27.
Эта заметка была предназначена для тех, кто умел читать между строк. Чарльз Дилк умел. Он был бывшим правительственным чиновником и членом Комитета по делам защиты аборигенов. Недвусмысленно ссылаясь на это короткое сообщение в "Regions Beyond", он поднимает вопрос о положении в Конго и пишет острую статью под названием "Цивилизация в Африке".
Эта статья была первым знаком того, что ответственные круги Великобритании приняли к сведению сообщения миссионеров. Чтобы донести её до европейской читательской аудитории, она была напечатана в только что основанном журнале "Космополис", в июле 1896 года, в тот самый месяц, когда Конрад написал "Форпост цивилизации" и отдал его на рассмотрение в редакцию того же "Космополиса".
Прошло десять лет после ратификации Берлинского договора, создавшего Государство Конго, пишет Дилк. Декларации, звучавшие в Брюсселе и Берлине, обернулись "грабительской добычей слоновой кости, поджогами деревень, массовыми телесными наказаниями и расстрелами, происходящими сегодня в самом сердце Африки".
В рассказе Конрада именно эти торжественные декларации из пожелтевшей газеты принимают зримую форму грабежа слоновой кости, работорговли и убийств.
"Старые формы правления сокрушены, новых на их месте так и не создано, - пишет Дилк. - Просторы Африки столь необъятны, климат же и одиночество столь непереносимы, что от европейского правления там не стоит ждать ничего путного".
В повествовании Конрада именно удалённость, климат и одиночество сокрушают двух европейцев. Прежде всего одиночество, говорит Конрад, поскольку оно также питает чувство внутренней оставленности: они утрачивают "нечто, что ранее препятствовало проникновению дикости в их сердца".
Но что это? Не что иное, как "образы дома, воспоминания о людях, подобных им, о людях, кто думает и чувствует так же, как некогда думали и чувствовали они, людях, теряющихся вдали, утрачивающих свои черты под ослепительным сиянием солнца, не ведающего облаков".
Одиночество вытравило из них общество и оставило наедине со страхом, подозрением, насилием.
"За счёт налогов на землю в Африке невозможно одержать администрацию такого же качественного уровня, как в Индии, - пишет Дилк. - Даже демократические правительства иногда обманываются, доверяя ответственность чистым авантюристам. Однако ситуация намного хуже, когда Компания Нигера и Государство Конго управляют многочисленным населением на огромных территориях совершенно без контроля со стороны общественного мнения".
Два конрадовских изгоя добывают слоновую кость посредством работорговли. "Кто узнает об этом, если мы будем держать язык за зубами? Ведь здесь никого нет". И как раз в этом коренится проблема, говорит рассказчик. Когда вокруг никого нет и ты "оставлен наедине со своей собственной слабостью", можно дойти до чего угодно.
Статья Дилка напоминает читателям о том, на что может пойти человек в ситуациях такого рода. Она указывает на уничтожение американских индейцев в США, готтентотов в Южной Африке, обитателей островов Южного моря и австралийских аборигенов. Подобное уничтожение происходит и в Конго.
Эту же тем можно найти и в рассказе Конрада. В нём Карлье говорит, что необходимо "уничтожить всех ниггеров" ("Exterminating all the niggers"), чтобы наконец сделать страну годной для проживания.
Статья Дилка выступает наброском рассказа Конрада, который, в свою очередь оказывается наброском к публикуемому двумя годами позднее "Сердцу тьмы". Слова Карлье об "уничтожении всех ниггеров" являются первым вариантом фразы Куртца: "Уничтожьте всех дикарей".
28.
В мае 1897 года Шёблум самолично отправляется в Лондон и, несмотря на тяжёлую болезнь, участвует в заседании Общества защиты аборигенов. Дилк председательствует на этом собрании.
Напряжённая серьёзность Шёблума, его сухая, не пренебрегающая ни одной деталью и довольно педантичная манера выражаться оказывает большое воздействие на слушателей, и его свидетельство о массовых убийствах в Конго получает широкую огласку.
Развернувшаяся в прессе полемика принудила короля Леопольда II вмешаться лично. В июне и июле 1897 года он посещает Лондон и Стокгольм, чтобы лично убедить королеву Викторию и короля Оскара II в безосновательности обвинений Шёблума.
В ответ на визит короля Леопольда в Стокгольм ведущие шведские газеты опубликовали объёмные критические статьи о Конго. Больший успех возымел визит Леопольда в Лондон, где во всю мощь шли приготовления к празднованиям имперского юбилея; королева Виктория же была слишком занята своими делами, чтобы думать о нескольких корзинах отрезанных рук где-то в Конго.
