогу. Рискнем малым для большего. Только бы удачно рассчитать! Но поймут ли и выполнят мой маневр ведомые? А потом, стоит ли таким сложным маневром искать победу? Недавно с Тимоновым я разыграл такой вариант атаки. Однако сейчас не игра. Не обернется ли эта хитрость против нас? Нет! Не должно. Фактически для ведомых маневр очень прост, только от меня потребует точного расчета. Рискну. Без риска нельзя воевать!
Летим навстречу друг другу. Сближаемся. Кажется, по тебе вот-вот хлестнет вражеская очередь. Так и есть, враг уже с большой дальности начал стрелять. Трассы снарядов и пуль летят прямо в глаза. Знаю - не попадут, но неприятно. Хочется отвернуться, но еще рано. Напрягаю мысль, нервы. Рассчитываю…
И момент настал. Круто бросаю самолет в сторону. Секунда - мимо метеорами проскакивают "мессершмитты" и сразу же устремляются за нами. Как же могло быть иначе? Ведь считается, кто на лобовой атаке раньше отвернет, у того слабее нервы.
И немцы погнались за нашими хвостами. Но поздно! Опередив их в развороте, теперь мы сами оказались сзади. Фашисты, не сообразив, в чем дело, продолжают виражитъ. А для "яков" выгоднее ничего и не может быть. Главное преимущество "яка" - вираж.
"Мессершмитт" передо мной. У самолета от усиленного вращения белыми лентами вьется уплотненный воздух, срывающийся с концов крыльев. Как враг ни старается оторваться от меня, у него ничего не получается. Наконец он понял, что дальше вести бой на вираже нельзя, и излюбленным приемом - горкой - пошел вверх. А скорость? Видно, забыл, что потерял ее на вираже, и все же по привычке, въевшейся в кровь, лезет в небо. В бою шаблон так же опасен, как и бездумье.
Мой "як" - на горке, что называется, "присосался" к противнику. Круглый фюзеляж "мессера" почти закрывает весь прицел - так мало расстояние, а под тонкими крыльями отчетливо видны гондолы двух пушек. Догадываюсь - это новый трехпушечный истребитель марки Ме-109 Г-2. Моя двадцатимиллиметровая пушка и два крупнокалиберных пулемета с такой короткой дистанции пробьют всю его защитную броню.
Очередь! Огненная трасса, подобно сверкнувшему кинжалу, вся ушла в тело тонкого самолета. "Мессершмитт" вздрогнул, закачался, потом на какую-то долю секунды застыл и, пуская черные клубы дыма, безжизненно рухнул ВЕ1ИЗ. Вслед за ним упали еще два вражеских самолета.
Но только мы успели собраться пятеркой, как широко расплывшись в небе, появились три пары "Фокке-Вульф-190". Новые немецкие истребители. Впервые в большом количестве применяет их враг здесь, под Курском. Очевидно, прибыли на подмогу "мессерам", только что вышедшим из боя. Значит, будут сейчас действовать согласованно.
Так и есть. Противник на больших скоростях носится над нами: собирается бить с высоты.
- Вижу бомбардировщиков! - раздался в наушниках тревожный голос Мелашенко.
Только теперь стало по-настоящему понятно, зачем прибыли "фоккеры". Они сделают все, чтобы не допустить нас к своим бомбардировщикам. "Юнкерсы" надвигаются колоннами. И мы тщетно пытаемся прорваться к ним: истребители не дают.
Снова схватка. Теперь уже и с "фоккерами" и с "мессер-шмиттами". А "юнкерсы"? Связанные боем с истребителями противника, мы не можем к ним пробиться. Бомбардировщики сейчас могут нанести удар по нашим войскам. Не дать!
Больших усилий стоило нам оторваться от истребителей. Но где же "юнкерсы"? Неужели отбомбились и ушли?
Горючее на исходе. Скорее домой! "Фоккеры" пытаются преследовать. Наконец один из них от удачных очередей Мелашенко падает на землю, и противник оставляет нас в покое.
