Прежде чем обсуждать синдикализм обратимся к изучению другого революционного движения, анархизма, который, как мы уже видели, возник одновременно с марксистским социализмом в середине девятнадцатого века. Идея анархистов не была новой. Анархистские представления появились заметно во время Французской революции, то дикие якобинские демагоги, как Эбер и Клотц проповедовали учения, которые были анархистскими во всём, кроме названия. Запуск анархизма как самосознания движения датируется серединой девятнадцатого века, его основателем был француз Прудон. Прудон взял название "анархия" (который ранее было ранее осуждено даже в революционных кругах) и принял его в исповедании веры, чтобы отделить себя от верующих в государственный коммунизм, который он ненавидел и презирал. Прудон был откровенно апостолом хаоса. "Я буду вооружаться до зубов против цивилизации!" воскликнул он? "Начну войну, которая закончится только с моей жизнью" Учреждения и идеалы были заброшены с непримиримой яростью. Возрождая изречение Бриссо, в "Собственность воровства", Прудон продолжал нападать религию в следующих фразах: "Бог это глупость и трусость; Бог - тирания и нищета; Бог есть зло для меня, то, Люцифер, сатана, может быть, демон, как вера моих отцов против Бога и Церкви!"
Когда Прудон основал анархизм, он не имел ни организационного мастерства, ни проповеднических способностей для выполнения важных результатов. Его ученики были немногочисленными, но среди них был тот, кто обладал талантами преуспеть там, где его учителю не удалось. Это был знаменитый Михаил Бакунин. Бакунин ещё один пример "испорченного гения". Выйдя из русской дворянской семьи, Бакунин рано обнаружил огромный интеллектуальный блеск, но его таланты были извращены его ожиданиями и турбулентными распоряжениями; так он в скором времени на безнадёжно покинул общество и погрузился в поток революции, родившейся в настоящее время в благоприятном товариществе Прудона. Как указано в предыдущей главе, Бакунин был действительно дома только в сопровождении социальных повстанцев, особенно среди преступников и бродяг, его любимый тост был: "За уничтожение всего правопорядка и спущенных с цепей злых страстей".
В период после шторма 1848 года; Бакунин был занят формированием своей партии. О его программе действий, можно судить по следующим выдержкам из его революционного Катехизиса, составленного для руководства его последователями. "Революционер" - говорил Бакунин, - "должен позволить ничему не стоят между ним и работой разрушения. Для него существует только одно единственное удовольствие, одно утешение, одно вознаграждение…одно удовлетворение - успех революции. День и ночь он должен есть, но одна мысль, но одна цель - непримиримое разрушение… Если он продолжает жить в этом мире, это только, чтобы уничтожить его тем вернее". По этой причине никакие реформы не должны быть поддержаны; напротив, "делается все возможное для усиления и увеличения зла и горя, которые будут на расстоянии протяженного времени изнашивать терпение народа и поощрять восстание в массовом порядке".
Легко увидеть, как анархизм, с его безмерным насилием и ненавистью к какому либо организованному социальному контролю, должен столкнуться яростно с марксистским социализмом, став устойчивым с более реформистским и эволюционистским характером. На самом деле, вся вторая половина девятнадцатого века наполнена борьбой между двумя соперничающими движениями. В этой борьбе социализм был более успешным. Анархисты сделали безумную ставку на победу в Парижской Коммуне 1871 года, но кровавый провал Коммуны дискредитировал анархизм и затянул в Социалистическое объединение большую часть Европы. Только в Италии, Испании и России (где Анархия процветала как "нигилизм") анархизм не получил никакого подобного перевеса в революционных кругах.
