Конечно, французская école maternelle далека от идеала. Воспитатели – даже хорошие – работают по договору временного найма. (У главной воспитательницы есть помощница, на подхвате, – принести карандаши и краски, отвести ребенка в туалет, разнять расшалившихся малышей.) Существует вечная проблема с финансированием, не всем детям хватает мест. В группе Бин двадцать пять человек – кажется, много, но бывает и больше.
Среди плюсов детского сада: платим мы только за обеды (их стоимость определяется в зависимости от дохода родителей – от 13 центов до 5 евро в день). Наш сад в семи минутах пешком от дома. Открыт с 8.20 до 16.20, четыре дня в неделю. Маме в таких условиях очень легко работать. Дополнительно за небольшую плату есть группа продленного дня, где можно оставить детей до вечера и по средам. Группа работает также в каникулы и почти все лето: когда тепло, малышей водят в парки и музеи.
Благодаря детскому саду моя маленькая дочка-американка постепенно превращается во француженку. По правде говоря, сад "офранцуживает" даже меня. В отличие от яслей, родители в детском саду проявляют живой интерес и к Бин, и ко мне. Нашу семью теперь рассматривают как спутников, с которыми придется провести несколько лет до школы (в отличие от яслей – тогда было непонятно, в какие сады пойдут дети). В группе Бин есть несколько мамочек с маленькими детьми – они в декретном отпуске. Когда я забираю Бин в конце дня и веду в парк через дорогу, мы с ними общаемся, пока дети играют. Нас даже приглашают в гости на ужины, полдники и дни рождения!
Благодаря саду мы все больше и больше погружаемся во французскую жизнь. И все больше понимаем, что в семьях французов соблюдают незнакомые нам правила. После ужина в гостях у моей подруги Эстер и ее мужа (наши девочки одного возраста) Эстер вдруг начинает сердиться, когда ее малышка отказывается выходить из комнаты, чтобы попрощаться. Наконец Эстер заходит в детскую и буквально вытаскивает ребенка за руку.
– Au revoir, – смущенно произносит четырехлетка, и Эстер успокаивается.
Разумеется, и я учу Бин "волшебным словам": "пожалуйста" и "спасибо". Но оказывается, во французском языке четыре волшебных слова: s’il vous plaît (пожалуйста), merci (спасибо), bonjour (здравствуйте) и au revoir (до свидания). "Спасибо" и "пожалуйста" – недостаточно. Для французов гораздо важнее всегда здороваться и прощаться – особенно здороваться. (Оказывается, что для того, чтобы стать своей во Франции, мне надо было прежде всего научиться говорить bonjour!)
– Для меня главное, чтобы дети могли сказать merci, bonjour и bonjour, madame (спасибо, здравствуйте и здравствуйте, мадам), – признается Одри Гутар, французская журналистка с тремя детьми. – Я их с года натаскиваю, даже не представляешь как. По пятнадцать раз в день повторяем.
Для некоторых из французов мало обычного bonjour.
– Здороваться нужно уверенно, ведь это закладывает основу дружеских отношений, – уверена другая мамочка, Вирджини, моя стройная подруга, которая также заставляет своих детей говорить bonjour, monsieur и bonjour, madame.
А вот моя подруга Эстер и вовсе наказывает дочь, если та забывает поздороваться.
– Не желает здороваться – пусть сидит в своей комнате, никакого ужина с гостями, – говорит она. – Зато теперь она здоровается всегда. Пусть не совсем искренне, но повторение – мать учения.
Бенуа, профессор, отец двоих детей, рассказывает, как повез однажды малышей в гости к бабушке и дедушке, чем спровоцировал семейный кризис. Его трехлетняя дочь по утрам просыпалась в мрачном настроении и не хотела говорить "доброе утро" дедушке, пока не позавтракает. Наконец ее удалось уломать на pas bonjour, papi ("недоброе утро, дедушка") по пути к столу.
– Дед был счастлив услышать хотя бы это. Пусть такой, но знак уважения, – объясняет Бенуа.
Разумеется, взрослые тоже каждый раз должны здороваться. На мой взгляд, туристов так недружелюбно встречают в парижских кафе и магазинах именно потому, что те не говорят bonjour, когда заходят, – пусть это даже единственное слово, которое они знают по-французски. Необходимо здороваться, когда садишься в такси; когда официантка подходит к вашему столику в ресторане; когда просишь продавца подобрать размер брюк. Французы считают, что здороваться – значит относиться к людям по-человечески, воспринимать их как равных, а не как прислугу. Меня поражает, насколько расслабляются французы, стоит лишь вежливо поздороваться с ними. Для них это знак что, со мной вполне возможно цивилизованное общение, несмотря на мой странный акцент.
