В нашумевшей в свое время книге Всеволода Крестовского "Петербургские трущобы" запечатлен разговор двух священников: протопопа и настоятеля церкви при кладбище.
"- Ну что, как слышно! Говорят, тифозная эпидемия свирепствует? - спросил отец Иоанн отца Иринарха, плавно поглаживая свою бороду…
- Да, мрёт народ, мрёт, - подтвердил отцу Иоанну отец Иринарх, расправляя с затылка на обе стороны лица свои волосы, - и шибко мрет, но… всё больше чернорабочий… всё чернорабочий".
Социально-экономическая подоплека возникновения эпидемий сыпного тифа сквозит в стихотворении Некрасова "О погоде":
Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья - идут чередом,
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мёрзнут дети на ложе своем.
А в очерке "Лесное царство" писателя-народника П. В. Засодимского, который, осуществляя идею "хождения в народ", был земским учителем, обрисованы некоторые эпидемиологические черты сыпного тифа по наблюдениям в Зырянском крае (ныне Коми АССР): "Тиф первоначально всегда появляется в бедных домах, хозяева которых питаются скудно и живут грязно; при распространении тифа в селении те дома, которые сравнительно отличаются резко от прочих зажиточностью, или вовсе не поражаются тифом, или заключают в себе очень мало больных".
Если XVIII век прошел под знаком оспы, то в XIX и в первые десятилетия XX века с исключительной силой проявили себя паразитарные тифы, особенно сыпной. В нашей стране причиной этого были тяжелейшие экономические условия жизни, в первую очередь крестьянства, которое составляло к концу XIX века 87 процентов всего населения. Был исключительно низок культурный уровень, например, в 1900 году неграмотными оказались более половины призванных в царскую армию.
Несмотря на несомненную ясность роли вшей в распространении возбудителей паразитарных тифов, среди отсталой части населения кое-где по-прежнему сохранялось добродушное к ним отношение, свидетельствующее о недостатках санитарного просвещения.
Примером может служить один из персонажей рассказа М. А. Шолохова "Лазоревая степь" - дед Захар. Найдя в складках рубахи вошь, "держит ее бережно и нежно, потом кладет на землю, подальше от себя, мелким крестиком чертит воздух и глухо бурчит: - Уползай, тварь! Жить небось хочешь, а? То-то оно… ишь ты, насосалась… помещица…"
Опасность заразиться и заболеть в те годы была немалая, особенно для медицинского персонала. В. В. Вересаев в "Записках врача" приводит следующие данные: "По подсчету д-ра Гребенщикова от заразных болезней умирает 37 процентов русских врачей вообще, около 60 процентов земских врачей в частности. В 1892 году половина всех умерших земских врачей умерла от сыпного тифа".
Постоянными очагами сыпного тифа были тюрьмы, ночлежные дома, постоялые дворы. Значительные подъемы заболеваемости отмечались в 1881, 1892–1893, 1908–1911 годах. Наивысшая заболеваемость, по данным отчетов медицинского департамента и Управления главного врачебного инспектора (следует оговориться, что они были неполными), отмечалась в Черноморской, Подольской, Тамбовской, Тульской, Орловской, Волынской, Пермской, Бессарабской, Рязанской, Харьковской, Смоленской, Херсонской, Полтавской и Черниговской губерниях.
Это неудивительно, если учесть, что государство принимало крайне малое участие в расходах на санитарные нужды. В "Положении о земских городских учреждениях" расходы на медицину были отнесены к числу необязательных. В 1914 году средства на здравоохранение составляли один рубль на человека в год, на санитарные же мероприятия приходилась совсем смехотворная цифра - копейка с четвертью. Санитарное законодательство страны было представлено в основном уставом медицинской полиции (Свод Законов Российской империи, т. XIII) в виде запретительных и карательных статей.
Однако эти запреты не мешали предпринимателям держать рабочих и служащих в антисанитарных условиях. Г. А. Гиляровский в одном из очерков описал яркую картину полного пренебрежения к элементарным медицинским требованиям со стороны владельца одной из крупных торговых московских фирм.
