Ментальность и лексика
Современные авторы пытаются рассматривать семантику отдельных слов сквозь призму ментальности. В поле их зрения находятся такие лексемы, как авось, заодно, успеется, поутру, противопоставление "высокого" и "низкого" (правда/истина, добро/ благо, долг/обязанность, радость/удовольствие), "иррационального" и "безотчетного" (успеется, угораздило, да ну). По их мнению, силу и глубину чувств носитель русского языка реализует в "душевности" (душа, сердце, жалость – эти слова отличаются повышенной частотностью в русском языке по сравнению с другими языками). Русский язык специфическими лексемами выражает готовность обойтись без церемоний в человеческих отношениях (видно, небось и частица – ка) [Зализняк и др. 1995].
В публикации с красноречивым названием ""Русская ментальность" в зеркале лексических данных" автор показывает, как фундаментальные черты русского национального характера (тенденция к крайностям, эмоциональность, ощущение непредсказуемости жизни и недостаточность логического и рационального подхода к ней, тенденция к "морализаторству", "практический идеализм", т. е. предпочтение "горнего" "дольнему", тенденция к пассивности или даже к фатализму, ощущение неподконтрольности жизни человеческим усилиям, нелюбовь к дисциплине, склонность к отрыву теории от практики) ярко отражаются в нескольких лексических сферах;
1) слова, соответствующие определенным аспектам универсальных философских концептов (правда/истина, долг/обязанность, свобода/воля, добро/благо);
2) слова, соответствующие понятиям, существующим и в других культурах, но особенно значимым именно для русской культуры и русского сознания (судьба, душа, жалость);
3) слова, соответствующие уникальным русским понятиям (тоска, удаль и др.);
4) слова, отражающие специфику русского представления о пространстве и времени (пространственные и временные наречия и предлога: утром, наутро, под утро, с утра, поутру и др.);
5) слова, определенным образом концептуализирующие события, случившиеся в жизни субъекта, или его планы на будущее (собираюсь, постараюсь, успеется, сложилось, угораздило и др.);
6) модальные слова, частицы, междометия, выражающие не просто внутреннее состояние говорящего в момент речи, а его более или менее постоянную жизненную установку (авось, небось, заодно, видно, же, как будто, угу, – то, – ка и др.) [Шмелёв 1995].
Ключевыми словами русской ментальности считают слова душа, судьба, тоска. Они практически непереводимы на другие языки. 4…Тоска – это то, что испытывает человек, который чего-то хочет, но не знает точно, чего именно, и знает только, что это недостижимо. А когда объект тоски может быть установлен, это обычно что-то утерянное и сохранившееся лишь в смутных воспоминаниях; ср.: тоска по родине; тоска по ушедшим годам молодости…" [Булыгина, Шмелев 1997:490). Великий поэт XX в. Райнер Мария Рильке (1875–1926), изучавший русский язык, в одном из писем по-русски писал, что ни в одном из известных ему европейских языков нет эквивалента русскому слову тост, называвшему глубокое чувство, свойственное русскому народу. Из "тоски", пишет Рильке, народились величайшие художники, богатыри и чудотворцы русской земли. Это чувство и слово по масштабу соответствует глубине народа, которому принадлежат (Рильке 1971:175].
Ключевым словом русской ментальности является слово подвиг, обратившее на себя внимание русского художника и мыслителя Н.К. Рериха. "Героизм, возвещаемый трубными звуками, не в состоянии передать бессмертную, всезавершающую мысль, вложенную в русское слово "подвиг". "Героический поступок" – это не совсем то; "доблесть" – его не исчерпывает; "самоотречение" – опять-таки не то; "усовершенствование" – имеет совсем другое значение, потому что подразумевает некоторое завершение, между тем как "подвиг" безграничен… Подвиг создаёт и накопляет добро, делает жизнь лучше, развивает гуманность. Неудивительно, что русский народ создал эту светлую, эту возвышенную концепцию. Человек подвига берёт на себя такую ношу и несёт её добровольно. В этой готовности нет и тени эгоизма, есть только любовь к своему ближнему, ради которого герой сражается на всех тернистых путях" [Рерих 1987: 65].
