Нет, конечно, и до 1722 года были государственные люди – куда ж без них? Когда в XVI веке в государстве Московском появились приказы (по-нашему министерства), то очень скоро стало ясно: работающие в них незнатные дьяки постепенно начинают играть даже более важную роль, чем знатные бояре.
Так что еще в незапамятные времена, когда и слова-то такого "чиновник" не существовало, выявился главный закон чиновничества: если ты хочешь быть уважаем и богат, помни: не происхождение главное и даже не знания, и уж, конечно, не ум. Главное: иметь рычаги влияния.
Почему же мы говорим, что чиновничество появилось именно в 1722 году? Даже можно еще более точную дату называть: 24 января по старому стилю. Потому что именно в этот день наш император-экспериментатор Петр I утвердил документ: "Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных, которые в котором классе чины; которые в одном классе".
Как водилось у Петра, документ свойства имел воистину революционные – император решил поощрять человека не за знатность, но за истовую службу государю: "дабы тем охоту подать к службе и оным честь, а не нахалам и тунеядцам получать".
То есть задумывалось поначалу, что чиновники будут люди чести, а не нахалы и тунеядцы. Но это так – для справки.
Все было хорошо и ясно: три вида государственной службы – гражданская, военная, придворная; четырнадцать классов должностей. Даже было расписано, что каждый должен иметь экипаж и ливрею, соответствующие чину.
И почти 200 лет так все и было. А потом пришел красный Октябрь, и табель о рангах исчез вместе со всем, что было весьма неплохо организовано в Российской империи. Вместо чиновников появились государственные служащие. Звучит красиво, но суть от этого, однако, не меняется.
Надо заметить, что слово, точнее словосочетание это – "госслужащие" – как-то не прижилось. И хотя ни в СССР, ни в сегодняшней России никаких гражданских чинов нет и про "Табель о рангах" помнят лишь знатоки истории – все равно возмущают нас именно чиновники и ругаем мы именно их. Фразу: "Достали меня эти госслужащие!" – мне лично никогда слышать не доводилось. А вот: "Достали чиновники!" – слыхал много раз.
Поначалу большевики обходились малым количеством госслужащих, при Ленине их было 300 тысяч. При Сталине уже 1,837 миллиона.
Хочется, конечно, лишний раз за это большевиков поругать, но в данном случае они не виноваты. Просто свойство у чиновников такое: они размножаются делением. Причем, очень быстро. Это закон, с которым ничего невозможно поделать.
Про законы чиновничьей жизни писали многие, но лучше всего их удалось вывести английскому писателю Сирилу Норткоту Паркинсону. Он писал прозу, пьесы, исторические исследования, но более всего знаменит он как автор законов имени себя. "Законы Паркинсона" – может быть, слышали такое словосочетание?
Среди этих законов есть и такой: численность бюрократов имеет тенденцию к росту, которая практически не зависит от реально необходимой работы. То есть происходит то самое размножение делением… Паркинсон привел удивительный пример: в то время как Англия постепенно лишалась своих колоний, правительственный отдел, решающий вопросы английской колониальной политики, неуклонно разрастался!
Паркинсону же принадлежит мысль о том, что у чиновника работа заполняет все время, отпущенное на нее. То есть мало ли, много ли работы – чиновник все равно будет трудиться над ней весь свой рабочий день. Такое уж это удивительное существо. Если вчера некое дело делали десять чиновников – они были очень загружены. Сегодня ту же самую работу вершат двадцать человек – и они загружены не меньше. Закон Паркинсона!
Паркинсону же принадлежит замечательный вывод о том, что чиновники плодят подчиненных, а не соперников.
На могиле знаменитого Эндрю Карнеги, благодаря которому Америка, обогнав Англию, стала мировым лидером по выплавке стали, написано: "Здесь покоится человек, который знал, как привлечь на службу более достойных людей, чем он сам". На могиле любого бюрократа могла бы красоваться надпись: "Здесь покоится человек, который ненавидел всех тех, кого считал более достойными людьми, чем он сам".
В государстве древних инков информация хранилась и передавалась с помощью кипу – замысловатого "узлового письма", которым владели лишь особые "чиновники" – "вязатели узлов". Эта традиция, как ни парадоксально, дошла до наших времен: современные чиновники тоже умеют переписываться так, чтобы никто, кроме них, этого языка не понимал.