Тем не менее, анархизм жил как движение силового меньшинства, показывая свою деятельность главным образом бомбовыми метаниями и убийства коронованных особ или других выдающихся персонажей. Эти безобразия были названы у анархистов "пропагандой действием", и были предназначены терроризировать организованное общество и пробудить пролетариат в режим эмуляции в одно и то же время. Конечная цель анархистов была всеобщая резня "имущих классов". Как анархист Иоганн Мост заявил в своем органе, Freiheit, в 1880: "Это уже не аристократия и царственная власть, что люди намерены уничтожить. Вот, пожалуй, но смертельный удар или два ещё нужны. Нет, в наступающем натиске объекта для поражения всего среднего класса с уничтожением." Чуть позже тот же автор призвал: "Уничтожить весь презренный выводок! Наука сейчас вкладывает средства в наши руки, которые позволяют организовать массовое уничтожение зверей совершенно тихо и деловито!". В 1881 году Международный конгресс анархистов состоялся в Лондоне, приняли участие все сияющие огни анархии, в том числе "философские" анархисты, как князь Кропоткин, и резолюция затем совершила броском несколько зловещее сомнение в "ненасилии" утверждений "философской" фракции. Решение Конгресса заявило, что социальная революция должна была бы способствовать тесной международной акции "Комитеты каждой страны должны не отставлять регулярную переписку между собой и с главным комитетом ради дачи непрерывной информации, и их обязанность собирать деньги на покупку яда и оружия, а также открыть для себя места, пригодные для строительства шахт и т. д. Для достижения предлагаемой цели, уничтожение всех правителей, министров государства, дворянства, духовенства, наиболее известных капиталистов и других эксплуататоров, любые средства допустимы, и поэтому большое внимание следует уделять особое внимание изучению химии и подготовке взрывчатых веществ, как главного оружия".
Некоторые особенности в анархиста "пропагандой действием" следует особо отметить, так как они хорошо иллюстрируют фундаментальную природу анархистской мысли. Бакунин учил, что каждый акт разрушения или насилия - добро, либо непосредственно, уничтожение человека или мысли, которая возражает, или косвенно, сделав и без того невыносимый мир хуже раньше, и, таким образом, ускоряя социальную революцию. Но, в деле убийства часто лучше убить хороших лиц и избавиться от злых, потому что, как Бакунин выразился в его революционном Катехизисе, злые угнетатели - "люди, которым мы уступаем жизнь на временной основе, в порядке, что, серией чудовищных актов они могут довести народ до неизбежного восстания". Убийство злых людей не подразумевает действительно ценную критику существующего социального порядка. "Если вы убиваете неправедного судью, вы можете понимать только то, что вы думаете, судьи должны быть справедливыми; но если вы отказываетесь от этого способа и убиваете справедливого судью, то ясно, что вы не согласны с судьями вообще. Если сын убивает плохого отца, то это - акт, хотя достойный в своей скромности, кстати, но он не выводит нас много дальше. Но если он убьёт хорошего отца, он режет в корне всю эту вредоносную систему семейного уюта и любящей доброты и благодарности, на которой данная система в значительной степени основана".
Такой дух анархизма. Теперь анархизм примечателен не только само по себе, но и как один из главных движущих сил в том, что много важнее движения "синдикалистов", которое мы сейчас рассматриваем. Значимость синдикализма и рост большевизма трудно переоценить. Не будет преувеличением сказать, что это самое страшное социальное явление, которое мир когда либо видел. В синдикализме мы имеем первую в истории человечества полноправную философию Недочеловека - пролог этого огромного восстания против цивилизации, начавшегося с русского большевизма фактически.
Если мы рассмотрим синдикализм в простом техническом экономическом аспекте, то его полное значение не является очевидным. Синдикализм берёт свое название от французского слова Syndicat или "Сделка Всесоюзная" и, в своём узком смысле, означает передачу орудий производства из частной или государственной собственности под полный контроль организованных рабочих соответствующих профсоюзов. Экономически говоря, синдикализм, таким образом, нечто среднее между государственным социализмом и анархизмом, государство должно было быть отменено, но федерация рабочих профсоюзов, а не анархия, занимает своё место.
Просмотрев его в этом абстрактном, техническом смысле, синдикализм не представляет никаких специальных поразительных инноваций. Именно тогда, когда мы рассматриваем "оживляющий дух синдикалистов", их общую философию жизни и то, каким образом они предлагают для достижения своих целей, мы понимаем, что мы находимся в присутствии зловещей новинки - зрелой философия Недочеловека. Эта философия Недочеловека сегодня находится под названием "большевизм". Перед русской революцией он был известен как синдикализм. Но большевизм и синдикализм в основном одно и то же. Советская Россия никогда действительно изобрела ничего нового. Она просто практиковала то, что другие проповедовали в течение многих лет с такой адаптацией переносят теории на практику.
Синдикализм, как организованного движения, в первую очередь работа двух французов, Фернана Пеллутье и Жорж Сорель. Так же, как были социалисты до Маркса, также были синдикалисты до Сореля. Интеллектуальным предшественником синдикализма был Прудон, в своих трудах ясно обрисовавший теорию синдикалистов. Что касается дикого, насильственного, бескомпромиссного духа синдикализма, он явно анархистский по происхождению, черпал вдохновение не только у Прудона, но и у Бакунина больше всего, и у всех остальных, как яростная компания восстания.