"Встречаю как-то на улице знакомого татарина, который рассказывает мне, что чайная фирма В. выписала из голодающих деревень Заволжья большую партию татар, которые за грошовое жалованье, ютясь с семьями в грязи и тесноте, работают по завертке чая. Они живут на своих частных квартирах, которые стали очагами заболевания сыпным тифом. Много их умерло, а живые продолжают работать, приходя из своих зараженных квартир рассыпать и завертывать чай. Я тотчас же отправился на их квартиры в переулке близ Грачевки и действительно нашел нечто ужасное: сырые, грязные помещения набиты татарскими семьями, где больные сыпным тифом, которых еще не успели отправить в больницу, лежат вместе со здоровыми…
Я прямо отправился на междугородный телефон… рассказал подробности и продиктовал заметку. Через день газета появилась в Москве. Это была сенсация. Ее перепечатали провинциальные газеты, а московские промолчали… От чая этой фирмы стали бояться заразиться сыпным тифом".
В летописи сыпного тифа особое место занимают эпидемии военных лет. Походы и войны наполеоновского периода способствовали распространению болезни на огромной территории от границ Азии до берегов Атлантики, от Крайнего Севера до южных районов Европы. В 1808 году в осажденной французами Сарагосе от сыпного тифа погибло около 40 тысяч человек, но и французская армия понесла от него жестокие потери.
Весной 1812 года полумиллионная армия Наполеона двинулась на Россию. При отступлении из Москвы в ее рядах насчитывалось всего около 80 тысяч человек вместе с больными и ранеными. Такие колоссальные потери объяснялись не только военными действиями, но и жестокий эпидемией сыпного тифа. "Великая армия" во время отступления разнесла заразу по всем районам своего прохождения. Пострадала от сыпняка и армия Кутузова, в которой за период с 20 октября по 14 декабря выбыло из-за болезни три пятых состава.
Большими вспышками сыпного тифа сопровождались русско-персидская кампания 1827–1828 годов, русско-турецкая война 1828–1829 годов, Крымская война 1854–1856 годов, во время которой в русской армии заболело сыпным тифом 79 533 нижних чина и умерло более 15 тысяч человек.
Особенного размаха сыпной тиф достиг в годы первой империалистической войны. С западного и кавказского фронтов в срочном порядке проводилась массовая эвакуация в тыл "неблагонадежных" лиц, в основном состоящих из "инородцев" - латышей, евреев, турок, армян, курдов - и военнопленных. Поезда с эвакуированными становились рассадниками инфекции, а медицинская помощь на станциях сводилась к выгрузке трупов. Наплыв беженцев из турецкой Армении способствовал распространению инфекции по Кавказу. Голодные толпы беженцев стремились к религиозному центру края - Эчмиадзину. Однако святые стены помогали мало - смертность здесь доходила до 400 человек в сутки. Крупными очагами сыпного тифа в 1915 году стали Калуга и Самара, куда были направлены для расселения по уездам большие партии полураздетых больных военнопленных.
Во время гражданской войны сыпной тиф приобрел характер катастрофы. Только в течение 1919 и 1920 годов болело около 5 миллионов человек. Эти официальные данные известный гигиенист А. Н. Сысин считал заниженными в три раза, а видный микробиолог и общественный деятель Л. А. Тарасевич относился к ним еще более критически, считая, что в действительности тифом переболело около 25 миллионов человек.
Белогвардейские войска, отступая, умышленно создавали очаги заразы. Например, в Томск колчаковцы специально привезли четыре баржи с пленными красноармейцами и бросили их без всякой помощи. В акте, составленном врачами 7 сентября 1919 года, после того как город был занят частями Красной Армии, отмечалось, что "все население баржи больно тифом и дизентерией. Умершие валяются вперемешку с живыми по нескольку дней". В одном лишь Ново-Николаевске (Новосибирск) с ноября 1919 по апрель 1920 года умерло от тифа свыше 25 тысяч человек.
28 января 1919 года Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ульянов (Ленин), нарком здравоохранения Н. А. Семашко, управляющий делами Совнаркома Вл. Бонч-Бруевич и секретарь Совнаркома Л. Фотиева подписали декрет "О мероприятиях по сыпному тифу". В числе многих тысяч людей сыпной тиф оборвал жизнь Джона Рида, автора книги "10 дней, которые потрясли мир", и Ларисы Рейснер - легендарной женщины-комиссара, погибшей в возрасте 31 года.
Характеризуя создавшееся положение, В. И. Ленин на VII Всероссийском съезде Советов выдвинул борьбу с сыпным тифом как одну из важнейших государственных задач: "И третий бич на нас еще надвигается - вошь, сыпной тиф, который косит наши войска. И здесь, товарищи, нельзя представить себе того ужаса, который происходит в местах, пораженных сыпным тифом, когда население обессилено, ослаблено, нет материальных средств, - всякая жизнь, всякая общественность исчезает. Тут мы говорим: Товарищи, все внимание этому вопросу. Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!"Сегодня - это уже хрестоматийные слова, но в то время они исключительно правдиво и открыто рисовали положение страны.
