В перерыве между вторым и третьим актами пьесы "Жизнь за царя" Николай II с дочерьми Ольгой и Татьяной вышли из ложи и вдруг "услышали два звука, похожие на стук падающего предмета, - писал император через девять дней матери, - я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу".
Но это был не бинокль. Несколько секунд назад к стоявшему возле оркестровой ямы лицом к залу Петру Аркадьевичу Столыпину подошел молодой человек во фраке и, выхватив браунинг, дважды выстрелил.
"Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, - продолжал Николай II, подчеркивая разницу между "людьми" и "офицерами", - несколько дам кричали, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой. Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь... В коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики".
Убийцей оказался киевлянин, помощник присяжного поверенного Дмитрий Богров, он же Аленский, донесший на мифических террористов. 5 сентября Столыпин скончался, 9-го состоялся военный суд, и 12-го Богров был повешен.
Предсказание Григория Распутина сбылось, Столыпин погиб... Но старец не только вещал о страшной гибели премьера, но и мог предсказать о положительном исходе того или иного политического кризиса. Он охотно и компетентно высказывал свое мнение по самым заковыристым вопросам современности. И его предположения и пророчества в большинстве случаев попадали в самую точку.
Так, осенью 1913 года в Киеве во время процесса над молодым евреем Менделем Бейлисом, арестованным два года назад по обвинению в соучастии в ритуальном преступлении в отношении православного ребенка, Распутин неоднократно предсказывал самодержцу полную несостоятельность обвинения, умышленно раздуваемого антисемитами во главе с министром юстиции Щегловито-вым и будущим министром внутренних дел Макла-ковым. Действительно, перед судом присяжных, состоявшим в основном из крестьян, обвинения в том, что евреи во время своих тайных обрядов использовали православную кровь, было наголову разбиты защитой, а Бейлис оправдан.
27 апреля 1906 года в Петербурге в Таврическом дворце начала свою деятельность Первая Государственная дума. Казалось, все общество, возбужденное невиданным ранее органом власти, обратило свои взоры к депутатам, избранным самим народом. Однако нашлись и те, кто отнесся к Думе достаточно осторожно. Распутин не сразу высказался по поводу думцев, он присматривался к "народным избранникам" (попросив Вырубову объяснить, кто есть кто и кто какую партию представляет), побывал он и в Таврическом дворце, послушал выступления С. А. Муромцева - председателя Думы. Уже через месяц после того, как политическая эйфория испарилась, он произнес, обращаясь к графине Игнатьевой:
- Эх, матушка, понабрали говорунов, а почто, почто, я вас спрашиваю... Что они могут? Дом построить, лошадку запрячь, рожь от овса отличить, Не-е-ет... Да как же они о жизни нашей судить берутся?
- Нет, Григорий Ефимович, - возразил присутствовавший здесь же журналист Г. П. Сазонов, - вы не правы. Страной должны управлять профессионалы, те, кто в законах сведущ, кто дело свое имеет, кто, наконец, рубль заработать умеет.
- Не прав, говоришь, - Распутин прищурился, глядя в упор на Сазонова, - может быть, может быть. Но я не политик, а крошка малая, так рассуждаю. Кто на земле сидит, кто кормит, тот и решает, тот и суд вершит, тот и о законах должон первым сказать... А так... я думаю, Дума ента долго не проживет. Дай Бог, этим летом падет. (Первая Государственная дума была распущена в июле того же 1906 года.)
Депутаты Второй, Третьей и Четвертой Дум не жаловали Распутина (к тому времени о Григории Ефимовиче в России не знал разве что ленивый), поскольку он при каждом удобном случае - и устно, и в газетах, которые печатали его многочисленные интервью, - характеризовал депутатов не иначе как говорунами и с точностью почти до месяца указывал, когда та или иная Дума будет распущена. А председателю Второй Госдумы Федору Головину он предрек мученическую смерть, "когда брат пойдет на брата". (Головина, оставшегося в Советской России, поглотила волна репрессий конца тридцатых годов.)