Великие державы не имели особого желания заниматься проблемой Леопольдова геноцида, поскольку все они сами хранили такие же скелеты у себя в шкафу. Великобритания оказалась принуждена вмешаться лишь десятью годами позже, когда деятельность общественного движения, названного Движением за реформы в Конго, сделала политически невозможным для правительства далее оставаться пассивным.
В сентябре же 1897 года, когда в журнале "Сенчери Мэгэзин" (The Century Magazine) со всеми описываемыми там ужасами был опубликован дневник Глэйва - он не вызвал к себе никакого интереса. Никакого резонанса не получили и новые статьи Шёблума по проблеме. Полемика 1897 года о Конго была предана забвению. Юбилейные торжества стёрли память о ней.
В 1898 году все новости о Конго имели исключительно положительную тональность, прежде всего в связи с открытием железной дороги между Матади и Леопольдвилем, освещавшимся в пространных публикациях различных иллюстрированных журналов. О том, сколько жизней стоила эта железная дорога, не было сказано ни слова.
29.
Так оставалось до тех пор, пока Королевское статистическое общество не собралось 13 декабря 1898 года на своё очередное ежегодное заседание, на котором Леонард Кортни, председатель общества, сделал доклад по теме "эксперимента в торговой экспансии".
Как частное лицо король Леопольд II волею великих держав был сделан правителем над территорией, превышающей по площади всю Европу, с населением, по приблизительным оценкам, от 11 до 28 миллионов людей. В этом и был эксперимент. Опираясь на ряд бельгийских источников, Кортни описывает, насколько переплетены оказались административное управление и коммерческая эксплуатация в Конго. С помощью дневниковых записей Глэйва он свидетельствует о насилии, порождённом этой системой.
Вот дневниковая запись Глэйва, сделанная им в Стэнли Фоллс ("Внутренняя Станция" в "Сердце Тьмы"):
Арабы на службе у Государства обязаны добывать слоновую кость и каучук и наделены правом использовать любые необходимые средства для обеспечения результата. А используют они те же самые средства, что были в ходу во времена оны, когда здесь заправлял Типу Тип. Они устраивают набеги на деревни, захватывают рабов и возвращают их назад в обмен на слоновую кость. То есть Государство не пресекло рабства, но монополизировало его, вытеснив конкурентов из числа арабов.
Государственные солдаты постоянно воруют, а гонения на местных жителей иногда становятся настолько невыносимыми, что те мстят своим мучителям, убивая и поедая их. Недавно государственная застава на Ломани потеряла двух человек, которых туземцы убили и съели. Чтобы наказать туземцев, был послан отряд арабов; они захватили в плен много женщин и детей и доставили в Фоллс двадцать одну отрубленную голову, причём капитан Ром затем использовал эти головы для украшения клумб перед домом!
Согласно отчёту, опубликованному в "Сэтадей Ревью" (Saturday Review), Кортни передаёт слова Глэйва следующим образом:
Бельгийцы заменили существовавшее до них рабство по меньшей мере столь же порочной системой принудительных работ. О том, как далеко некоторые бельгийцы могут зайти на пути варварства, англичанам, к сожалению, хорошо известно. М-р Кортни указал в этой связи на пример капитана Рома, украсившего свои клумбы отрубленными головами двадцати одного туземца, что были убиты в ходе карательной экспедиции. Такова бельгийская идея наиболее эффективного способа продвижения цивилизации в Конго.
Возможно, Конрад уже читал дневник Глейва, когда тот был опубликован в сентябре 1897 года. В таком случае ему ещё раз об этом напомнили. Возможно, он уже почерпнул эти сведения из дневника. Мы не знаем наверняка. Но определённо 17 декабря 1898 года в своей любимой газете, "Сэтадей Ревью", Конрад вполне мог прочитать о том, чем капитан Ром украшал свой сад.
18 декабря 1898 года Конрад начинает писать "Сердце Тьмы"", историю, в которой Марлоу, рассматривая в бинокль дом Куртца, вдруг видит эти головы - чёрные, иссохшие, с запавшими щеками и закрытыми глазами, - результат осуществлённого девиза своего хозяина: "Уничтожьте всех дикарей".
В Ксар Марабтин
30.
Ин-Салах в действительности называется Аин-Салах, что значит "солёный источник" или буквально "солёный глаз" (поскольку источник - это глаз пустыни).
