Постдемократия - Колин Крауч 10 стр.

Попытки сочетать сферу услуг, которые до сего момента оказывало преимущественно государство, с капиталистической практикой принимают самые разные формы: рынки в рамках госсектора; прива­тизация при полной рыночной свободе или в ее от­сутствие; выдача подрядов на крупные строительные проекты и на оказание услуг, порой в отсутствие при­ватизации либо рынков. Взаимосвязь между рынком и частной собственностью не столь однозначна, как принято считать. Несомненно, полная свобода рынка наряду с частной собственностью на экономические ресурсы создает условия для эталонного капитализ­ма, описанного в учебниках по экономике, и два этих критерия вполне сочетаются друг с другом. Однако вполне возможны и рынки без частной собственно­сти: ведомство, распоряжающееся коллективными ре­сурсами, может использовать систему цен и талонов с целью создания рынка для распределения этих ре­сурсов в рамках государственных или благотвори­тельных организаций. Такая идея стояла за многими реформами социальных услуг в 1980-х годах, особен-но в Великобритании, которые нередко предшест-вовали реальной приватизации. От госучреждений требовалось торговать услугами с другими организа­циями так, как если бы они находились в рыночных условиях, отказавшись от профессионально-коллеги­альной модели, прежде регулировавшей их взаимоот­ношения. В качестве важного примера можно упомя­нуть внутренний рынок, созданный в рамках Нацио­нальной службы здравоохранения.

Для обозначения всех этих практик мы будем поль­зоваться обобщенным термином "коммерциализа­ция", поскольку каждая из них строится на идее о том, что качество общественных услуг возрастет, если су­ществующие практики и этос государственной служ­бы будут частично заменены практиками и этосами, типичными для коммерческого сектора. Такой тер­мин более точен, чем "маркетизация", поскольку ряд из происходящих сейчас процессов ведет к искаже­нию рынка вместо его очищения. Кроме того, "ком­мерциализация"- более общий термин по сравнению с "приватизацией", поскольку та,строго говоря,отно­сится только к передаче тех или иных активов в дру­гие руки.

Величайшие достижения капитализма и его гос­подство связаны с индустриализацией. Созданная последней возможность массового производства по­требительских товаров привела к раскручиванию спирали инвестиций в заводы и оборудование, про­изводства и продажи товаров и дальнейшего инве­стирования прибыли от этой продажи: этот механизм и стал основой богатства и процветания XIX-XX ве­ков. Но капитализм расширяет свои рамки, не только создавая новые товары и производственные методы, но и энергично распространяясь на все новые и новые сферы жизни. Посредством процесса, известного как коммодификация, человеческая деятельность, про­исходящая вне рамок рынка и системы накопления, втягивается в их пределы. И это относится не только к производству материальных товаров, но и к услугам. Собственно, капитализм зародился в Европе на изле­те Средневековья именно в секторе услуг, главным об­разом в банковском деле, которое в последние десяти­летия снова стало его фундаментом, - мы опять ви­дим движение по параболе.

Капитализм может расширить свои пределы, если услуги, которые ранее воспринимались как обще­ственные или семейные обязательства, переводятся в область наемного труда и становятся оплачиваемы­ми. Многие политические конфликты прежних двух столетий были связаны с барьерами, которые всевоз­можные иные силы, такие как церковь или рабочий класс, пытались возвести вокруг агрессивного капи­тализма, стремящегося подмять под себя все новые и новые сферы жизни. В конце концов противобор­ствующие стороны пришли к различным компро­миссам: воскресенья и прочие религиозные праздни­ки были более-менее исключены из капиталистиче­ской рабочей недели; семейная жизнь не подверглась коммодификации, главным образом благодаря уходу большинства замужних женщин с рынка труда; экс­плуатация труда подверглась различным ограниче­ниям; наконец, к середине XX века ряд базовых услуг был по крайней мере частично отобран у капитализ­ма и рынка, поскольку их предоставление было сочте­но слишком важным и необходимым для всех. Как от­мечал Т.Х.Маршалл (Marshall, 1963), люди приобре­ли право на эти товары и (в первую очередь) услуги не потому, что могли покупать их на рынке, а благо­даря своему статусу граждан. Право на определенные услуги стало признаком демократии, таким же, как не­возможность купить на рынке право голоса или пра­во на справедливый суд; предоставление таких услуг через рынок означало бы снижение качества граж­данства. (В большинстве капиталистических обществ идея о том, что юридические и демократические права защищены от посягательств рынка, по сути, является мифом. Богатые люди и группировки могут нанимать себе лучших адвокатов, а в придачу к своим демокра­тическим правам имеют возможности для лоббирова­ния. Однако на риторические лозунги равенства перед законом и перед урной для голосования никто не по­кушается.) Эти услуги не обязательно предоставляют­ся бесплатно, но их оплата носит символический ха­рактер и ни в коем случае не призвана регулировать их распределение или дозирование.