А вот у меня на родине четырехлетка вовсе не обязан здороваться со мной, если приходит ко мне в гости вместе с родителями. Он будет смотреть на меня исподлобья, пока за него здороваются взрослые. По мнению американцев, тут не на что обижаться. Не нужны им эти знаки уважения, ведь ребенка за полноценного человека все равно не считают – он существует в параллельной "детской" реальности. Весь день я могу слушать рассказы о его невероятных талантах, но сам он со мной не заговорит!
За семейным обедом в США рядом сидят мои двоюродные братья и сестры в возрасте от пяти до четырнадцати. Я поражена, что никто из них не заговаривает со мной, пока я сама не обращаюсь к ним. На мои расспросы они отвечают односложно. Даже подростки не привыкли уверенно общаться с малознакомым взрослым человеком.
Французы так озабочены своим bonjour, потому что во Франции детей не считают бледной тенью их родителей. Ребенок здоровается – следовательно, существует. Как и любой взрослый, приглашенный в мой дом, ребенок должен сказать мне "здравствуйте".
– Приветствие – это, по сути, способ показать уважение к человеку, – говорит Бенуа. – Если дети не здороваются со взрослыми, те могут обидеться.
Обучение детей вежливости – не просто социальная условность, а общенациональный проект. На родительском собрании в саду воспитательница Бин говорит, что детей, помимо всего прочего, научат запоминать имена взрослых (Бин всех своих наставниц зовет по именам). Брошюрка для родителей подтверждает: малыши в детском саду знакомятся с понятиями "вежливость и учтивость", учатся "приветствовать воспитателя утром и прощаться с ним вечером, отвечать на вопросы, благодарить того, кто им помогает, и не прерывать говорящего".
Французским детишкам это тоже не всегда удается. Часто родитель подсказывает малышу, что нужно сказать ("А ну-ка поздоровайся!"). Взрослый, с которым должен поздороваться ребенок, при этом терпеливо ждет, а потом дружелюбно говорит маме или папе "ничего страшного". И все успокаиваются.
Детей учат здороваться не только потому, что так нравится взрослым.
– Так дети избавляются от эгоизма, – говорит Эстер, которая вытащила из комнаты свою обожаемую единственную дочку, чтобы та со мной попрощалась. – Дети, которые игнорируют взрослых, не здороваются и не прощаются с ними, замкнулись в собственном коконе. Родители любят их безмерно, но как научить их, что нужно не только получать, но и отдавать?
Когда дети произносят "спасибо" и "пожалуйста", всем известные "волшебные слова", они в какой-то мере играют подчиненную роль: взрослый что-то сделал для них ("спасибо") или они просят его о чем-то ("пожалуйста"). Но "здравствуйте" и "до свидания" ставят ребенка на один уровень со взрослым. И укрепляют их уверенность в том, что они – полноправные "маленькие люди".
Позволив карапузу войти в мой дом без приветствия, я тем самым запускаю цепную реакцию: вскоре он будет прыгать на моем диване, отказываться есть что-либо, кроме макарон без соуса, и кусать мне ноги под столом за ужином. Достаточно дать добро на несоблюдение одного-единственного правила цивилизованного общества, как ребенок и все вокруг быстро сообразят, что и остальные правила соблюдать не обязательно; мало того, они решат, что дети неспособны соблюдать эти правила. Простое "здравствуйте" для ребенка и окружающих означает, что он может вести себя цивилизованно. Так это "волшебное слово" задает тон общению между детьми и взрослыми.
Родители признают, что приветствие в некотором смысле "взрослый поступок".
– Не думаю, что детям так уж легко здороваться, – замечает Дениз, специалист по медицинской этике; у нее двое детей – семи и девяти лет. Однако Дениз считает, что дети ощущают себя увереннее, зная, что взрослые ценят их вежливость. – Мне кажется, что ребенок, который не здоровается со взрослыми, не чувствует уверенности в себе.
Как и его родители. Ведь умение говорить "волшебные слова" прежде всего свидетельствует о воспитании. Дети, которые предпочитают отмалчиваться, рискуют заслужить прозвище mal élevé – невоспитанный.
Дениз припомнила, как к ее дочери приходил в гости друг: он постоянно кричал и почему-то называл хозяйку дома chérie – дорогая.
– Я потом сказала мужу, что больше его не приглашу. Не хочу, чтобы мой ребенок общался с невоспитанными!