На борьбу с тифом в помощь органам здравоохранения была привлечена ВЧК во главе с Ф. Э. Дзержинским. Санитарно-гигиенические и противоэпидемические мероприятия, проводившиеся в Советском Союзе систематически ив очень широких масштабах, довольно скоро позволили резко снизить число заболеваний сыпным тифом. Последние годы, предшествовавшие второй мировой войне, характеризовались относительно невысоким показателем заболеваемости. Но надвигалась новая опасность: стремление империалистических агрессивных кругов снизить обороноспособность нашего государства различными способами, включая искусственное распространение заразных болезней.
Пример подобных действий описан К. В. Киселевым в "Записках советского дипломата" (1974). В 1937 году автор этих воспоминаний работал наркомом здравоохранения Белоруссии. В селах этой республики неожиданно появился сыпной тиф, причем особенно увеличилось число заболеваний на территории Полоцкого округа: "Из бесед с крестьянами, больными сыпным тифом, выяснилось, что в их домах побывал какой-то странник и после его ухода люди заболевали. При обыске "странника" обнаружили пистолеты и коробки, наполненные сыпнотифозными вшами. Выяснилось, что это переброшенный через границу белый офицер, занимавшийся шпионажем и диверсиями".
Большая заслуга в разработке научно обоснованной борьбы с сыпным тифом принадлежит исследованиям коллектива ученых, работавших под руководством Л. В. Громашевского. Выезжая в очаг заболеваний, они убедились в том, что "наличие сыпного тифа на территории населенного пункта, района, группы районов абсолютно несовместимо с самой простой, но добросовестно осуществляемой и мало-мальски грамотно построенной борьбой с этой инфекцией". Об этом Л. В. Громашевский сказал в докладе на конференции микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, состоявшейся в 1939 году в Москве. Вторая мировая война не могла не сказаться на подъеме заболеваний сыпным тифом, хотя пандемического его распространения, которым характеризовалась первая мировая война, не было.
В годы Великой Отечественной войны в ряде районов нашей страны создалась сложная эпидемическая обстановка. В селах и деревнях, оккупированных фашистами, отмечалась массовая вшивость. Когда советские войска освободили Украину и Белоруссию, оказалось, что заболеваемость сыпным тифом возросла на Украине по сравнению с предвоенным 1940 годом в 28 раз, а в Белоруссии - в 44 раза. Отступая, фашисты нередко преднамеренно распространяли среди населения сыпной тиф. В 1942 году из концентрационного лагеря под Старой Руссой были специально выпущены более 700 военнопленных, зараженных "сыпняком". В 1943 году подо Ржевом в лагерях были брошены тифозные больные.
Создавая благоприятные условия для распространения эпидемий, фашистские войска нередко страдали от них и сами. Только в одной 9-й армии противника, действовавшей в районе Смоленска, за период с января по июль 1942 года было зарегистрировано около 5 тысяч заболеваний. По свидетельству адъютанта Паулюса В. Адама, "почти каждый, кто в конце января или начале февраля 1943 года брел в плен, нес в себе зародыши смертельной заразы". Немецкий врач Отто Рюле, взятый в плен, в мемуарной книге "Исцеление в Елабуге" описал эпидемию сыпного тифа, вспыхнувшую в развалинах Сталинграда. Многие пленные, вопреки приказу, не сдавали кое-какие личные вещи в дезинфекцию и способствовали распространению тифа. Однако благодаря энергичным мерам, принятым медицинской службой Советской Армии, эпидемия не вышла за пределы лагеря военнопленных.
Одному из авторов этой книги (К. Н. Токаревичу) во время Великой Отечественной войны довелось в течение всех, девятисот блокадных дней участвовать в организации противоэпидемической обороны Ленинграда. И конечно, в числе инфекций, которые "пошли в наступление", был сыпной тиф. Сначала он вспыхнул среди детей. У многих из них погибли родители, у других родители практически дневали и ночевали на работе. Затем болезнь перекинулась на взрослых. Как-то в 1942 году от "сыпняка" слегли все, кто работал на телеграфе на аппаратах Бодо. Оказалось, что через линию фронта в город перешла молодая девушка, завшивленная до последней степени, и разыскала свою знакомую телеграфистку. Случайно ли пропустили ее немцы? Вряд ли. Скорее всего это было сделано специально. Так или иначе, но источник инфекции удалось выявить довольно быстро.