Список таких услуг менялся с течением времени и от страны к стране, но обычно он включает в себя право на образование определенного уровня, на здра­воохранение, на отдельные виды ухода (в том числе ухода за детьми) в случае необходимости, и на финан­совое вспомоществование в случае старости, а также временной или постоянной потери заработка вслед­ствие увольнения, болезни или инвалидности.

Хотя порой эти исключения из сферы коммодифи-кации и рынка становились объектом острых и оже­сточенных конфликтов, задача тех, кто пытался огра­ничить проникновение капитализма в социальную жизнь, облегчалась тем фактом, что в течение боль­шей части этого периода наилучшие возможности для получения прибыли и расширения границ рынка ле­жали в области промышленного производства. Это­му процессу был придан особенно мощный импульс в эпоху Второй мировой войны, когда западный мир переживал фазу демократического подъема, а потреб­ности резко технологизировавшейся войны послужи­ли внешним толчком для всевозможных изобретений, исследований и открытий с их последующим разно­сторонним использованием в мирное время. Запад­ный капитализм в каком-то смысле расслабился, вос­пользовавшись теми возможностями, которые при­несли ему важные компромиссы в отношении прав трудящихся и социального обеспечения. К концу 1960-х и началу 1970-х годов эта тенденция достиг­ла своего пика. Мы снова видим здесь те же процес­сы, что уже рассматривались ранее в качестве ключе­вых факторов, определяющих траекторию демократи­ческий параболы.

При сохранении высокого темпа инноваций в про­изводстве предметов потребления последующие крупные разработки требовали все более дорогостоя­щих исследований и крупномасштабных инвестиций. В то же время начали открываться новые возможно­сти по предоставлению богатеющему населению раз­нообразных услуг, включавших в себя новые формы распределения, туризм, новые разновидности фи­нансовых и прочих деловых услуг, набирающие по­пулярность рестораны и прочие виды общепита, воз­росший интерес к возможностям здравоохранения, образования, к юридическим и прочим профессио­нальным услугам. Капиталистические компании все чаще обращались к этим секторам как к источникам прибыли - сперва наряду с промышленным произ­водством, а затем и вместо него.

Но при этом возникала проблема. Некоторые из вышеназванных услуг в потенциале весьма прибыль­ны, а в их предоставлении заинтересовано большое количество людей, однако они входят в компетенцию государства всеобщего благосостояния и в качест­ве оформившихся в середине века атрибутов граж­данства ограждены от частного владения и от рын­ка. Пока существует государство всеобщего благо­состояния, эти потенциальные сферы извлечения прибыли остаются недоступны капиталу. Поэто­му постиндустриальный капитализм пытается отме­нить соглашения, заключенные его индустриальным предшественником, и снести барьеры на пути ком­мерциализации и коммодификации, предусматри­ваемые существующими концепциями гражданства. В этом ему оказывает всяческую поддержку Всемир­ная торговая организация (ВТО), на которую власти самых могущественных государств мира возложили задачу по либерализации международного обмена то­варами и услугами. У ВТО нет никаких других обя­зательств и никаких иных гуманитарных приорите­тов; этот институт создан на волне постдемократии и обладает абсолютно постдемократическим набором обязанностей.

Единственное право, которое ВТО защищает от от­крытой конкуренции - это патентное право, и отсюда следует та поддержка, которую вто оказывала (до тех пор, пока эта практика не превратилась в крупную по­литическую проблему) многонациональным фарма­цевтическим фирмам, препятствуя бедным странам в торговле дешевыми, конкурентоспособными вари­антами жизненно необходимых лекарств. Помимо ли­берализации существующих рынков, ВТО старается внедрить рыночные отношения в те сферы, где преж­де господствовали иные принципы. В первую очередь объектом ее усилий становится государство всеобще­го благосостояния, включая государственное образо­вание и здравоохранение как области, которые долж­ны быть открыты для рынков и для приватизации (Hatcher, 2000; Price, Pollock and Shaoul, 1999). В ре­зультате этого нажима набор гражданских атрибутов почти повсеместно подвергается серьезным атакам.