Автор книги "Большая семейная энциклопедия" (Le Grand Livre de la Famille) Одри Гутар пытается опровергнуть общепринятые нормы французского воспитания. Однако даже Гутар не осмеливается усомниться в важности "волшебных слов". "Действительно, во Франции ребенок, который приходит в гости и не говорит "бонжур, месье", "бонжур, мадам", не заслужит умиления, – говорит она. – Шестилетний ребенок, который не в состоянии оторваться от телевизора в доме, куда вы пришли в гости… скажу одно – он плохо воспитан. Это ненормально. В нашем обществе существует много условностей. Но если не соблюдать эту, вас не будут считать частью общества. Да, возможно, это глупо. Но именно по этой причине детям в дальнейшем будет сложнее интегрироваться и общаться с людьми. Будет лучше, если родители познакомят детей с этими правилами."
Да, я замечала, что дети французов сплошь и рядом здороваются. Но не думала, что это правило – прямо-таки одна из основ общества! Оказалось, что простое "здравствуйте" означает, что вашему воспитанию уделяли внимание, и свидетельствует о том, что вы намерены соблюдать принятые в обществе правила. Окружению Бин – трех– и четырехлеткам – уже не первый год вдалбливают эту истину. Однако мы свою дочь ничему такому не учили. В ее арсенале лишь "спасибо" и "пожалуйста", то есть она у нас воспитана наполовину. Может – о ужас! – кто-нибудь уже посчитал ее маловоспитанной?
Пытаюсь воззвать к зародышевому антропологическому чутью своей малышки и объясняю, что здороваться – национальный французский обычай, который она должна уважать.
– Мы живем во Франции, а для французов очень важно, чтобы люди говорили bonjour. Мы тоже должны так говорить, – натаскиваю ее в лифте по пути на день рождения. – Так что мы сейчас скажем, когда войдем?
– Кака, – отвечает Бин.
Обычно, когда мы входим, она не говорит ничего. Поэтому мне приходится соблюдать ритуал – очень громко я приказываю ей поздороваться. Хоть я отдаю дань общему правилу. И тем самым подаю Бин пример.
Однажды мы с дочерью идем в сад, вдруг она поворачивается ко мне и говорит:
– Даже если я стесняюсь, я все равно должна сказать bonjour.
Может, это в саду ее научили? Как бы то ни было, это хорошо. Но меня беспокоит, что она так серьезно обдумывает эти правила. Одно дело – играть во француженку, и совсем другое – действительно стать ею.
Хотя я испытываю смешанные чувства по поводу "офранцуживания" Бин, мне определенно нравится то, что она растет двуязычной. Дома мы с Саймоном говорим с дочерью только по-английски. В саду она общается исключительно на французском. Иногда меня поражает, что я родила ребенка, который спокойно использует слова типа carottes rapées и confture sur le beurre.
Я думала, что маленькие дети схватывают язык на лету. Но на самом деле это больше похоже на метод проб и ошибок. Несколько человек сообщают мне, что Бин по-прежнему делает свойственные американцам ошибки. И хотя она никогда не выезжала за пределы парижской кольцевой автодороги (если не считать короткой поездки в Америку на Рождество), видимо, мы ее каким-то образом все-таки "американизировали". Но только ли мы? Однажды в среду утром отвожу ее на занятие музыкой (обычно это делает няня) и выясняю, что преподавательница общается с ней на ломаном английском – хотя с остальными детьми говорит по-французски. А учительница танцев по-французски велит всему классу лечь на пол и распластаться comme une crêpe ("как блинчик"). Бин она приказывает распластаться comme une pancake.
Даже я замечаю, что Бин делает много ошибок и странно строит предложения. Обычно вместо французского pour ("для") она говорит английское for. Ее словарный запас ограничен тем, чему она научилась в детском саду, поэтому поговорить о машинах или, например, об ужине она не может. Однажды она вдруг спрашивает меня:
– Avion – это то же, что самолет?
Сама додумалась! Не понимаю пока, какие ошибки она делает, потому что билингва, а какие – просто потому, что ей всего три года. Однажды в метро она принюхивается ко мне и сообщает:
– От тебя пахнет рвомелой.
Оказывается, она соединила два слова: "рвота" и "Памела".
Через минуту она принюхивается снова.
– Ну и как я теперь пахну?
– Колледжем, – отвечает она.
Дома французские слова иногда вытесняют английские. Мы сами начинаем говорить coucou вместо "привет" и guili-guili, когда щекочем ее. Игра в прятки теперь называется cache-cache. Мусор мы выносим в poubelle, и соску Бин называет по-французски – tétine. Вместо "пук-пук" у нас в доме теперь делают prouts.
