В те времена Россия, как и Европа, покупала диковинный товар у иноземных купцов. Это были фарфоровые изделия из Китая, где их впервые стали изготовлять на рубеже VII–VIII веков, а в Европу купцы завезли фарфор только шесть столетий спустя. Европейцы и сами пытались найти способ производства фарфора, но до начала XVIII века все их попытки заканчивались неудачей. Однако во время поисков были изобретены некоторые превосходные материалы, которые по своему виду напоминали дорогостоящий китайский фарфор. Так появилось венецианское молочное стекло, испано-мавританская керамика, итальянская майолика, английские и голландские фаянсы.
В России первые попытки наладить собственное производство фарфора были предприняты еще в царствование Петра I, когда в Россию был вызван голландский мастер Эггебрехт. Но фарфор ему получить не удалось, и в нашей стране он пробыл недолго. Не удавались и последующие попытки, поэтому первая задача, которую должен был решить Д.И. Виноградов, - отыскать наилучший рецепт фарфоровой массы из отечественного сырья, а потом создать новое предприятие и освоить там технологию получения фарфора.
Фарфоровое производство намечалось организовать на Невских кирпичных заводах, располагавшихся в восьми километрах от Санкт-Петербурга. "Порцелинная ее величества манифактура…" (так назвал Д.И. Виноградов новое производство) разместилась на левом берегу Невы по дороге в Шлиссельбург - на том самом месте, где потом расположился Государственный фарфоровый завод им. М.В. Ломоносова. Под новую фабрику был отведен деревянный дом и амбар для горного дела.
Д.И. Виноградов с энтузиазмом приступает к работе, не отходит от обжигательных печей, неутомимо повторяет и повторяет опыты, всей душой отдаваясь новому делу, для которого не жалел ни сил, ни времени. К открытию фарфора он шел один - без знающих советчиков и опытных помощников: "Не было такого человека, - писал он в 1756 году, - который бы мне что лучше показать или присоветовать мог". Он был тоща первый и единственный ученый-керамист, одновременно и практик. Сам, засучив рукава, стоял у печи или покрывал глазурью изделия так, "чтобы толщиной была не больше бумажного листа"; сам промывал для опытов глину и делал пробы красок, стремясь получить более совершенный рецепт.
В этом же духе Д.И. Виноградов воспитывал и помощников своих, и те научились не пассивно перенимать технику, а творчески постигать новое дело. Он уважал своих работных людей, доверял им больше, чем иностранцам, и русские мастера ценили такое к себе отношение. "Чего натура сама собою нам щедро не дала, в том должны мы чрез искусство с великим трудом доискиватца", - говорил Д. И. Виноградов. Его личный пример заражал помощников, будил в них творческую инициативу; они могли свободно выражать свое понимание красоты формы и росписи.
Первая удачная проба фарфора была получена Д.И. Виноградовым в начале 1747 года, но сначала на Невской порцеллинной манифактуре изготовлялись лишь изделия небольших размеров - "посуда малой руки" (по его собственному выражению), которая менее капризна в производстве. Царский двор получал отсюда вазы, тарелки, блюдца и другие изделия, которые были лучше саксонских. Но при дворе имя Дмитрия Ивановича не упоминалось; барон И.А. Черкасов, которому Елизавета Петровна поручила надзор над первой фарфоровой фабрикой, все заслуги приписывал одному себе.
Когда же он обрел полную уверенность в том, что производство фарфора вполне налажено - в убогой по обстановке и бедной орудиями для исследований лаборатории, появилось объявление о приеме заказов на изготовление табакерок - коробочек для хранения нюхательного табака. Теперь их не употребляют, но тогда это была модная драгоценная вещица, доступная только очень богатым людям.
Самые первые (так называемые "пакетовые") табакерки были сделаны для императрицы Елизаветы Петровны, великого князя и великой княгини. Потом их стали изготовлять для всех знатных особ, "а особливо придворных обоего пола, которые изволят иметь порцелиновые табакерки в форме пакета с надписями".
Не только архивные документы, но и сами изделия (их можно видеть сейчас во многих музеях) показывают, как неутомимо трудился Д.И. Виноградов над совершенством формы и росписей фарфоровых изделий и над тем, чтобы фарфор был белее, а глазурь "не слепила" бы рельефный узор. Завод стал для бергмейстера родным домом, а окружавшие его "работные люди" - семьей, единственными близкими людьми. Он добился, чтобы его помощнику Никите Воинову прибавили оклад, и тот вместо трех стал получать шесть рублей.