ГРАЖДАНСТВО И РЫНКИ

Важной отправной точкой для критики призывов к неразборчивой коммерциализации может служить то соображение, что максимизация рынков и частной собственности зачастую вступает в конфликт с дру­гими целями человеческого существования. В то вре­мя как ВТО не готова и не обязана их учитывать, от­дельные правительства, организации и частные лица вправе задаться вопросом: следует ли некритиче­ски относиться к перспективе полной маркетиза-ции как к единственному критерию, определяющему нашу жизнь? Попытка помешать подобным дискусси­ям равнозначна наложению серьезных ограничении на демократию. В принципе несогласных с этой идеей не найдется, за исключением каких-нибудь крайних либертарианцев. Например, вряд ли кто из консер­ваторов (или кто-то еще) подписался бы под требо­ванием загнать в рыночные рамки сексуальные от­ношения или отношения между родителями и деть­ми. Практически никто из консерваторов и немногие из либералов согласятся с тем, что национальный по­литический суверенитет может стать предметом ры­ночной торговли и что право людей на смену страны проживания должно регулироваться только состоя­нием рынка труда, а не государственной иммиграци­онной политикой.

Рынок не может быть абсолютным принципом, ка­тегорическим императивом, поскольку представля­ет собой не самоцель, а лишь средство достижения цели. Рынок нужен нам потому, что его правила по­зволяют принимать решения о распределении ресур­сов, в наибольшей степени отвечающие нашим целям, в чем бы эти цели ни состояли. В отношении других способов распределения ресурсов никогда нельзя ска­зать наверняка, позволят ли они так же эффективно, как реальный рынок, просчитать все сопутствующие издержки, включая издержки упущенных возможно­стей. Но это не отменяет двух принципиальных мо­ментов: того, что рынок не всегда в состоянии учесть все значимые факторы при выборе товара, и того, что рыночные методы сами по себе могут негативно от­разиться на качестве товара. Первый момент име­ет серьезное практическое значение, но его по край­ней мере можно преодолеть, улучшая качество самого рынка. Например, если в цене товара не учитываются издержки от загрязнения окружающей среды, произо­шедшего в процессе его производства, то можно вве­сти налог, равный этим издержкам, и это, в свою оче­редь, отразится на цене.

Второе возражение - о том, что рыночные отноше­ния как таковые негативно сказываются на самом то­варе,- носит более фундаментальный характер. На­пример, большинство людей считает, что сексуальные отношения, предлагаемые по принципу проституции, заведомо уступают сексуальным отношениям неры­ночного характера. Проституцию, несомненно, мож­но усовершенствовать, если изменить состояние рын­ка сексуальных услуг: например, если легализовать ее, то снизится уровень эксплуатации и улучшатся усло­вия, в которых оказываются эти услуги. Но все это не снимает вышеупомянутого возражения, которое связано с абсолютным суждением о качестве товара.

Можно ли счесть возражения такого рода при­менимыми в сфере гражданских услуг? Этот вопрос завязан на две ключевые проблемы, к которым мо­жет привести применение коммерческого подхо­да: на проблему искажения и проблему остаточного принципа.

ПРОБЛЕМА ИСКАЖЕНИЯ

Предоставление товаров и услуг посредством рын­ка включает сложную процедуру создания преград, не позволяющих потребителям получать эти товары и услуги бесплатно. Порой при этом изменяется сам характер товара. Мы миримся с этими искажениями, поскольку иначе большинство товаров и услуг будут нам вообще недоступны. Так, очевидно, что торгов­цы не станут строить магазинов, если мы не будем признавать оплату наличными и вообще всю про­цедуру обмена товара на деньги. Однако бывают слу­чаи, когда необходимая степень искажений настолько снижает качество товара или возводит настолько ис­кусственные барьеры, что потребитель вправе усом­ниться, оправданны ли такие меры: например, когда предпринимателю позволяют купить кусок побере­жья и взимать плату за доступ на пляж и прогулки по утесам. Можно также вспомнить телевизионные программы, прерываемые рекламой, которая необхо­дима для оплаты их производства.