Акад. Д.С. Лихачёв в "Заметках о русском" приводит в качестве примера непереводимые русские слова воля, удаль, тоска. Поскольку русская культура считала волю и простор величайшим эстетическим благом для человека, они не могли не отразиться в языке. "…Воля вольная – это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства". Вспомним, как Л. Толстой устами Феди Протасова ("Живой труп") охарактеризовал цыганскую песню: "Это степь, это десятый век, это не свобода, а воля". Если свобода соответствует европейским представлениям, связана с нормой, законностью, правопорядком, то воля понятие предельно русское. Воля не знает никаких пределов и границ, а потому в европейском понимании свободы мало конструктивна.
Русское понятие храбрости – это удаль, а удаль – это храбрость в широком движении. Это храбрость, помноженная на простор для выявления этой храбрости" [Лихачёв 1980:12–14].
"Русская душа ушибается ширью" (Н.А. Бердяев). Однако простор ассоциируется с тоской, и потому в семантике слова удаль присутствует предощущение неудачи. Писатель Фаз иль Искандер пишет: "Удаль. В этом слове ясно слышится – даль. Удаль – это такая отвага, которая требует для своего проявления пространства, дали.
В слове "мужество" – суровая необходимость, взвешенность наших действий, точнее, даже противодействий. Мужество от ума… Мужчина, обдумав и осознав, что в тех или иных обстоятельствах жизни, защищая справедливость, необходимо проявить высокую стойкость, проявляет эту высокую стойкость, мужество. Мужество ограничено целью, цель продиктована совестью.
Удаль, безусловно, предполагает риск собственной жизнью, храбрость.
Но, вглядевшись в понятие "удаль", мы чувствуем, что это неполноценная храбрость. В ней есть самонакачка, опьянение. Если бы устраивались соревнования по мужеству, то удаль на эти соревнования нельзя было бы допускать, ибо удаль пришла бы, хватив допинга.
Удаль требует пространства, воздух пространства накачивает искусственной смелостью, пьянит. Опьяненному жизнь – копейка. Удаль – это паника, бегущая вперед. Удаль рубит налево и направо. Удаль – возможность рубить, все время удаляясь от места, где лежат порубленные тобой, чтобы не задумываться: а правильно ли я рубил?"
"А все-таки красивое слово: удаль! Утоляет тоску по безмыслию" (Цит. по: [Шмелев 1998: 51–52]). А.Д. Шмелёв резюмирует мысли Фазиля Искандера тем, что слово удаль заключает в себе парадокс. С одной стороны, в удали нет ничего особенно хорошего; это не такое превосходное качество, как мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть. С другой стороны" слово удаль в русском языке обладает яркой положительной окраской – удаль молодецкая. Существенный смысловой компонент слова удаль, – продолжает А.Д. Шмелёв, – соответствует идее любования и самолюбования. Для удали важна идея бескорыстия, удаль противостоит узкому корыстному расчету. Слово удаль родилось у бойкого народа, привыкшего к широким пространствам [Шмелёв 1998: 52–53).