Много лет Д.И. Виноградов настойчиво требовал повышения заработной платы и продовольственных пайков для всех рабочих, но только в 1757 году всем было увеличено жалованье почти на треть.
Бергмейстер прекрасно понимал, что судьба работников и их семей во многом зависела от него и его удач. Но они приходили не сразу, а барону И.А.Черкасову надоедало ждать, да и императрица порой выражала неудовольствие. Барону стало казаться, что положительного результата долго нет из-за недобросовестного отношения к делу самого Д.И. Виноградова и от нерадения "работных", которых следовало почаще наказывать. Издевательства над товарищами по работе Дмитрий Иванович очень переживал; он не мог видеть пыток, не мог смириться с создавшимся положением. Обычным явлением стали письма барона И.А. Черкасова такого содержания: "Господину бергмейстеру знать надлежит, что на ваши пробы уже довольно казны потрачено, а плода до сих пор никакого не видно. Надлежит тебе за работными людьми лучше смотреть, да и самому к тому делу со всяким рачением руки приложить".
Незаслуженные обиды, физическое перенапряжение, тяжелая обстановка на фабрике - все это самым угнетающим образом действовало на Д.И. Виноградова, но он все же находил в себе силы для дальнейших исследований. Но ни одна, даже самая незначительная, оплошность не проходила для него безнаказанно. Дело кончилось тем, что по приказу барона ученого приковали цепью к стене в его собственной комнате, и свое "Обстоятельное описание чистого порцелина" Д.И. Виноградов дописывал, "сидя на цепи".
В августе 1758 года он внезапно заболел. Присланный доктор диагноза не установил, и через три дня (25 августа) изобретатель русского фарфора скончался. Было ему тогда 38 лет. Где его похоронили - неизвестно; вероятнее всего, где-нибудь на бывшем Преображенском кладбище, располагавшемся недалеко от порцелиновой фабрики.
В Суздале сохранилось здание прежней цифирной школы, в которой учился Д.И. Виноградов. А вот семейный дом их не сохранился; место, где он стоял, сделалось охранной частью территории Суздальского кремля.
Увядание Суздаля
В 1778 году Суздаль - цветущий при князе Юрии Долгоруком, значительный и сильный при первых князьях своих и называвший некогда Владимир своим пригородом - вошел в пределы Владимирского наместничества. При въезде в Суздаль путешественников встречает городская застава - два обелиска, стоящие по обе стороны дороги. Напоминают они о времени правления императрицы Екатерины II, при которой наместничество было переименовано в губернию, а Суздаль сделался уездным городом вновь учрежденной Владимирской губернии, и застава эта обозначала его границы.
В 1799 году из Суздаля во Владимир была перенесена епископская кафедра, и все эти обстоятельства, конечно же, отразились на дальнейшем положении города, который с этого времени окончательно "захудал": общественная жизнь в нем заглохла, торговля и промышленность ослабли, а вместе с ними упало и его материальное благосостояние.
В 1862 году в стороне от города была проложена Московско-Нижегородская железная дорога, после чего хорошо налаженные в Суздале мануфактурные "фабрики-светелки" и кожевенные заводы резко снизили производство. А ведь прежде они поставляли свои товары не только во все концы России, но и в другие страны. Предпринимателям оставалось довольствоваться или мелкой торговлей в местном Гостином дворе, или уезжать, чтобы развернуть свою деятельность в одном из крупных городов России. Один из обозревателей того времени так писал о тогдашнем положении города: "Теперь Суздаль славится своими огородными и садовым" произведениями, коими торгуют здесь же или отправляют в окрестные места и уезды здешней губернии… Многие же пребывают в других городах и имеют значительные заведения".
В XIX веке в Суздале не было создано ничего примечательного, новое строительство здесь было сведено до минимума, а из сооружений того времени примечательны только колокольня Ризоположенского монастыря, дом Бессонова, здание бывшей Блохинской богадельни и некоторые другие. Уже тогда историки отмечали заброшенность древнего города. Один из них писал: "Город церквей, колоколен и башен, темных народный преданий и надгробных памятников". Так во второй половине столетия (и особенно к концу его) оборвалось экономическое процветание Суздаля. Оставив позади великое прошлое с его духовными и мирскими ценностями, уходил в прошлое и духовный подъем города. Суздаль тогда представлял собой глухое захолустье.
