Гражданское общество, по Э. Геллнеру, есть не что иное, как обозначение особого социального порядка. Или, другими словами, особой формы социальной организации. Особенность ее заключается в двух вещах: в автономии политики от экономики и в отсутствии идеологической монополии.
Тем самым оно предстает уже не в качестве нормативного понятия (или не только в качестве нормативного понятия). Это – понятие, описывающее определенное устройство общественной жизни, причем достаточно прочное, чтобы не зависеть от способностей составляющих его индивидов. Граждане, из которых оно состоит, очень разные по своим качествам. Многие из них (а скорее всего, большинство) своекорыстны. Но даже если они не пройдут придирчивого теста на "гражданственность", им удается поддерживать строй, именуемый civil society.
Почему это происходит? Прежде всего потому, что реальные (а не сконструированные в руссоистской лаборатории) люди в одно и то же время руководствуются разными мотивами. Они, в зависимости от обстоятельств, проявляют себя и как своекорыстные частные лица, и как озабоченные общим благом граждане. Например, вставая на пути бульдозеров, чтобы не дать начать очередную "точечную застройку", или организуя акцию "синее ведерко", протестуя против злоупотреблений спецсигналами на чиновничьих автомобилях. Тем самым они одновременно отстаивают и свой частный интерес, и "общее благо", не говоря уже о том, что само "общее благо" нагружается различным смыслом в разных контекстах.
Следует ли пересматривать устоявшееся понимание гражданского общества?
Для автора этих строк отрицательный ответ на поставленный выше вопрос подразумевается сам собой. Согласно устоявшейся традиции словоупотребления гражданское общество понимается как промежуточная сфера между государством и приватной жизнью индивидов (сферой семьи). Иногда в эту схему вводится рынок, или сфера коммерческих отношений, и тогда гражданское общество – это "третий сектор" наряду с государством и бизнесом. Но каковы бы ни были нюансы, конститутивным моментом гражданского общества выступает его автономия от административно-политической машины, именуемой государством. Гражданское общество – это "совокупность различных неправительственных институтов, достаточно сильных, чтобы служить противовесом государству и, не мешая ему, выполнять роль миротворца и арбитра между основными группами интересов".
По Э. Геллнеру, гражданское общество возникает там, где есть институциональный и идеологический плюрализм. Это два основных условия возможности его развития. Первое – наличие множества конкурирующих друг с другом и взаимно уравновешивающих (т. е. препятствующих монополизации власти) институтов. Второе – ни одна из систем взглядов не может претендовать на окончательную истину (на статус "единственно верного" учения).
Понимаемое в таком ключе гражданское общество существует независимо от слабостей отдельных индивидов или всей их массы. Если угодно, оно даже предполагает эти слабости.
Впрочем, читатели сами решат, удовлетворяет ли их такой подход или им больше по душе подход Б. Капустина. Позволю себе лишь заметить, что существо этого подхода не просто обнаружить. В тексте российского автора, как мне показалось, сосуществуют разные концепции гражданского общества.
С одной стороны, Б. Капустин постоянно подчеркивает, что гражданское общество возможно лишь там, где есть граждане. Граждане же, как мы помним, есть там, где индивиды по капле выдавили из себя "буржуа" и научились работать для "всеобщего" (оно же "общее благо"). С другой стороны, в тексте Б. Капустина есть ряд пассажей, где он, отмежевываясь от "моралистических" трактовок гражданского общества, утверждает, что гражданских обществ может быть много. Сколько? Столько же, сколько существует трактовок "общего блага"? Тогда возникает вопрос, берет ли на себя автор бремя отделить агнцев от козлищ и установить критерий, по которому определенные его трактовки (например, человеконенавистнические – расистские, нацистские и т. д.) будут отброшены? Или такого критерия нет? Признаться, я не нашел в тексте Б. Капустина ясности по этому поводу. Единственное, что мне в этой связи удалось обнаружить (но что меня еще больше запутало), – это мнение российского философа (вернее, мнение Э. Гатмен, к которому Б. Капустин однозначно присоединяется), что "Ку-клус-клан" является "образцовой организацией гражданского общества", если в качестве критерия отнесения к нему принять "добровольность объединения, сетевой характер, наличие доверия между членами, приверженность общим, причем "постматериалистическим" ценностям".
С одной стороны, Б. Капустин не устает повторять, что гражданское общество есть там, где есть спонтанность, самоактивность, порыв, самоорганизованность. Там же, где есть институциализация, гражданскому обществу приходит конец. С другой стороны, автор периодически прибегает к тому ("институционалистскому") пониманию этого феномена, от которого столь энергично отмежевывается. В частности, ссылаясь на исследование Шерри Берман об истории нацификации Германии в период Веймарской республики, он говорит о "гражданских обществах", которые "не только не препятствовали, но способствовали подъему и победе нацизма". То есть он молчаливо отправляется от представления о гражданском обществе как совокупности институтов – некоммерческих организаций.
* * *
История понятия "гражданство" в нашей стране как-то не задалась. Это слово едва вошло в общественное употребление в эпоху реформ Александра II и начало набирать вес после Октябрьского манифеста 1905 г., как случилась катастрофа. При большевиках граждан вытеснили "товарищи". Единственной сферой, в которой словарь гражданства использовался, оказалась сфера уголовно-процессуальная ("гражданин начальник", "граждане судьи") и бюрократически-административная ("граждане, на выход!").