Даже сегодня, в эпоху компьютеров, во многих российских учреждениях принято резолюции писать карандашами разных цветов. И чиновник понимает: слово "разрешить", написанное красным, на самом деле означает "положить в долгий ящик". А написанное синим "запретить" на самом деле: "держать под контролем", а вот если то же самое слово написано красным…
Все это делается еще и потому, что любому бюрократу чрезвычайно важно ощущать себя членом некоего сообщества. Сила чиновничества в единстве. Чиновники – это стадные животные, они не умеют "пастись" в одиночку. Чиновнику жизненно необходимо ощущать себя частью пусть неясного, но общего дела.
В молодые годы я работал в "Комсомольской правде" и мне нередко приходилось бывать в ЦК ВЛКСМ – центре комсомольской чиновничьей жизни. Я все никак не мог понять: почему даже незнакомые друг с другом комсомольские чиновники всегда разговаривали "на ты"? В лифт входил человек, которого ты видел впервые в жизни, и кидал тебе: "Здорово! Как жизнь твоя?" Я заметил, что и партийные функционеры тоже друг другу тыкают постоянно.
Поначалу я думал, что это признак невоспитанности, но потом понял: нет, просто эти люди действительно ощущают себя членами одной общей команды, допущенной вершить некое очень важное дело. И когда один партийный босс говорил другому: "Иван Иванович, ты же понимаешь, как важно нам на должном уровне провести это партсобрание", – такое обращение объединяло. Это был их общий язык – язык одной стаи.
Законы сообщества чиновников не писаны, но тем не менее их соблюдают на протяжении веков. Например, на начальника смотреть подобострастно, на подчиненного – высокомерно. Любого чужака встречать с подозрением и презрением. Не проявлять излишней инициативы (впрочем, с точки зрения чиновника, любая инициатива лишняя). Бояться только начальства, а любить только деньги.
Любовь чиновника к деньгам еще более всеобъемлюща и неистова, нежели любовь Ромео к Джульетте. Подсознательно, часто не признаваясь самому себе в этом, чиновник понимает, что в любой момент он может потерять свое место. А поскольку чиновник, как правило, умеет только одно – быть чиновником, – от этой мысли ему становится страшно. Потому-то он и старается использовать свое нынешнее положение по максимуму.
Чиновник – это такой человеческий тип, социальная задача которого помогать людям, а личная цель, как правило, – помогать самому себе. Но бывают и исключения… Государство живет тем лучше, чем больше в нем чиновников, у которых социальная задача совпадает с личной целью.
Великие чиновники, которых мы только что вспоминали, – это как раз те люди, чьи личные цели не противоречили общественным задачам.
Лев Толстой записал в своем дневнике такой персидский рассказ. Летит душа человека после смерти по небу, а навстречу ей – ужасная женщина, безобразная, грязная, вся в гнойных язвах. "Зачем ты здесь, такая отвратительная и мерзкая, хуже всякого дьявола? – спрашивает душа. – Кто ты?" А женщина и отвечает: "Я – твои дела". Конечно, это история философская, но, увы, она – о подавляющем большинстве современных чиновников.
Да, среди них есть те, кто вошел в мировую историю. Да, и сегодня можно встретить тех, кого интересы дела волнуют больше, чем собственное благополучие, все так.
Но когда вы вынуждены идти к чиновнику, я лично советую исходить не из этого, весьма, признаемся, оптимистичного вывода, а из того, что вас встретит вполне определенный человеческий тип, с которым надо выстраивать вполне определенные отношения.
Любой русский человек в той или иной степени – дрессировщик чиновников. И каждый из нас в этой дрессуре добился своих результатов. Именно – и только – поэтому мы еще все тут не сошли с ума и все-таки умудряемся в столкновении с чиновничеством добиваться нужных нам результатов.
У каждого свой способ взаимоотношений с "бумажными душами". Кто-то берет напором, кто-то, наоборот, подобострастием. И я тут ничего советовать не решусь.
Напомню только одно: чиновник – это человек, который живет на ваши, дорогой читатель, деньги. Нет, я не имею в виду те бумажки, что даются в конверте. В любой стране мира чиновничий аппарат содержится на средства из налогов, то есть на средства граждан. Даже не давая никаких взяток, каждый из нас оплачивает работу чиновничьего аппарата.
Это факт. Однако, понимая реальности нашей жизни, я вполне осознаю, что вывод сей весьма и весьма теоретический. Но все-таки, думаю, его неплохо иметь в виду.
Конечно, без чиновников жить нельзя. Это понятно. Скажем, без них невозможно никакое экономическое развитие. И все-таки, смею надеяться, не они в экономике главные.