"Бунт!" Существует суть синдикализма - бунт, и не просто против современного общества, но и также против марксистского социализма. И восстание было своевременным. Когда, в самом конце девятнадцатого века, Жорж Со-рель поднял у повстанцев знамя синдикализм, время ждало человека. Пролетарский мир был полон недовольства и разочарования в долгосрочной доминирующей марксистской философии. Полвека прошло с тех пор, как Маркс впервые проповедовал свое Евангелие, и революционное тысячелетие нигде не было видно. Общество не стало миром миллиардеров и нищих. Великие капиталисты не проглотили все. Средние классы все-таки выжили и процветают. Хуже всего, с революционной точки зрения, что старшие классы рабочих классов процветали. Квалифицированные рабочие становились рабочей аристократией. Они были приобретателями собственности и, следовательно, растущими капиталистами; они поднимали уровень жизни и, таким образом росли буржуа. Общество, казалось, наделено странной живучестью! Было даже реформирование многих нарушений, которые Маркс считал неизлечимыми. Когда же был пролетариат для наследования земли?
Пролетариат! Это было ключевое слово. Авангард, и даже основная часть общества, может быть довольной на марше, но за ней отставал рваный арьергард. Здесь были, в первую очередь слои низшего рабочего класса - "Руководство пользователя" рабочих в более узком смысле, относительно больные - наёмные и зачастую жестоко эксплуатированные. За ними снова пришли пестрые, отклоненные и неудачники общества. Деклассированные, жертвы социальных пороков, жертвы плохой наследственности и собственных пороков, нищие, дефективные, вырожденцы, и преступники - они все были там. Они были там по многим причинам, но все они были несчастны, и все они были связаны друг с другом определённой солидарностью - угрюмой ненавистью к цивилизации, где они были так малы, чтобы надеяться на лучшее. Для этих людей эволюционный, "реформистский" социализм был слабым утешением. Потом синдикалисты перспективой видели не эволюцию, а революцию; не в тусклом будущем, но здесь и сейчас; не бескровный "захват" "рабочими", гипотетически растягивающийся включением практически всего общества, но кровавая "диктатура" пролетариата в его узком, революционном смысле.
Вот они жили надеждой и перспективой мести! Это странно тем, что несколько коротких лет должны были видеть революционных социалистов, анархистов, все антиобщественные силы всего мира, сгруппированные под знаменами Жоржа Сореля? Какое то время они шли под разными названиями: синдикалистов во Франции, большевиков - в России, "ИРМ" - в Америке но в действительности они составляли одну армию, созданную для одного войны.
Теперь чем была эта война? Это была, в первую очередь, война за завоевания социализма, как предварительные завоевания до завоевания общества. Везде ортодоксальные социалистические партии были яростно нападающими. И эти синдикалистские нападения были очень грозными, потому что ортодоксальные социалисты не обладали моральными линиями обороны. Их руки были парализованы вирусом их революционной традицией. Эволюционные и не воинствующие социалисты могли бы стать на практику, в теории они остались революционерами, их этика продолжала быть этикой разрушений "классовой войной" против "имущих классов" и "диктатуры пролетариата".
Американский экономист Карвер хорошо описывает этику социализма в следующих строках: "марксистский социализм не имеет ничего общего с идеалистическим социализмом. Он опирается не на убеждения, но на силу. Он не исповедует веру, как это делали старые идеалисты, что, если социализм добьётся успеха, то он всех привлечёт к себе. На самом деле, он не имеет идеалов, он материалистический и боевой. Будучи материалистическим и атеистическим, он не имеет никакого использования таких терминов, как право и справедливость, если он состоит не в том, чтобы успокоить совесть у тех, кто все ещё тешит себя такими суевериями. Он настаивает, что эти термины являются лишь условностями; понятия просто пугала, изобретённые правящей кастой, чтобы держать массы под контролем. В общепринятом смысле этого слова от этой сырой материалистической точки зрения не существует ни правильного, ни неправильного, ни справедливости, ни несправедливости, ни добра, ни зла. Пока люди, ещё верящие в такие глупые понятия, не выгонят из своих умов их, они никогда не поймут первые принципы марксистского социализма."