Столкновения думцев с императором и премьер-министром вызывали у Распутина раздражение:
- Не трать ты силы, папа, не трать. Ты их переживешь, правду говорю.
(Последнее заседание последней Государственной думы произошло в конце февраля 1917-го. После образования Временного правительства надобность в Думе отпала, так как вопрос о власти был решен.)
- Они, как пауки, друг друга топчут, - заметил Григорий Ефимович, послушав стенограммы баталий, развернувшихся в Таврическом дворце вокруг аграрного закона, принятого летом 1910 года. - А того не знают, что мужик-то его не поймет, кровь пускать будет, но своих кусков не отдаст, чего бы ему ни сулили.
И зря они мужика травят, - сокрушался Распутин, - то в общину его, бедолагу, гонят, то из общины. Прости, Господи... Да пусть Ванька-то наш сам решит, чего он хочет. А то ведь сметет он все на своей дороженьке: и правого и виноватого... Аль мало он усадеб пожег, голов поотрывал, мало?
Председатель Четвертой - последней - Государственной думы Михаил Владимирович Род-зянко считал Распутина своим личным врагом и делал все, чтобы не допустить Григория Ефимовича к царской семье, к императору.
- Дурак, - произнес, усмехаясь, Распутин, - о себе бы подумал. Не любят же его, ох не любят... Лучше бы о старости своей подумал, деньжат на черный день подзаработал. Ведь умрет без гроша в кармане...
(Родзянко умрет в эмиграции, в страшной бедности, подвергаемый нападкам и усмешкам левых и правых, монархистов и социалистов. Кто помнит сейчас о Родзянко?)
Квартиру Распутина, расположенную в доме 64 по улице Гороховой (почти в центре Петербурга), посещали не только дамы бальзаковского возраста, стремившиеся хотя бы прикоснуться к старцу или услышать его речь, но и государственные мужи, "отягощенные думой о делах наиважнейших"... Политики и сановники всевозможных рангов заезжали к нему не без скрытого интереса и умысла: одни - чтобы уяснить для себя, что есть распутинский феномен, вторые - с желанием постараться свести Распутина как влиятельную силу на нет, третьи - стремясь заполучить старца в качестве своего союзника, четвертые -- рассчитывая, видимо, в мемуарах своих на старости лет упомянуть сей случай в назидание потомкам...
Беседы хозяина и гостей - ожидаемых с нетерпением и нежданных - затягивались порой далеко за полночь. Говорили обо всем - о большой политике, об императорской фамилии или о житейских проблемах, о болезнях детей или о ценах на хлеб, вспоминали старые времена или обсуждали последние выборы в Государственную думу. К концу беседы Распутин мог неожиданно огорошить собеседника "милым" (по его же выражению) предсказанием судьбы.
Павел Николаевич Милюков - лицо как у моржа, седая щетинка усов, колючий взгляд - не воспринимал Распутина всерьез и, лишь поддавшись уговорам своего думского коллеги, решил взглянуть на столичную знаменитость и удостоить своим визитом старца. Всю пятнадцатиминутную аудиенцию, просидев в углу большой комнаты, Павел Николаевич не проронил ни слова, бросая скептические взгляды в сторону Григория Ефимовича и его собеседников.
Распутин в долгу не остался:
- Смелый ты человек, Паша... Смелый и крепкий. Не из Сибири, случаем, а? Жить тебе до второго пришествия... Поверь... Но детям твоим отвечать за грехи твои... Поверь... Бог тебя сохрани. Аминь.
Милюков, скривив в ухмылке пухлые губы, не прощаясь, по-английски, вышел.
Сын Милюкова Сергей сгинул в окопах первой мировой войны. Дочь Наталья - его любимица, оставшись из-за больного мужа в большевистской России, сгорела от тифа, едва перешагнув двадцатилетний рубеж. Лишь старший сын, Николай, пережил отца, отдав ему последний сыновний долг, захоронив прах Павла Николаевича в семейном склепе.