Столь же незавидная участь ждала при коммунистах понятие "гражданское общество". Ситуация вокруг этого выражения в русскоязычном культурном ареале может быть описана как блистательное отсутствие. Разительный контраст с обилием литературы на английском (прекрасно отраженным в работе Б. Капустина). Энтузиазм, который сопровождал появление у нас понятия "гражданское общество" на рубеже 1980-1990-х гг., довольно быстро сменился скепсисом, если не сказать – апатией.
И все же ни гражданство, ни гражданское общество не претерпели в постсоветской России такой масштабной девальвации, какую претерпел либерализм. Если дискуссии о русском будущем либеральной идеи сегодня выглядят как нечто почти фантастическое, то спокойное публичное и академическое обсуждение темы гражданства и гражданского общества вполне вероятны. Позволительно надеяться, что публикуемые ниже тексты сослужат добрую службу таким дискуссиям.
Б. Г. Капустин
Гражданство и гражданское общество
Введение
Тесную связь терминов "гражданство" и "гражданское общество" предполагает уже их этимология. Практически все европейские языки воспроизводят античное выведение "гражданина" – civitatus из "гражданской общины" – civitas. Да и как может быть иначе, если с точки зрения классики "гражданство есть продукт живых сил и самой общественно-политической атмосферы" той ассоциации людей, важнейшим определением которой оно является? То, что связь civitatus и civitas имеет субстанциальный, наполненный глубоким историко-политическим смыслом характер, показывает становление их аналогов в новоевропейских языках. Так, в английском языке лишь с XVI в. начинается оформление понятия citizen (гражданин) как производного от city (город), но отделенного от denizen (deinsein в староанглийском написании), обозначающего всего лишь "обитателя города". Citizen – в отличие от denizen – не просто живет в городе, но имеет определенные права, которыми его наделил город, обладает определенными способностями и умениями, воспитанными в нем городом и позволяющими эти права реализовывать, наконец, в установленных формах участвует в жизни города, тем самым осуществляя свои обязанности перед ним.
Действительно, гражданство выступает (используя термин Д. Хитера) сложным "кластером значений", в который входят, как минимум, определение легального и социального статуса, признаки политической идентичности, фокусировка культурной и политической лояльности, требование исполнения обязательств (долга) и ожидание осуществления прав, а также мерило "правильного" или подобающего поведения в обществе. Этот кластер – весьма подвижная конструкция. Разные эпохи и культуры меняли его конфигурацию, придавали различный удельный вес тем или иным его элементам, а также сообщали им весьма несхожие значения. Дать единственно правильное определение гражданства, похоже, нельзя в принципе. В логике политической и идеологической борьбы оно необходимым образом является "сущностно оспариваемым", и его содержание в решающей мере обусловливается историческими контекстами, в которых осуществляется гражданство. Однако тесная связь "гражданства" и "гражданского общества", предполагающая то, что они могут определяться только друг через друга, казалось бы, должна оставаться инвариантом, даже если ее конкретное содержание тоже исторически вариабельно.
Однако при обзоре современной литературы по темам "гражданство" и "гражданское общество" мы обнаруживаем, что эти понятия можно обсуждать раздельно, как если бы необходимая связь между ними отсутствовала или была аналитически несущественна. В самом деле, имеются большие массивы литературы, включающие и фундаментальные труды, в которых "гражданское общество" рассматривается вне какой-либо понятийной связи с "гражданством" и наоборот.
В обстоятельном обзоре современной литературы по теории гражданства У Кимлика и У. Норман выделяют шесть основных ее разновидностей, и среди них лишь одна определяется фокусировкой на связь "гражданства" и "гражданского общества". То, что вроде бы должно было служить отправной точкой любой теории гражданства, оказалось уникальной чертой одной специфической ее версии!
Но при внимательном рассмотрении и этой единственной версии теории "гражданства", которая как-то увязывает его с "гражданским обществом", возникает вопрос: показана ли эта связь в качестве необходимой, т. е. такой, вне которой не существуют, а потому немыслимы ни "гражданское общество", ни "гражданство"? Если отвлечься от собственно нормативных концепций, которые лишь постулируют эту связь в качестве должного, то придется признать, что показать ее в качестве необходимой в рамках рассматриваемой версии теории "гражданства" не удается. Обобщая опыт анализа этой связи, Т. Яноски заключает: "В то время как гражданство и гражданское общество являются в полном смысле различными категориями – первая относится к правам и обязанностям, обеспеченным силой государства, а вторая сфокусирована на социальных группах, находящихся в состоянии взаимодействия или противодействия друг другу, связь между ними эмпирически возможна". Но при этом важно понимать то, что "…теория гражданского общества не является теорией гражданства". Каждое из них имеет собственную объясняющую их теорию.
Признавая в целом справедливость этих выводов, необходимо сделать два существенных уточнения. Первое: они верны в отношении теорий, определенным образом понимающих и "гражданство" (в качестве производного от государства), и "гражданское общество" (как социальной сферы, отличной от государства). Второе: при иных трактовках "гражданства" и "гражданского общества" указанные выводы о сугубо эмпирическом и "случайном" характере связи между ними могут оказаться недействительными. Такие трактовки этих категорий и, как их следствие, понимание связи между "гражданством" и "гражданским обществом" в качестве необходимой тоже имеют место в современной литературе, пусть на ее идеологической периферии.