Но о Блохинской богадельне следует рассказать особо, так как другого случая уже не будет. Согласно исследованию Юрия Белова (главного редактора суздальской газеты "Вечерний звон"), построена она была "около 1834 года. И в марте того же года "сие заведение, в признательность к основателю оного и учредителю оного, московского 1-й гильдии купцу Василию Максимовичу Блохину, именуется Суздальским Блохинским богадельным домом". Купец В.М. Блохин, будучи родом из Суздаля, хотел оставить в родном городе память о себе и потому на содержание богадельни внес 100 000 рублей "на вечное обращение" в сохранную казну Воспитательного дома в Москве.
Блохинская богадельня была рассчитана на призрение до ста человек обоего пола (в мужском и женском отделениях). Кроме помещичьих крестьян сюда могли поступать бедные из всех сословий: мужчины не моложе 60, женщины - 50 лет. Исключения по возрасту делались только для увечных и больных, кто сам не мог добывать себе пропитание.
В богадельне все должны были помогать друг другу (особенно слабым), а те, кто еще имел силы, мог заниматься делом, на которое был способен. Жить всем полагалось мирно, вместе ходить на службу в церковь - особенно в воскресные и праздничные дни. Сначала все призреваемые ходили на богослужения в располагавшуюся поблизости Троицкую церковь Ризоположенской обители. А потом на деньги купца В.М. Блохина во дворе богадельни был построен свой храм, который освятили во имя иконы Божией Матери "Утоли мои печали". На первом этаже была устроена церковь во имя святых мучеников Херсонесских, пострадавших в царствование нечестивого императора Диоклетиана, когда язычество усилилось, идолы и бесы были в чести, а христиане подвергались жестоким гонениям.
На содержание священнослужителей купец вложил 30 000 рублей в Московский опекунский совет. А когда в мае 1837 года Суздаль посетил (и побывал в богадельне) наследник российского престола цесаревич Александр, купец в память об этом событии пожертвовал 15 000 рублей ассигнациями для раздачи бедным девицам на приданое. Эти деньги тоже были положены в московский опекунский совет "на вечные времена", и вскоре суздальская городская дума стала с вложенного капитала ежегодно получать по 600 рублей, которые употреблялись на приобретение приданого для девиц.
Воспользоваться им могли жительницы Суздаля из разных сословий, в основном девицы из купеческого и мещанского звания. Если же среди суздальских обедневших или осиротевших девиц не находилось желающих, то правом на приобретение приданого могли воспользоваться жительницы других городов (и тоже из разных сословий).
Вопрос о раздаче приданого решался 7 марта - в церкви во имя святых мучеников Херсонесских (для храма это был престольный праздник). Девицы-бесприданницы должны были явиться в храм на праздничное богослужение, после которого в присутствии начальства начиналось "вынутие жребия". На счастливом билете было написано: "Божие благословение на бракосочетание". Те девицы, кому жребий не достался, могли попытать счастья на следующий год.
Купец В.М. Блохин после смерти был похоронен на суздальском Златоустовском кладбище, но после Октябрьской революции оно было разгромлено и разграблено, да и сама богадельня была закрыта. И долгое время, чуть ли не до середины XX века, город жил будто отрезанный от всего остального мира.
Еще в 1912 году во Владимире была издана книга В. Добронравова "Город Суздаль и его достопамятности", которая начинается такими словами: "Занимая весьма скромное положение в современной русской жизни, Суздаль хранит до настоящего времени многочисленные и разнообразные памятники своего прошлого бытия, своей истории. При обозрении этих памятников перед нами встает Древняя Русь с ее исчезающими ныне особенностями, воскресают давно минувшие события".
Так вот, чтобы не хранил древний город "памятники своей истории" и "не воскресали бы в нем давно минувшие события", после Октябрьской революции (в конце марта 1922 года) советская власть начала в Суздале (как и по всей стране) кампанию по изъятию церковных ценностей. Поводом для нее послужил начавшийся в Поволжье голод. Через год Спасо-Евфимиев, еще через год Ризоположенский и в 1930 году Покровский монастыри были переданы ОГПУ-НКВД, и в святых обителях разместились концлагерь, политизолятор и дивизион охранников. В результате этого судьба православных памятников перешла к администрации концлагеря, что сразу же сказалось на их состоянии. Новые хозяева стали взламывать и грабить храмы, в частности, 3 марта 1924 года из собора Спасо-Евфимиева монастыря помимо многих других вещей была "похищена с престола серебряная дарохранительница-ковчег - вклад царя Федора Алексеевича, а со старинного парчового облачения срезаны и похищены 15 серебряных дробин".