Бой провели неплохо, но задачу, как ни старались, не выполнили. Отразить налет бомбардировщиков не сумели, потому что вражеские истребители сковали нас своими атаками. И все из-за этого паршивого корректировщика.
Об истребителях, улетевших с капитаном, на аэродроме ничего не известно. И все же это не омрачило радостных чувств. Победа, да еще первая, всегда опьяняет людей и смягчает горечь неудач. Сдержанный Тимонов и тот взахлеб рассказывает, как гонялся за "мессером".
Радостное настроение молодых летчиков - не безразличие к судьбе товарищей, а непроизвольная разрядка внутреннего напряжения после боя. Сейчас все дела, все мысли, устремления направлены на разгром врага. Этим живем и за это боремся.
Майор Василяка находился на старте у радиостанции: управлял истребителями при взлете и посадке. Он нетерпеливо оглядывал небо, ожидая возвращения остальных.
- Вы правильно поступили, - одобрил мои действия командир полка. - Они заблудились. - И, посмотрев на часы, раздраженно махнул рукой: - Горючего уже нет, где-то должны сесть. А я-то думал, дали подготовленных ведущих. Вот что получилось…
Мы пошли на КП.
- Что с земли сообщил пункт управления? - на ходу спросил командир полка.
Только сейчас я вспомнил, что про наземный КП позабыл и с ним даже не пытался установить связь. Сказалась привычка воевать без радио.
Майор долго разговаривал с кем-то по телефону. К моему удивлению, наземный командный пункт к нам никаких претензий не имел.
- Что известно о тройке? - спросил меня Выборнов, когда я возвратился в эскадрилью.
- Как в воду канули. С фронтовых аэродромов и от наземных войск пока никаких вестей.
- Куда же они могли деться? - сокрушался Выборнов. - Неужели пощелкали "мессеры"?
- Не думаю, просто заблудились и, чтобы не попасть к немцам, взяли курс на восток.
Разговор забил шум моторов - новая группа улетела на задание.
Пыл боя у всех спал. Теперь можно спокойно разбирать свои действия.
Оказывается, молодые летчики расстреляли все свои патроны и снаряды. Это и понятно. Самое трудное в первых боях - определить расстояние до вражеского самолета. Начинающие воевать всегда открывают огонь с больших дистанций - за шестьсот - восемьсот метров до подхода к цели. Действительный же огонь, огонь на уничтожение, - с пятидесяти - - ста пятидесяти метров.
Почему же летчики стреляют с больших дальностей? Главная причина - психологическая. Волнение, ненависть, задор, умноженные на чувство опасности, порождают спешку и суету. И у новичка не хватает терпения близко подойти к противнику. В какой-то мере подводит летчика и оптическое свойство неба - скрадывать истинное расстояние.
В полку осталось всего восемь исправных самолетов. Мы срочно двумя звеньями поднялись на задание. Со мной - Мелашенко, Выборное и Тимонов. Второе звено вел лейтенант Иван Козловский. Войну Иван начал с первого же дня. Потом мы с ним вместе учились в академии и вместе прибыли в полк. Здесь он уже уничтожил два самолета противника. Командир подготовленный. Остальных летчиков его звена я даже не успел увидеть, как все разбежались по своим машинам, чтобы немедленно подняться на перехват вражеских бомбардировщиков.
Я сидел уже в самолете, когда командир полка подбежал ко мне и торопливо предупредил:
- Смотри с истребителями не связывайся! За это второй раз не простят. Будут бомбардировщики - иди на все, но чтобы ни одной бомбы они не сбросили. А к корректировщикам близко не подходи: для их уничтожения выделены специальные истребители.
Как только отошли от аэродрома, появились облака. Над фронтом они сгустились, и видимость ухудшилась. Дым и гарь застилают глаза, но вверху через редкие окна туч виднеется голубое небо и яркое солнце. Там прекрасная видимость. Враг может нагрянуть оттуда. Скорее к солнцу!
Кругом густая синева неба. Все залито светом. Воздушные просторы раздвинулись, дышится свободно. Здесь противника не проглядим. Но бомбардировщики могут подобраться снизу, прячась во фронтовой копоти. Значит, нам нельзя всем лететь над облаками.