"Кто создаёт наши представления о добре и зле?" - спрашивают социалисты, "правящий класс. Зачем? Чтоб утвердить своё господство над массами, лишив их власти, чтобы думать за них. Мы, пролетарии, когда мы получим власть, будем доминировать в ситуации, будем правящей кастой, и, естественно, должны делать то, что правящие касты всегда делали, то есть, мы будем определять, что правильно и что неправильно. Вы спросите нас, если то, что мы предлагаем именно то, что вы подразумеваете под справедливостью. Вы спросите, если это правильно? "что вы имеете в виду, не так ли? Это будет хорошо для нас. Это всё, что по праву и справедливость когда либо делали или когда либо могли означать".
Как отмечает Гарольд Кокс: "Социализм ставит своей целью уничтожение капитализма, и для этой цели он рекомендует или потворствует поведению, которое мир до сих пор осудил как преступное… Реальная этика социализма является этикой войны. То, чего социалисты хотят, не прогресс в мире, как мы его знаем, но уничтожение этого мира в качестве прелюдии к созданию нового мира собственного воображения. Для выигрыша этой цели они должны обратиться за поддержкой к каждой силе, что делает для расстройства и обратиться к каждому мотиву, стимулирующему классовую ненависть. Их этическая перспектива является прямо обратной той, вдохновлявшей все великие религии мира. Вместо попыток достичь мира на земле и доброй воли среди людей они выбрали своей цепью всеобщую войну, и они сознательно делают свой призыв к страстям зависти, ненависти и злобы".
Таковы нравственные основы социализма. Надо отметить, что марксистский социализм был смягчающим всё это, и стал в конце девятнадцатого века преимущественно тихим, "реформистским" движением - на практике. Но эта мирная поза ранее предполагалась не из за этических перемен, а из-за двух практических соображений. В первую очередь, Маркс учил, что общество может быть легко разрушено за счет собственных дефектов; что "имущие классы" бы быстро уничтожили друг друга; и что социалисты могут ждать дряхлости общества, прежде чем дать ему смертельный удар, вместо того, чтобы рисковать в сомнительном бою, пока оно было ещё сильно. На втором месте, социализм, как исповедование веры, приветствовал "либеральных" новообращённых, но понял, что они не будут "приходить" в больших количествах, если он не может представиться "реформистским" лицом к ним.
Реформистский социализм в его нынешнем виде в конце девятнадцатого века почил на двусмысленных моральных устоях. Его политика была основана не на принципе, а на простой целесообразности. Синдикалисты увидели это, и использовали его с убийственной силой. Когда реформистские лидеры осуждали дикое насилие синдикалистов, синдикалисты смеялись над ними, дразнили их отсутствием мужества и указывали, что морально все они были в одной лодке. Синдикалисты потребовали, чтобы принципиальные вопросы были исключены, что они не имеют значения и что дебаты должны ограничиваться вопросами политики.
И здесь, опять же, синдикалисты имели социалистов рядом. Синдикалисты утверждали (достаточно справедливо), что автоматическая социальная революция Маркса не была видна, что общество не было на смертном одре, и что, если оно скоро умрёт, оно должно быть убито - насильственными методами социальной революции. На самом деле, синдикалисты вызывались как сам Маркса на этот счет, ссылаясь на его юношеские революционные призывы, сказанные прежде, чем он создал в утопические заблуждения "Капитал".
Эти заблуждения, вместе со всеми последующими "реформистских" наслоений, синдикалистами презрительно отбрасываются. Этика "классовой борьбы" была объявлена во всей своей обнаженной жестокости. "Компромисс" и "эволюция" были также язвительно отвергнуты. Синдикалисты учили, что первые шаги к социальной революции должны быть уничтожением всей дружбы, симпатии, или сотрудничества между классами, систематическое культивирование непримиримой классовой ненависти, углубление непреодолимого раскола классов. Все надежды на улучшение жизни общества мирными политическими методами должны были быть решительно отвергнуты, внимание отныне сосредоточено на мрачном деле классовой войны.
Эта война не должна была быть отложена до некоторого благоприятного момента; она должна было начаться сейчас, и вестись с постоянно возрастающей яростью до полной и окончательной победы.
Жорж Сорель сказал: "Насилие; классовая борьба без пощады, состояние постоянной войны должны были стать отметинами социальной революции". Как другой французский синдикалист, Пуже, выразил это: "Революция является работой всех моментов, на сегодняшний день, а с завтрашнего дня: это непрерывное действие, каждый день борьба без перемирия или задержки против сил назначения грабительских цен".