9 октября того же года обнаружились крупные хищения в Троицком соборе Ризоположенского монастыря: "В вещах оказался полнейший беспорядок, все разбросано, раскидано, поломано. О расследовании этого случая было сообщено коменданту… Письменного ответа об этом факте от коменданта концлагеря ОГПУ не получено".
В июле 1929 года новая власть устроила "бессмысленный разгром разных предметов" в Пятницкой церкви: были "похищены все кронштейны с паникадилами XVIII в.". В дальнейшем кражи и акты вандализма приняли систематический характер, и в одном только Спасо-Евфимиевом монастыре были сожжены "разные книги агитационного церковного характера весом около тонны".
В отдельной главе будет рассказано о суздальских церквах, но еще до того, как началось их безбожное разорение и разрушение, город пережил торжественные дни, связанные с празднованием 300-летия Дома Романовых.
Празднование в Суздале 300-летия царствования Дома Романовых
В начале 1913 года не только обе столицы - Москва и Санкт-Петербург, но и вся Россия жила одним событием - празднованием 300-летнего юбилея царствующего Дома Романовых. Сама же подготовка к празднествам началась еще за три года до объявления даты торжества. Был образован "Комитет для устройства празднования трехсотлетия царствующего Дома Романовых", председателем которого стал А.Г. Булыгин - член Государственного Совета и гофмейстер Высочайшего двора.
Комитет предложил государю обнародовать "Всемилостивейший манифест к населению империи", в котором указывалось, что это чрезвычайной важности событие переживается русским народом в единении с царской семьей. В самый канун юбилея Манифест этот торжественно зачитывали по всей России. В нем была представлена обширная программа благотворительных акций: объявлялось о льготах малоимущим и амнистировании из тюрем тысяч заключенных, снимались задолженности с мелких предпринимателей и землевладельцев и т. д. В смете расходов учитывалось бесплатное угощение для народа и выдача из государственной казны пособий малоимущим. Торжественный юбилей должен был ознаменоваться особым богослужением во всех российских храмах, для чего были отпущены значительные средства на приобретение церковных облачений.
По случаю этой знаменательной даты скульпторы и архитекторы работали над монументальным памятником. В Санкт-Петербурге неподалеку от Александро-Невской лавры строился храм в честь династии Романовых, на Исаакиевской площади возводили ротонду К торжеству были выпущены юбилейные медали - золотые, серебряные, темно-бронзовые и светло-бронзовые…
Особые торжества проходили в Костромской губернии, откуда был призван на царство Михаил Федорович Романов. Но и другие города огромной Российской империи готовились достойно встретить столь знаменательный юбилей. Еще летом 1912 года в Суздале было получено известие о возможном посещении городов Владимир, Суздаль и Переславль царственными особами, и местное начальство тут же сделало соответствующие распоряжения. В книге "Майские юбилейные торжества 1613–1913 гг." говорится: "Все городские храмы, а также все здания в городах, особенно лежавшие на пути предполагаемого следования царской семьи, с наружной стороны должны были быть приведены в благоприличный вид". Путь от Владимира до Суздаля (35 верст) тоже подвергся основательному ремонту, в результате которого приобрел надлежащее состояние.
В дни Великого поста 1913 года стало официально известно, что высочайшее посещение состоится в мае, и названные выше города стали готовиться к назначенным торжествам. В Суздале капитально отремонтировали мост через реку Каменку, суздальские серебряных дел мастера (их было трое) приводили в порядок церковные древности, находившиеся в ризницах собора и монастырей.
Ближе к приезду полицейский надзиратель проверил чердаки всех домов по пути следования царственных особ, а за неделю до приезда перед Владимирской заставой и мостом через Каменку была сооружена деревянная арка с царским вензелем и словами: "Боже, царя храни". Вторая такая арка была установлена при въезде на Большой мост, а вензеля и надписи появились также на административных зданиях, школах, монастырских воротах и т. д.
Был выработан общий порядок встречи государя-императора Николая II и их высочеств великих княжон. По распоряжению епархиального начальства из всех городских и сельских церквей, располагавшихся на пути следования высочайших особ, в день их приезда духовенство должно было выходить в облачении золотистого цвета - со Святым Крестом, святой водой, кадилом и диаконской свечой. А на пути следования из Владимира в Суздаль священникам полагалось выходить еще с выносным крестом и храмовой иконой.