Весной первого детсадовского года друзья начинают замечать, что Бин больше не делает ошибок. И говорит, как настоящая парижанка. Она уверенно овладевает французским, я даже слышу, как она шутит по-французски с друзьями, говоря при этом с преувеличенным американским акцентом (наверное, изображает меня). Ей нравится нарочно смешивать два акцента; она придумывает, как по-французски звучали бы те или иные английские слова.
Я:
– Как по-английски d’accord?
Бин:
– Акко-о-о-орд (с акцентом южных американских штатов).
Мой отец в восторге от того, что у него растет "французская" внучка, и просит Бин, называть его grand-père. Но Бин такое даже в голову не приходит. Она же знает, что он не француз. Поэтому он остается просто дедушкой.
По вечерам мы с ней разглядываем книжки с картинками. Она радуется и, кажется, испытывает облегчение, узнав, что некоторые слова во французском и английском означают одно и то же – например, "аэроплан". А когда мы доходим до знаменитой реплики из книжек про Мадлен – "Что-то не так!", – тут же переводит ее на разговорный французский: "Quelque chose ne va pas!"
Хотя у Саймона британский акцент, Бин говорит по-английски с американскими интонациями. Не знаю, чья это заслуга – моя или Элмо с "Улицы Сезам". Другие англоговорящие детишки, которых мы знаем в Париже, говорят с разными акцентами – у каждого свой. У подружки Бин произношение настоящей англичанки: ее папа из Новой Зеландии, а мама наполовину ирландка. Мальчик, у которого мама из Парижа, а папа из Калифорнии, говорит, как французский шеф-повар из американской телепередачи 1970-х годов. А наш сосед (мама – австралийка, отец говорит на фарси) и вовсе лопочет, как один из персонажей "Маппет-шоу".
Когда Бин говорит по-английски, она иногда ставит ударение не в том месте (например, в слове salad) или располагает слова в предложении так, как это принято во французском. Еще она переводит с французского дословно и говорит "потом" (after) вместо "позже" (later) – во французском это одно и то же слово après.
Бывает, Бин просто не знает, как сказать ту или иную фразу по-английски. Когда ей хочется узнать, идет ли ей платье, в подражание многочисленным диснеевским мультикам, она вопрошает: "Я ль на свете всех милее?" Но все это мелочи. Одно лето в детском лагере в Штатах – и проблем с английским не будет.
В наш лексикон входит еще одно французское слово: bêtise. Оно означает маленькую детскую шалость. Когда Бин вскакивает из-за стола и хватает без спроса конфету или кидает горошины на пол, мы говорим, что она "делает bêtise". Bêtise – это такое маленькое непослушание. "Делать bêtise" нехорошо, но не то чтобы очень плохо. Вот если шалостей накопится много, мы грозим Бин наказанием. Но одна шалость – ничего страшного.
Мы используем французское слово, потому что подходящего аналога для bêtise в английском нет. Ну нет у нас слова для "маленькой шалости"! Мы скорее скажем, что ребенок непослушный, плохо себя ведет или вообще "плохой", чем придумаем особое слово для нехорошего поступка. Но все эти выражения ничего не говорят о серьезности проступка. Разумеется, даже если мы говорим по-английски, я знаю разницу между "ударить по столу" и "ударить по лицу". Однако способность отделить на словах маленькое непослушание от большого помогает мне как родителю реагировать соответственно. Мне не приходится истерить и ругаться каждый раз, когда Бин что-то делает не так или бросает вызов моему авторитету. Ведь часто это всего лишь bêtise, шалость. Я рада, что у нас есть это слово.
Большинство новых французских слов я узнаю не только от Бин, но и из многочисленных детских книжек, которых у нас набирается уже целая библиотека (дарят на дни рождения, покупаем случайно или берем за бесценок на распродажах старого барахла у соседей). Я не читаю Бин вслух, если рядом кто-то из французов, ведь я сама слышу свой американский акцент и запинаюсь, встретив незнакомые слова. Я так стараюсь не допустить слишком уж чудовищных ошибок в произношении, что сюжет улавливаю лишь с третьей попытки.
Вскоре я замечаю, что французские и английские книжки и песенки для детей отличаются не только языком. В них нередко и разная мораль. В американских книжках обычно есть проблема, попытки ее преодолеть и хэппи-энд. Например: ложка хочет стать ножом или вилкой, но в конце концов понимает, как здорово быть ложкой. Мальчик не разрешает другим детям играть в песочнице, но потом его самого выгоняют из песочницы, и он понимает, что все должны играть вместе. В общем, каждый извлекает урок, и жизнь налаживается.