Русский философ Н.А. Бердяев отметил "чудное русское слово "правда", которое не имеет соответствующего выражения на других языках". "Истина хороша, да и правда не худа" (В.И. Даль). Слово правда имеет синоним истина. Истина включает в себя представление о Божественном мире, о логическом пространстве, а правда связана с миром человека. Правда – это истина в зеркале жизни. Т.В. Булыгина и А.Д. Шмелёв со ссылкой на работы
Н.Д. Арутюновой разграничивают лексемы правда и истина следующим образом. Правда указывает на практический аспект общефилософского понятия, а истина – на теоретический. Истина как ключевое понятие древнеславянского умозрения связана с гармонией и порядком и определяется не извне, а из самой себя. Зафиксировано 80 пословиц и поговорок со словом правда. Она – важнейшее условие духовной жизни человека и общества. По мнению Н.Д. Арутюновой, возможно словосочетание правда жизни, но нельзя сказать * жизненная истина. Правда относится к одушевленному миру. Правда о войне – речь идет прежде всего о людях на войне. Нельзя сказать в научном тексте * правда об атомах или молекулах. Для русского ума различны высказывания – истина о землетрясениях и правда о землетрясениях. Истина одна, а правд много – говорит русская народная мудрость: У каждого Павла своя правда. Правда градуальна: какая правда истиннее? Правда связана с сердцем, а истина – с разумом. Истину проповедуют, за правду сражаются. Выяснилось, что есть правда народа, но нет правды дворян. Истине служат жрецы религии и науки, правде – борцы и защитники угнетенных. Стихия истины – борение духа, стихия правды – социальная борьба. Историки стремятся к истине, художники – к правде" потому так различен Пушкин в "Истории пугачевского бунта" и "Капитанской дочке". В суде свидетели клянутся говорить правду, суд стремится установить истину, чтобы затем судить по правде. В русском миропонимании есть святая правда как высшая общечеловеческая ценность и истинная правда. По мнению А. Вежбицкой, слово истина обозначает не просто "правду" (truth), но, скорее, нечто вроде "окончательной правды", "скрытой правды" [Вежбицкая 2001: 33). В наши дни истина о рынке и собственности пришла в трагический конфликт с правдой о собственности и рынке (подробнее см.: [Булыгина, Шмелев 1997: 481–482]).
Типично русским словом считается авось – ‘в надежде на ничтожно малый шанс’, которое очень точно отражает ряд особенностей русской ментальности: "Авось, небось, да третий как-нибудь" (Пословица). У Пушкина: "Да понадеялся он на русский авось", Это слово, как и его производные (авоська, авоськать), связано с темой судьбы, неконтролируемости событий, означает существование в непознаваемом и не контролируемом рациональным сознанием мире. "Жизнь непредсказуема и неуправляема, и не нужно чересчур полагаться на силы разума, логики или на свои рациональные действия", – объясняет природу слова русского авось исследовательница [Вежбицкая 1997: 79).
Столь же специфично для русского языка слово небось, которое выражает общую установку на фамильярность в противоположность западноевропейскому представлению о неприкосновенности личности. С помощью "интимного" небось говорящий демонстрирует своё знание той или иной ситуации, высказывает предположение о чем-то близко знакомом ему в прошлом, хотя сейчас и недоступном его непосредственному наблюдению (В Крыму небось тепло). С помощью слова небось говорящий как бы вторгается в личную сферу адресата речи или третьего липа (Небось опять перебрали?), упрекает его (Небось не спросил обо мне?)у проявляет недружественную фамильярность (Пусть поработает. Небось не развалится), Подобные "мелкие слова" (выражение Л. В. Щербы) трудно переводить на другие языки из-за отсутствия простых и идиоматичных средств, поскольку выражение установки не входит в число культурно значимых стереотипов [Булыгина, Шмелёв 1997; 492–494].
Для русской ментальности характерно единство этического и эстетического, что проявляется в существовании слов типа пошлость, пошлый – ‘низкий, ничтожный в духовном, нравственном отношении’ и ‘неоригинальный, надоевший, избитый, банальный’. "Пошлость" – понятие синкретическое, включает в себя банальность, сексуальную непристойность, дурной вкус, отсутствие духовности. В. Набоков считал, что только русские способны были придумать понятие "пошлость", в котором этическое соединяется с эстетическим, слово, которое соотносится и с художественной тривиальностью, и с отсутствием духовности, и с непристойностью [Знание – сила. 1996. № 1. С. 23].