Вода, которую сегодня берут с большой глубины, всё равно солоновата на вкус и содержит 2,5 грамма сухого вещества на каждый литр, причём некоторые из этих литров оказываются совершенно мутными.
Годовой уровень осадков - 14 мм, но в действительности дождь идёт раз в пять или десять лет. Зато обычным делом являются песчаные бури, особенно весной. В среднем на год приходится порядка 55 дней с песчаными бурями.
Лето очень жаркое. Температура достигает 56 градусов в тени. Зимы прежде всего отличаются разницей температур на солнце и в тени. Если камень лежит в тени - он слишком холоден, чтобы сидеть, если на солнце - слишком раскалён.
Солнечный свет - как острый нож. Я задерживаю дыхание и прикрываю лицо ладонью, когда перехожу с одного островка тени на другой.
Лучшее время здесь - предзакатный час и час после захода солнца. Солнце наконец прекращает резать глаза, а приятное тепло остаётся - в теле, в вещах, в воздухе.
31.
Ин-Салах - один из редких африканских примеров культуры фоггара. Считают, что слово foggara происходит от двух арабских слов "копать" и "бедный". Им обозначаются такого же рода подземные акведуки, что на персидском называются kanats, канат. Согласно арабским хроникам, некто Малик Эль Мансур в XI веке ввёл фоггара в Северной Африке. Его сегодняшние наследники живут в Эль Мансур в Туате и называют себя бармака. Они являются специалистами в проведении фоггара.
Фоггара бывают длиной от 3 до 10 км. Их общая протяженность по всей Сахаре достигает 3000 километров. В этих галереях можно было ходить не нагибаясь, иногда их высота достигала 8–10 метров. Глубина колодцев доходила до 40 метров, их всегда выкапывали рабы. Когда рабство отменили, оно сохранялось в этих тоннелях, правда, под другим названием.
Это своего рода шахтёрский труд, хотя жила здесь не рудная, а водная. Работают небольшой шахтёрской киркомотыгой с короткой ручкой. Ствол шахты на поверхности земли имеет площадь около одного квадратного метра, а достигая пласта песчаника, сужается до 60 квадратных сантиметров - как раз столько, чтобы можно было хоть как-нибудь орудовать киркой.
Отработанная почва вытаскивается помощниками наверх и высыпается вокруг скважины, так что на поверхности входы в фоггара выглядят как цепочки кротовин.
Когда колодец достигает водоносного слоя песчаника, начинается рытьё тоннеля. Во мраке этих тоннелей копателю легко потерять ориентацию. Именно здесь проверяется его искусство.
На поверхности кажется, что фоггара идут совершенно прямо, но под землёй они извилисты. Копать тоннель надо так, чтобы он соединился с тоннелем из другой шахты. Необходимо обеспечивать ему достаточный уклон для течения воды, точно рассчитывая при этом перепад высот на всю его протяжённость.
Когда французы завоевали Ин-Салах - в канун Нового года на рубеже XIX и XX столетий, - фоггара уже начали иссыхать. Постепенно их заменили глубокими колодцами, но до сих пор, чтобы избежать выпаривания воды, ирригацию проводят только по ночам. Каждый, кто пользуется колодцем, имеет свою звезду: когда эта звезда восходит, это служит ему знаком, что настал его черёд пользоваться водой. Ожидающие своей звезды проводят ночи у колодца. Их зовут "детьми звёзд".
32.
Один из четырёх кварталов в Ин-Салах называется Ксар Марабтин. Здесь мало интересного: земля, дома, небо - все одного пыльного цвета. Только могилы с их таинственными, побелёнными марабутами многозначительно сияют в монохромно-пыльном цвете. Смерть - единственная праздничная вещь в жизни.
Толпы детей сидят на камнях с табличками на коленях и поют Коран. Проходящий мимо человек пинает ногой пустую плошку. Другой человек заснул в пыли, он спит с выброшенными вперёд, как для объятий, руками и даже не слышит гремящей плошки, когда та катится мимо.
Гимнастический зал - одно огромное помещение с очень высокой крышей. В дальнем углу тёмная раздевалка и винтовая лестница, ведущая на балкон, где ты разогреваешься упражнениями со скалкой или гимнастикой и смотришь вниз на зал.
Зал вполне соответствует своему предназначению, хотя несколько примитивен. Зеркал мало, и они небольшие. Скамьи деревянные, не переносные. В оборудовании для поднятия тяжестей вместо стальной поволоки используются верёвки, но, чтобы выдерживать тяжесть, верёвки должны быть такими толстыми, что при опускании сила трения забирает работу мускулов. Во всём же остальном - всё как обычно, запах потных тел, звяканье металла, крики и стоны.