Василий Витальевич Шульгин, человек храбрый и честный, но не без фантастический замашек, решив оградить Распутина от влияния "темных сил", заявился к Григорию Ефимовичу с утра пораньше и, вытянув из-под подклада своего модного макинтоша десятка полтора листов - план спасения России, изготовился произнести политический спич. Но Распутин остановил его своим характерным жестом: ладонью вперед, как бы "защищаясь" от своего собеседника:
- Милай, ты не шуми. Мы люди темные, политике не обучены. Но и о Расее тоже радеем.
Шульгин поперхнулся: старец как будто читал его мысли.
- Молчи, милай, молчи, - повторил Распутин. - Вот, чайку испей с вареньицем. Доброе оно, брусничное. Баба моя, жонка, значит, собирала.
Шульгин, опешивший от столь неожиданной встречи - ну как же, златоуста отвергли, - послушно принял поданный прислугой граненый стакан, уютно уместившийся в тяжелом серебряном подстаканнике.
- Вот вы, господа столичные, - отхлебнув кипятка, продолжил свой монолог Распутин, - все знаете, все умеете. (Шульгин отрицательно покачал головой.) Не спорь!.. Одного только не знаете, что ждет мужика, не можете предсказать, чем обернутся для него ваши шахер-махеры.
Секунда молчания.
- Да что мужик! Вы, молодцы, о себе-то ничего не знаете! Вот ты... (Шульгин напрягся.) Как, говоришь, тебя зовут? Василий Витальевич... Хорошо... Вижу, Вася, что по делам тебе и воздастся. Жизнь твоя, что горный ручей, течь будет извилисто: меж камней и корней. Испытаешь много, много найдешь, но и потеряешь немало. Отцовской избы долго не увидишь, силой вернут тебя на родную сторонку, здесь и умрешь. Будут имя твое всуе вспоминать, но... зерна от плевел все же отделят, и вернется к тебе все утраченное.
Шульгин, забыв про чай и свои "прожекты", вперившись взглядом в Распутина, не смел произнести ни слова.
Шульгин прожил девяносто восемь лет (своеобразный рекорд для российских политиков), но до конца дней своих сохранил ясность ума. На его долю пришлось столько событий, что хватило бы на несколько приключенческих романов. Он принял документ об отречении императора от престола, хлебнул лиха в годы гражданской войны, эмигрировав, тайно посетил большевистскую Россию и выпустил несколько книг о своих нелегальных путешествиях. В 1945 году чекисты арестовали его, уже достаточно пожилого человека, в Югославии и на долгие десять лет отправили "валить лес" в мордовские лагеря. Остаток дней своих он посвятил мемуарам, но воспоминания его были опубликованы лишь через два десятка лет после смерти.
Александр Дмитриевич Протопопов - юркий и шустрый, как ирландский сеттер, - крутился вокруг Распутина беспрестанно, всем своим видом давая понять, что кровно заинтересован в дружбе со старцем. Григорий Ефимович не чурался общества Протопопова, как, впрочем, и знакомств с другими личностями, которые при всем своем желании не могли скрыть стремления использовать дружбу с Распутиным в своих корыстных целях. С Протопоповым Григорий общался еще и потому, что чувствовал в нем неординарную личность: в его противоречивой натуре переплелись взаимоисключающие мотивы - смелость и нерешительность, доброта и жестокость, верность и патологическая подозрительность.