Более показательный пример мы находим в дея­тельности Агентства помощи детям, созданного в 1980-х годах британским правительством консерва­торов с целью добиться увеличения суммы алимен­тов, выплачиваемых родителями (как правило, от­цами), не помогающими своим бывшим супругам в воспитании детей. Будучи порождением неолибе­рального подхода, Агентство не было заинтересовано в соблюдении справедливости и беспристрастности, предусматриваемых элементарной моделью юриди­ческих гражданских прав. По сути, Агентство выпол­няло роль частной компании по сбору долгов, а его персонал был финансово заинтересован в том, что­бы обеспечить максимальную прибыльность выде­ляемых Агентству государственных средств. Соответ­ственно, Агентству было проще выколачивать больше денег из тех отцов, которые не скрывались и уже пла­тили какие-то алименты, чем искать тех, кто вообще ничего не платил. В смысле идеалов справедливости и беспристрастности такой подход представлял со­бой искажение заявленной цели, приводя к тому, что Агентство стало крайне непопулярной организаци­ей и не пользовалось никаким доверием. Но, исходя из логики хорошего бизнеса, Агентство избрало вер­ную стратегию для максимизации прибылей. Прин­ципы правосудия были принесены в жертву деловым принципам.

Другая форма искажений связана с искусственны­ми попытками создания показателей, которые мог­ли бы служить аналогами цены, особенно на теневых рынках, часто создающихся в сфере общественных услуг с целью избежать тех или иных проблем при­ватизации и в то же время воспользоваться важны­ми преимуществами рынка. В тех случаях, когда ры­нок виртуален, а товары и услуги реально не являют­ся предметом продажи, возникает сильное искушение к тому, чтобы избрать на роль показателей те вели­чины, которые легко измерить, вместо реально зна­чимых характеристик товара или услуги. Поставщи­ки услуг склонны уделять основное внимание тем аспектам своей работы, которые учитываются в этих показателях, пренебрегая другими аспектами не по­тому, что те, в принципе, менее важны, а потому что их сложнее вычислить. К подобным искажениям при­вели попытки правительства новых лейбористов в Ве­ликобритании поставить во главу угла сокращение определенных списков нуждающихся в медицинском обслуживании: руководители учреждений здраво­охранения и врачи сосредоточили усилия и ресурсы на тех направлениях, которые проходили через про­цедуру оценки и приобретали политическую значи­мость, за счет других аспектов своей работы, остав­шихся в тени. Видимая эффективность такого подхо­да порой бывает весьма иллюзорна, поскольку вполне может случиться так, что легко измеряемые показа­тели в реальности далеко не самые существенные, и в результате мы получим снижение фактической эффективности. Конечно, число показателей можно увеличивать, но это в конце концов приведет к пере­грузке работников всякого рода расчетами и к чрез­мерной забюрократизированности.

Ценность показателя зависит от того, насколько точно он измеряет свойство, необходимое потребите­лю, а с этим могут возникнуть проблемы даже на на­стоящих рынках. Вычисление акционерной стоимо­сти компании нередко дает искаженное и ошибочное представление о том, чего стоит компания в долговре­менном плане; курсы обмена валют зачастую весьма отдаленно связаны с их относительной покупатель­ной способностью; относительная прибыльность - не единственный законный метод сравнения ценно­сти двух родов деятельности. Эта проблема усугуб­ляется в случае теневых или искусственных рынков типа тех, что существуют в сфере общественных услуг. Здесь показатели обычно выбираются не пользовате­лями, а политиками или администраторами и в ре­зультате чаще удовлетворяют политическим или управленческим критериям, а не запросам клиентов, которые, в принципе, и представляют собой главную цель прилагаемых усилий. В биржевой разновидно­сти капитализма, которая стала преобладать к концу XX века, эта проблема показателей перестала служить предметом беспокойства. На примере большого числа компаний из области информационных технологий, которые имели высокую акционерную стоимость еще до того, как что-то продали потребителям, мы видим, что стоимость акций фирмы стала абсолютно само­довлеющим фактором: если достаточно много людей верит в то, что акционерная стоимость сама по себе является важным показателем, они станут покупать акции, оправдывая величину акционерной стоимо­сти (Castells, 1996, ch. 2). Подобная экономика уязви­ма для внезапных кризисов доверия, во время кото­рых рушатся эти карточные домики. Но проходит не­много времени, и карточные домики строятся заново.

Кроме того, экономика подобного типа крайне уяз­вима для коррупции, что стало очевидно во время разгоревшихся в США вышеупомянутых аудиторских скандалов. Хотя подобная практика всеми осуждает­ся, в сущности, она может быть оправдана с точки зрения так называемой новой экономики, созданной в 1990-х. Если ценность экономической деятельно­сти определяется исключительно стоимостью акций, и если эта стоимость реальна в том смысле, что доста­точно много инвесторов верят в ее реальность и по­купают акции, то что плохого в том, чтобы попытать­ся восстановить пошатнувшееся доверие, сделав вид, что компания приносит прибыль? При условии, что достаточное число людей в это поверит, акционерная стоимость компании снова вырастет и все закрутит­ся по новой.