А вот про то, что, на мой взгляд, в экономике главное, мы и поговорим в следующей букве и в следующей главе.
Э
Экономика
Наша историческая эпоха окрашена в печать экономизма, экономизм придавил высшую жизнь.
Николай БЕРДЯЕВ, русский философ
Что такое экономика? Что за слово? Откуда взялось? Если, читая эту книгу, Вы, дорогой читатель, еще не выучили окончательно греческий язык (ведь подавляющее число слов "Многослова" пришло именно из Древней Греции), то сообщу для Вас, что слово сие – греческое, разумеется, – в переводе означает "искусство управления домашним хозяйством".
Даже тот, кто – вдруг? – греческого языка до сего момента не выучил, то, уверен, все равно догадался: экономика – это то, что занимается управлением дома. Маленького – семьи, большого – страны или огромного дома – мира.
Вот ведь оно как: у каждого из нас есть своя маленькая (а может, и не маленькая) экономика, величина которой зависит, в сущности, от одного – от доходов.
Другими словами: от денег. Потому что где деньги – там экономика, то есть умение что-то такое с ними делать, чтобы их становилось больше.
И тут необходимо заметить, что большинство людей на Земле хотят разбогатеть. Не все, конечно. Есть священники, отшельники, художники (в самом широком смысле этого слова), подвижники… Однако в любой стране мира, глядя за окно (или в экран телевизора), очень быстро и с сожалением убеждаешься: мир и его законы выстроены теми, кто хочет заработать, теми, кто ставит своей главной жизненной целью – благополучие, ассоциирующееся для большинства с финансовым благосостоянием.
И вот это самое большинство оглядывается по сторонам, дабы понять: какие возможности для благородного акта зарабатывания денег предоставляет окружающая жизнь? Другими словами: какие в обществе действуют экономические законы?
Если экономика рыночная, то человек понимает: чтобы разбогатеть – необходимо начать свой бизнес, то есть – не позабыли еще? – найти потребителя, удовлетворяя потребности которого, ты и составишь собственное финансовое благополучие. Поэтому в любом человеке – на всякий случай – нужно видеть потребителя и соответственно к нему относиться.
Если экономика не рыночная (например плановая), то человек понимает: для того, чтобы разбогатеть, – необходимо расположить к себе начальство, которое позволит тебе богатеть. Поэтому всех людей надобно разделить на "не начальников", то есть тех, от кого твой заработок не зависит вовсе и на которых, соответственно, можно плевать и не обращать ровно никакого внимания; и "начальников", от благосклонности которых и зависит, собственно говоря, твое благосостояние.
Это, конечно, довольно условная схема. Но не далекая, как мне кажется, от истины. А это что значит? А это значит, что экономика не только объясняет обществу, как вести "домашнее хозяйство", – она диктует ему моральные ценности.
Тут ведь какая история… Если подавляющее большинство людей хотят зарабатывать деньги, а государство устанавливает для них правила, по которым это можно делать, то большинство людей вынуждены подстраивать свои моральные ценности под эти правила – иначе не разбогатеть. Вот ведь какая штука получается: экономика не только строит домашнее хозяйство, она строит людей, в очень большой мере создает или, если угодно, даже созидает нас с вами.
Мы, мне кажется, недопустимо редко задумываемся над тем, что экономические законы играют едва ли не решающую роль в том, какие моральные ценности существуют в обществе.
Вот, скажем, если в некой условной стране плохо развивается мелкий и средний бизнес – то и экономика хорошо развиваться не может. Это понятно, даже очевидно, и об этом экономисты много и с удовольствием пишут. Но я лично убежден в том, что если в обществе нет условий для создания мелкого и среднего бизнеса, в нем с невероятной скоростью растет количество людей, подобострастных к начальству.
Вывод о связи экономики с моральными ценностями общества мне представляется настолько важным, что я решил начать разговор про экономику именно с него.
Хотя по-хорошему да по-правильному начать бы надо, конечно, с начала. С того, что на протяжении всей своей истории люди очень много думали и волновались по поводу экономики. Буквально как государства появились, так и начали граждане размышлять над тем, как домашнее хозяйство вести.
Даже когда люди еще не ведали: то, что их волнует, звучно называется "экономика" – они уже по ее поводу тревожились и писали умные трактаты.
В Древней Индии в IV веке до нашей, замечу, эры появился трактат с экономическим вполне названием "Артхашастра". Почему экономическим? Потому что переводится: "учение о доходах".