В невероятно трудных условиях сотрудникам Института эпидемиологии и микробиологии имени Пастера пришлось в числе других неотложных задач налаживать изготовление противотифозной вакцины. Для этого были нужны вши, множество вшей, ибо в их кишечнике и размножается возбудитель болезни. Что было делать? Пришлось вскармливать их на себе. Научные сотрудники, врачи и лаборанты ходили с привязанными к телу баночками. Затем каждой "вскормленной" таким образом особи вводили полученные от больных возбудители. Следующим этапом было заражение белых мышей. И уже из их легких готовили вакцину. "Сыпняк" отступил.
В первые послевоенные годы участились случаи повторного сыпного тифа. Оказалось, что здесь вши уже ни при чем - источник повторного заболевания находится в самом человеке. Возбудитель болезни просто затаился до поры до времени и переходит в наступление при первом же удобном случае, когда организм ослабеет. А в эти трудные годы измученные войной люди легко теряли силы. И для того чтобы предотвратить рецидивы, нужны были совсем другие меры, чем дезинфекция. Как только это стало очевидным, случаи повторного тифа были ликвидированы.
Сейчас классически протекающего сыпного тифа в нашей стране нет.
Победа над оспой
"Первоначальная история оспы покрыта туманом древности", - указывал Н. Ф. Гамалея в книге "История оспы и значение прививания" (СПб., 1913). В то же время упоминание об оспе имеется уже в папирусе времен фараона Аменхотепа (1530–1520 гг. до н. э.). По-видимому, именно в долинах Нила это заболевание вспыхнуло впервые и пошло затем гулять по всему миру.
Первая значительная эпидемия оспы за пределами Египта разразилась перед воротами Мекки во второй половине VI в. н. э. во время войны слонов. В арабских источниках есть легенда о том, как в год рождения Мухаммеда абиссинский князь Абреба пошел войной на Мекку. Но хотя в городе не было в это время защитников, она спаслась благодаря чуду. Военные слоны, входившие в состав абиссинской армии, подойдя к городским воротам, опустились на колени. В это время со стороны Красного моря прилетели чудесные птицы - абабиль (в переводе с персидского - оспа). Часть птиц была с белыми крыльями, а другая - с черными. В когтях они принесли мелкие глиняные шарики, которыми осыпали войско, осаждавшее город. Шарики пробивали доспехи насквозь, убивая воинов. Так гласит легенда, которая подтверждается трудами жителя Александрии врача Арона, современника Мухаммеда. Арон указывал, что оспа с арабскими войсками проникла во многие страны. Бурная вспышка оспы, по его свидетельству, почти полностью уничтожила войско Абребы.
Первое известное нам медицинское сочинение, специально посвященное оспе, принадлежит глазному врачу Исааку Иудею, жившему в IX веке. Согласно его представлениям, оспа принадлежала к числу детских болезней и способствовала очищению детского организма от ядов, воспринятых в утробе матери из менструальной крови. Более обстоятельным трудом является "Книга об оспе и кори" иранского врача и философа Абу-Бекр-Мухаммеда бен Закария ар-Рази, которого часто сокращенно называют Разесом.
Разес считал, что кровь меняет свои свойства с возрастом. В детстве и юности она является горячей, жидкой и кипящей, с возрастом отстаивается и становится крепкой, а в старости скисает и охлаждается. Оспенная сыпь, по его мнению, возникала из пузырьков газа в кипящей детской крови.
Сведения об эпидемиях оспы в Европе вплоть до конца средневековья весьма отрывочны и неполны. В середине XV века жесточайшая вспышка оспы возникла в Голландии и Ломбардии, а затем распространилась на Францию и другие страны. Появление оспы в России чаще всего относят к XVI веку, однако в Никоновской летописи есть упоминания о том, что на протяжении 1426–1427 годов сначала в Пскове, затем в Новгороде, Твери, Торжке и других городах прошел мор, во время которого люди покрывались прыщами. Вероятно, это и была первая эпидемия оспы, завоевавшей к тому времени печальную известность.
В Индии существовал культ двух богинь оспы - Мариатале и Патрагали. В честь Мариатале устраивались празднества, сопровождавшиеся самоистязаниями. Считалось, что богиня исцеляет от оспы тех, кто сумеет снискать ее благосклонность. Патрагали народная молва представляла в виде многоликой и многорукой женщины весьма мстительного характера. Рассердись однажды на отца, она бросила ему в лицо бусы своего золотого ожерелья. Там, где бусинки коснулись кожи, появились многочисленные прыщи.