Этнически специфично отражение в языке символических действий. Ранее уже обращалось внимание на то, что трудно найти какой-либо другой язык, в котором было бы такое разнообразие "плевков", как в русском, о чем свидетельствует глагольный ряд: плюнуть, сплюнуть, плевать, наплевать, расплеваться, отплевываться и др. Подобные глаголы называют не только "материальный" акт: можно расплевываться, наплевать в душу, переплюнуть кого-либо ‘превзойти’, плевать в потолок ‘ничего не делать’, наплевательски относиться к своим обязанностям. Употребительны русские существительные наплевательство, наплевизм. Да плюнь ты..! – советуют человеку, если он кажется чрезмерно озабоченным какими-то трудностями. В английских эквивалентах типа: I spit at it //I spit (up) on this; I don’t care; Take it easy! – выражено скорее презрение, чем безразличие, столь отчетливо проступающее в русских выражениях Наплевать..! Плевать..! А я плевал..! Плевать я хотел..! Русские фразы образнее: говорящий не хочет думать и не хочет делать – безразличие и ничегонеделание. Английские выражения советуют избавиться от отрицательных эмоций, но не предлагают предаваться безделью. В русском Плевать! зафиксирована жизненная позиция: отринуть "житейскую суету", подняться до подлинно философского отношения к действительности. "В других языках тоже есть выражения, указывающие на безразличие, там тоже даются советы не расстраиваться по пустякам или отказаться от бесплодных усилий изменить ход дела. Но именно в русском языке все эти идеи сконцентрированы в одном слове плевать" [Булыгина, Шмелёв 1997: 521–522].
"Словарь культурно непереводимых слов" достаточно широк. Так, Р. Якобсон утверждал, что культурный подтекст русского слова быт (повседневная суета, повседневная рутина и т. п.) перевести на другой язык в принципе невозможно. Соборность – идеал духовной общности как альтернатива частной, личной жизни. Слово сострадание на Западе не понимают, ибо совместно можно переживать только страсть, а не боль и страдание. Культурно непереводимы слова типа privacy ‘личный мир, частная жизнь’ self я; ‘эго’ mentality ‘менталитет’ identify 'идентичность, самобытность’. Не переводится крылатая фраза Ильфа и Петрова "Спасение утопающих – дело рук самих утопающих". Одно из своих публичных выступлений замечательный испанский поэт Гарсия Лорка посвятил слову duende, которое не только нельзя перевести на другие языки, но даже невозможно истолковать в испаноязычной аудитории, хотя каждый житель страны Сервантеса это понятие ощущает, как говорится, нутром [Лорка 1986].
Заимствованное слово, попадая в силовое поле новой ментальности, может изменить свой смысл. Так, популярное ныне слово мафиозность итальянского происхождения, но на русской почве синонимы к нему не покрывают богатства русской семантики, привившейся к итальянскому корню. Это не "коррупция", ибо коррупция ассоциируется только с верхними эшелонами власти. Это не "групповщина" – нечто явное, видимое. Мафиозность – тайная принадлежность к какому-то клану, о котором ни сам человек, ни окружающие могут вообще ничего не знать. Это не "социальная группа", потому что мафиозность – прихотливая скрытая связь. Современный русский человек усвоил это слово не понятийно, а как некий жизненный опыт [Знание – сила. 1993. № 12: 2]. Мафия некоторыми воспринимается как иноязычный синоним русской нечистой силе, но если нечистой силе противостоит крестная сила, то что противостоит мафии – чему-то внешне бесконтрольному и чуждому, иррациональному и опасному?
Ментальность и грамматический строй
Как показала Анна Вежбицкая в работе "Русский язык", сравнивая английский и русский языки, этническая ментальность ярко отражается и в словарном составе языка, и в его грамматическом строе. Англо-саксонской культуре свойственно неодобрительное отношение к ничем не сдерживаемому словесному потоку чувств, англичане с подозрением относятся к эмоциям, в то время как русская ментальность считает вербальное выражение эмоций одной из основных функций человеческой речи.
Эмоциональность русских обусловила большое количество глаголов, называющих эмоции, – радоваться, тосковать> скучать, грустить, волноваться, беспокоиться, огорчаться, хандрить, унывать, гордиться, ужасаться, стыдиться, любоваться, восхищаться, ликовать, злиться, гневаться, тревожиться, возмущаться, негодовать, томиться, нервничать, – которые, как считает А. Вежбицкая, почти не переводимы на другие языки, в том числе на английский, в котором эмоции называются прилагательными и псевдопричастиями типа sad, pleased, angry. Русские глаголы выражают эмоции более энергично, чем английские прилагательные. Частый в русских глаголах эмоций постфикс – ся создает впечатление, что эмоции возникают не под действием внешних причин, а сами по себе. Человек как бы попадает во власть эмоций: – Часто предается унынию; Не отдаваться чувству досады.