Несмотря на то, что экономические проблемы менялись, многие экономические проблемы переживали века, вовсе не теряя своей актуальности. Думаю, когда в том же IV веке, по-прежнему до нашей эры, китайцы писали в своем знаменитом трактате "Гуань-цзы", что государство должно регулировать цены на хлеб, – они и не подозревали, что в XXI веке, совсем уже даже нашей эры, ровно эту проблему будут с жаром обсуждать в соседнем с ними государстве.
А практически в наши дни, во время президентских выборов в США 1992 года, в штаб-квартире претендента Клинтона в Литтл Роке висел плакат "Экономика, тупица!". Так будущий президент обращался к себе любимому, а также к своим активистом – мол, пацаны, не забывайте: хотите на выборах победить – не забывайте про экономику.
Люди спорили про экономику, по ходу споров, естественно, создавая всякие теории и школы. А как же без этого?
Знаете, как называлась первая школа экономической науки? Кто знает – не подсказывайте, чтобы остальные могли окончательно удивиться. Она называлась меркантилизм.
Некоторые (например ваш покорный слуга), наверное, думали, что меркантильный означает "мелочный"? Между тем, в том же словаре Ожегова прямо так и написано: "меркантилизм – экономическая политика торговой буржуазии XVI–XVII веков, основанная на учении, по которому благосостояние создается не производством, а развитием обращения товаров (внешней торговлей) и накоплением денежных капиталов внутри страны".
Если чуток "углубить и расширить" то, что написал Ожегов, что же станет ясно? Меркантилисты считали, что если экспорт превышает импорт (попросту говоря: если продается больше, чем покупается), то все с экономикой будет о'кей. И вот этот подход впоследствии стал синонимом мелочности. Забавно, правда?
Читаешь и, с одной стороны, радуешься: как, мол, мы далеко шагнули в смысле развития экономических идей. Мы теперь такие дюже умные стали и понимаем: ежели нет производства, то придет экономике непременный и окончательный кердык, он же – шандец.
А с другой – удивительно… и я бы даже сказал "метафорически удивительно" (то есть в удивлении можно найти метафору): экономическая наука началась с того, что люди решили: главное – это копить и торговаться. Могли бы, например, сразу понять, что надо производить, – так нет же! Необходимость производить для развития экономики явилась для людей открытием, а надобность копить и торговаться была чем-то естественным, что сразу на ум пришло…
Если же сегодня экономика какой-нибудь страны держится только на продаже и накоплении, то получается, что мелочная эта экономика, меркантильная. И что, может быть, не менее печально: меркантильная экономика воспитывает в гражданах своей страны не те качества, которые помогут наладить производство, а те, что помогают копить и торговаться.
После теории меркантилизма экономическая теория продолжала развиваться да развиваться. Разные ученые экономисты придумывали всякие теории, обсуждали их, спорили. Власть имущие иногда их слушали, иногда легко обходились без них.
Подчас экономисты совершали открытия, не заметить которые было невозможно. Например, в начале XX века некто Фредерик Уинслоу Тейлор придумал научную организацию труда. Раньше люди лишь бы как работали, а после его открытия стали организовывать свой труд по-научному, что принесло результаты, причем, положительные.
Что же такого сделал Уинслоу Тейлор? Он, например, понял, что надо устанавливать не только время выполнения работ, но и время для отдыха. Революционное открытие! Он придумал разделить деятельность рабочих на самые простые операции, что привело к изобретению конвейера. Короче говоря, он придумал, как по науке подходить ко всему, что связано с производством.
Открытия Уинслоу Тейлора использовали все страны мира, в том числе и Россия. До 1917 года. Потому что Советскому Союзу Уинслоу Тейлор оказался настолько чужд, что в 30-е годы в нашей стране были закрыты все лаборатории и центры, занимающиеся научной организацией труда. А действительно, зачем большевикам труд организовывать научно? Диктатура – вот лучшее средство организации труда. В концлагере, например, все хорошо работают, потому что работать плохо там смертельно опасно.
В общем, экономисты работали, придумывали разные теории, некоторые из которых человечество использовало, жили мы так и жили, пока не пришли к рыночной экономике, где и находимся по сю пору.
Как известно, Черчилль выразился в том смысле, что демократия, может, и плоха, однако ничего лучше человечество не придумало. То же самое можно сказать и о рынке. Собственно говоря, выдающийся современный экономист Питер Друкер примерно так и заявил: я – за свободный рынок: даже если он не слишком хорошо работает, ничто другое вообще не работает.