И Протопопова Григорий Ефимович не обошел своим вниманием: практически при каждой встрече он пророчески предвещал ему то служебные неурядицы (в министерстве внутренних дел), то семейные дрязги (скандалы, устраиваемые женой, уже стали притчей во языцех для многочисленной протопоповской родни), то тяжелые душевные срывы (Протопопов неоднократно посещал частную клинику тибетского целителя Жамсарана Бадмаева). Распутин своим умом дошел до понимания двойственности натуры Протопопова; тот то требовал от старца протекции в царской семье, то в открытую рассуждал о необходимости "ограничить влияние Григория на императорскую фамилию". Подобная игра в двойные стандарты долго продолжаться не могла. Распутин поставил точку в отношениях с неблагодарным министром и политиком решительно и бескомпромиссно. Как-то раз в один из теплых весенних вечеров, во время не очень шумного застолья Григорий Ефимович, ведя глазами по немногочисленной ватаге гостей, остановил свой взгляд на захмелевшем Протопопове:
- Что же ты, пес паршивый, ешь, пьешь у меня и сам же архаровцев своих заставляешь статейки скабрезные про меня строчить.
- Неправда ваша, Григорий Ефимович.
- Что? Не так, говоришь? Неправда, говоришь?.. А третьего дня...
(В одном столичном малочитаемом издании появилась очередная, посвященная похождениям старца статья, подписанная псевдонимом.)
- Это без моего ведома, Григорий Ефимович, - Протопопов развел руками, - разве за всеми уследишь?
Распутин набычился, гости притихли, ожидая неминуемой развязки.
- Видел я, Саша, - Распутин прикрыл глаза рукой, - венец терновый над твои челом; кровь видел, шмели жалят. Темнота все накрыла... и мрак, мрак!.. - Григорий сорвался в крик.
В комнате воцарилась полная тишина: никто не осмелился даже шевельнуть пальцем.
- Смерть твоя тобой порождена... Чрез ложь свою, насилие и погибнешь... - Распутин откинулся на спинку стула.
Еще секунда, и старец погрузился в глубокий сон. Через двадцать минут гости разошлись, последним ушел Протопопов. Когда он выходил, Распутин неожиданно открыл глаза и быстро перекрестил его.
Ровно через два с половиной года, в октябре 1918-го, бывший министр внутренних дел был расстрелян по приговору Советской власти. Говорят, что судили его именно те, кого еще недавно арестовывали по прямому указанию Протопопова.
Болезненное падение с заоблачных вершин на бренную землю Григорий Распутин обещал и извечным своим оппонентам - упомянутым уже В. А. Маклакову, Г. Щегловитову и А. Н. Хвостову.
- Не видать вам, братья, кущ небесных... Ждут вас тяготы неземные и смерть лютая... Воздадут вам за мои горести... По делам вашим и... - Возгласы эти сопровождали каждую, порой случайную встречу старца с могущественными министрами.
И действительно, все трое погибли в подвалах Лубянки в 1918 году.
И еще одно историческое лицо - директор департамента полиции Степан Белецкий. На первый взгляд он напоминал невыспавшегося бульдога, недоверчиво взирающего на мир сквозь щелки глаз. От его фигуры веяло чем-то недобрым, неискренним; казалось, что пиджак, ловко охвативший его мощные плечи, с трудом сдерживает тугую плоть, способную вырваться из очерченных портным швов и заполнить собой все окружающее пространство. Белецкий всегда расценивал Распутина как собственного врага, вынашивая планы ликвидации старца - и морально, и физически. И в то же время мог запросто позволить себе нежданно заявиться к нему на Гороховую в гости. Не вникая в подробности интриг вокруг своего имени, Григорий Ефимович оставался радушен и откровенен ко всем и со всеми. Откровенность эта многим приходилась не по душе, но распутинская прозорливость вызывала живой интерес у всех, даже у таких скептиков, как Степан Белецкий.
- Знаю, Степа, что за порядком блюдешь. Богоугодное это дело... Но не ведаешь, наверное, что червячок твое яблоко точит...
Белецкий заиграл желваками, занервничал. Уже месяца два, как из его ведомства происходила серьезная утечка информации: ряд осведомителей
"вышли из игры" и пропали без вести; две облавы, с такой тщательностью подготовленные, завершились ничем; двум транспортам с оружием и нелегальной литературой удалось проскользнуть из-за границы мимо расставленных полицейских и пограничных засад. Кто-то предупреждал о готовящихся операциях, но кто и как? Уж не об этом ли старец?