Я спускаюсь вниз, и мне везёт: мне сразу передают штангу, узкую чёрную штангу с дисками.
Три раза по десять подъёмов из-за головы, три раза по десять от подбородка и три раза по десять на бицепсах. Потом я оставляю штангу и беру только что освободившиеся гантели. Я с минуту стою с гантелями в руках и озираюсь по сторонам в поисках скамьи. Какой-то человек приглашает меня "присесть" на свою скамью, и мы делаем три раза по десять взмахов бабочкой, хотя его гантели вдвое тяжелее моих.
Трубы каркаса из чёрной стали образуют что-то вроде небольшой корзинки над моим лицом, пока я лежу на скамье и отжимаю вес. Мальчик десяти лет добавляет груз на штангу. Я помогаю ему, и мы чередуемся: он три раза по десять, я три раза по двадцать. После этого он выдыхается.
Высокий араб с белым шрамом на левой щеке предлагает мне удвоить груз. Теперь я отжимаю три раза по десять, а он три раза по двадцать. Он снова удваивает вес, и после этого уже выдыхаюсь я.
Иду дальше. У одного силового тренажёра верёвки несколько тоньше, что и вправду сокращает сопротивление - не только при движении вверх, но и вниз. Я делаю три подхода, отжимая вес по пятнадцать раз из-за головы. Здесь нет гребных тренажёров. Тренажёры для ног выглядят слишком шаткими и опасными, так что к ним я не подхожу. Тут ещё многое требует доработки.
Видения и грёзы, посещавшие меня, когда я только начинал тренироваться, стали теперь редкими. Видения приходят в постели, не в гимнастическом зале. Но мысли мои проясняются. Может, это и не даёт ничего нового. Но то, что я знаю, проступает отчётливей.
33.
"Севен!"
Усталый и довольный, я сижу на одной из низких скамей в "Ше Брахим", прихлёбывая из стакана чай, заваренный свежей мятой.
Тренировка разминает застоявшиеся мозги, открывает поры, и после этого особенно приятно посидеть здесь, наблюдая прохожих.
"Севен! Севен!"
В Ин-Салах проживает двадцать пять тысяч обитателей, в основном чёрные. Некоторых из них я встречаю так часто, что мы начинаем кивать друг другу в знак приветствия. Тем не менее, я точно очнулся, когда с удивлением понял, что "Севен!", наверное, означает Свен.
Имя извлекает меня из моей анонимности, как будто из сна. Я недоверчиво озираюсь и замечаю радостного туринца, которого знаю по Алжиру. Он ездит из Турина в Камерун по нескольку раз в год, и для него Сахара - лишь досадное дорожное недоразумение.
Он только что начистил вазелином переднюю часть своего "мерседеса" и теперь хочет, чтобы я помог ему закапать глаза специальной жидкостью. Обе эти меры должны защитить чувствительные поверхности от разрушающего действия песка. Он умчится следующим же утром, будет ехать весь день, пока светло, а ночевать будет в машине.
"А можно с тобою?"
"Нет, - говорит он. - У тебя компьютер и чемодан слишком тяжёлые. Если едешь в Там на машине, надо быть налегке".
Его ответ меня вполне устраивает. Сейчас работа с компьютерными данными, мои собственные фоггара, привлекает меня больше, чем продолжение географических странствий.
Пока что я сумел доказать, что фраза "Уничтожьте всех дикарей" связана с прерванными дебатами по Конго в 1896–1897 годах, с тем особым вкладом, что внесли в них Дилк и Глейв.
Но у этой фразы есть и другая предыстория. Когда в 1898 году Джозеф Конрад писал о безработном капитане Марлоу, пытающемся устроиться шкипером в Африке, он основывался на воспоминаниях об осени 1889 года, когда он сам, безработный капитан Йозеф Конрад Корженёвский, тридцати одного года, хотел устроиться шкипером для работы на реке Конго.
Моя гипотеза состоит в том, что если вы хотите понять "Сердце тьмы", вам надо увидеть связь между декабрём 1889 года и декабрём 1898-го.
Так что следующим утром я опять засаживаюсь за компьютер. С полотенцем на стуле, одетый лишь в тонкую китайскую майку и пару коротких китайских кальсон, я готов двигаться дальше.
Часть II
Боги оружия.
По дороге в Там
Друзья.