- Ты, Распутин, не юли, не ходи вокруг да около... Ты конкретно.
- Конкретно, это ты, Степа, можешь. Ты - большой человек, тебе и карты в руки. Но особо не размахивай, не зарывайся... Артель твоя скоро прикажет долго жить. Понял? Ась?
- Слушай, ты! - Белецкий закипал. - Ты мне зубы не заговаривай. Что ты мне отходную поешь, я тебя еще переживу.
Распутин скромно пожал плечами:
- На все воля Божья. Но чую я, что нам обоим предстоит принять смерть лютую.
Белецкий сжал огромные кулаки:
- Не знаю, как тебе, но я еще пожить хочу.
- Еще раз скажу, - Распутин отвел взгляд в сторону, - на все воля Божья...
В 1917 году департамент полиции был ликвидирован, а Белецкого расстреляли год спустя.
Статс-секретарю Александру Сергеевичу Та-нееву, светскому композитору, знатоку придворных интриг, столичных слухов и провинциальных сплетен, большому другу графини Игнатьевой и отцу Анны Вырубовой, при первой же встрече Распутин, мельком взглянув на него, высказал в три приема:
- Хитрый ты, но скоро поглупеешь. А помрешь быстро и легко. Ляжешь вечером и не встанешь. Я так вижу...
Так и случилось. Танеев умер тихо и спокойно - во сне.
"Грозна туча над Россией..."
Я не знаю, зачем и кому это нужно...
А. Н. Вертинский
Распутин, мрачный, больной и чем-то недовольный, 15 (по новому стилю 28) июля
1914 года вернулся из родного Покровского в Петербург (чтобы через неделю снова уехать обратно в Тобольскую губернию). Дню этому было суждено войти в историю.
Пока Распутин ехал к себе на извозчике по широким, но пустынным улицам Петербурга (население разъезжалось на дачи и на "юга", отдыхать), на другом конце Европы, на узкой и пыльной улице Сараево к автомобилю австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда бросился боевик из сербской (ох уж эта Сербия!) террористической организации "Единство или смерть" Чабринович. Забросав охрану эрцгерцога самодельными бомбами, он нырнул в ближайший переулок, а его "коллега" Гаврило Принцип, используя панику, двумя выстрелами из револьвера убил эрцгерцога и его жену. Первая кровь!
В Петербурге Григорий Ефимович был неспокоен, постоянно оглядывался по сторонам, чего-то опасаясь, прежде чем выйти из дому, спрашивал: "Рожи, рожи не видно?"
Никто не мог понять, что он имеет в виду.
22 июня (5 июля), провожаемый группой поклонниц и репортерами из столичных и провинциальных газет, выехал с дочерьми в родное Покров-ское.
Через неделю из далекой Сибири пришло срочное сообщение: 29 июня (12 июля) на Григория было совершено покушение. Некая Хиония Гусева (по одной версии - 42, по другой - 28 лет) ударила Распутина солдатским тесаком в живот. Гусеву скрутили местные крестьяне, и только вмешательство полиции спасло ее от расправы односельчан Распутина. Перед отправкой в тюрьму отчаянная террористка успела дать интервью петербургскому журналисту Давиду Фельдману, объяснив, что "убийством антихриста" хотела положить конец злу и обману, "который опутал всю Россию"...
Распутин, получив удар тесаком, собрав все силы, успел прошептать: "Бог ее лишил разу
ма" - и потерял сознание.
Психиатрической экспертизой Хиония Гусева была признана невменяемой и помещена в больницу. О ее дальнейшей судьбе ничего не известно.
Ранение оказалось не смертельным, помогла и вовремя сделанная операция на брюшной полости, и сильный организм Распутина начал возвращаться к нормальному состоянию буквально через несколько дней.
- То, что произошло с ним, не может не предвещать что-то ужасное, - расходились слухи, - старец сам об этом говорил.
- Быть войне или потопу, - шептались прихожане.