Размышляя о политике - Александр Пятигорский 8 стр.


Тогда, казалось бы, что может быть проще, чем демистифицировать понятие, идею, миф абсолютной политической власти, показав их полное несоответствие нынешней (не обязательно, можно и прошлой) политической действительности. Или по Гегелю - показав их недействительность и, тем самым, неразумность. Проблема, однако, в том, что сама эта полумифическая политическая действительность мыслится и описывается только в терминах абсолютной (хотя бы в возможности ее превращения в таковую) политической власти. Или иначе: не существует политической действительности иной, нежели та, которая рефлексируется в политической рефлексии только в уже употребляемых словах и терминах абсолютной политической власти. Именно это мы попытались объяснить в первой главе нашей работы, посвященной онтологиям политической философии. Сейчас, однако, оказывается, что один важнейший элемент понятия абсолютной власти еще не разъяснен, а именно - ее субъект.

В наших четырех анекдотических примерах субъект власти - советы, пролетариат, народ - всегда присутствует, но его абсолютность иная, чем абсолютность власти. Он абсолютен не онтологически, как один и тот же субъект, а феноменологически, как фокус политической рефлексии и одновременно как цель мистификации, этой рефлексией производимой. Поэтому в таких вопросах и утверждениях, как "чья власть?", "эта власть - слабая", "у нас сейчас безвластие" и т.д., имплицируется только возможность демистификации субъекта абсолютной политической власти. Ибо эти вопросы и утверждения обращены прежде всего к еще не демистифицированной политической действительности. При этом политическая рефлексия остается той же, то есть снова и снова себя мистифицирующей. Мы предполагаем, что политическая рефлексия может сама себя демистифицировать, только начав с демистификации субъекта абсолютной политической власти. Так попробуем сначала разобраться с этим таинственным термином - субъект власти.

Прежде всего, политическая рефлексия приписывает субъекту абсолютной политической власти абсолютную волю. И это вне зависимости от типа и формы власти и от конкретного характера субъекта. Последний может быть индивидуальным, коллективным либо неопределенным в отношении своей индивидуальности и коллективности. Различия в политических режимах могут, но не более чем временно, определять направление и степень интенсивности этой воли, но никак не ее фактическое политическое функционирование.

Далее, политическая рефлексия приписывает субъекту власти абсолютное знание действительного положения вещей в политике. Это знание может быть полным или неполным, правильным или ошибочным. Его абсолютность в том, что в каждый данный момент политической рефлексии это знание не может быть заменено никаким другим знанием. Никакие ошибки и провалы этого знания не могут быть исправлены извне, со стороны. Только оно само может их исправить, устранить или предупредить. Принцип самокорректирования здесь обязателен и непререкаем. Его малейшее нарушение - пусть "объективно", то есть с точки зрения "выпавшей" из рефлексии, какой-то сорвавшейся с цепи политической действительности - будет иметь своим немедленным последствием аннуляцию абсолютного характера знания и, тем самым, идеи субъекта абсолютной политической власти. И наконец, политическая рефлексия приписывает субъекту абсолютной политической власти особый модус знания, который мы условно именуем модусом герметичности. А именно: субъект абсолютной политической власти знает как политическую действительность, так и самого себя, но при этом остается закрытым для любого внешнего знания. Знание о субъекте не должно стать фактом политической действительности. И, заметьте, эта герметичность знания субъекта политической власти не рассматривается как фактор ее, этой власти, эффективности, но следует из самой природы такой власти. К этому можно было бы добавить в порядке эвристического домысла, что "мифологическим пределом" герметичности знания субъекта абсолютной политической власти явится эпистемологический кошмар, когда знание о субъекте власти должно быть закрыто и для самого этого субъекта (исторически ми примерами этого кошмара могут служить финальные фазы тоталитарных режимов - такие как последние годы Сталина). Но и в более нормальных ситуациях герметичность знания субъекта абсолютной политической власти создает для политической рефлексии проблемы идентификации (в крайних случаях - самоидентификации) этого субъекта. Является почти правилом, что чем герметичнее знание о субъекте политической власти, тем неопределеннее сам этот субъект как объект политической рефлексии.

Теперь отвлечемся от абсолютной политической власти как частного случая политической власти вообще, да и от политической власти как опять же частного (пусть пока еще наиважнейшего) феномена политики и центрального понятия и объекта политической рефлексии. Политическая власть оказывается как бы естественной отправной точкой во всех почти размышлениях и разговорах о политике. Именно на примере политической власти политика предстает нашему рассмотрению прежде всего как особый вид, образ от ношения людей друг к другу и, вместе с тем, как особый тип мышления людей об их отношениях друг с другом и с самими собой. Главной особенностью этого типа отношений является их опосредованность. То есть: когда один отдельный человек или отдельные люди относятся к другому отдельному человеку или другим отдельным людям только посредством третьего отдельного человека или третьих отдельных людей. Такая опосредованность становится самостоятельным направлением индивидуального сознания "первых", "вторых" и "третьих", ведущей интенциональностью их мышления, интенциональностью, относительно независимой как от объективных целей "первых", так и от субъективных состояний сознания всех трех. В конечном счете, как основная особенность политических отношений, такая интенциональность может быть редуцирована к интенциональной автономности. Рискнем предположить, что от дельный индивид нуждается в опосредовании своего поведения, речи и мышления при общении с другими индивидами - а также и с самим собой в акте самосознания. Теперь, переставив места в нашем определении политики как типа отношения, вернемся к политической власти.

В самом сокращенном феноменологическом определении политическая власть редуцируется к понятию, идее, мифу наконец, о том, что один человек, назовем его "первым", посредством другого человека, "второго", реализует свою волю в отношении "третьего". Тогда, если перевернуть это определение: политическая власть - это когда вообще один человек является объектом воли другого человека посредством медиации действия этой воли каким угодно еще человеком или людьми. При этом важнейшим условием реализации этого отношения является более или менее одинаковое знание об этом отношении всеми тремя людьми. Иначе говоря, сам феномен политической власти получает свой смысл только как тип отношений между более или менее одинаково знающими людьми.

Заметьте, в этом определении "воля" здесь не более чем символическое обозначение некоторого присущего всем троим природного психоментального качества, особой направленности сознания, качества, которое оказывается присущим "первому" в большей степени, чем двум другим. Воля есть также мысль, идея, а не просто феномен психологической субъективности субъекта политической власти. Возвращаясь к параграфу о воле субъекта политической рефлексии, следует добавить, что в нашем сокращенном феноменологическом определении воля манифестирует активный, энергетический аспект идеи (мифа) политической власти, аспект, сохраняющий свою силу даже в ситуации смены или отсутствия данного конкретного субъекта политической власти. Тогда мы могли бы пойти еще дальше в объективации воли и предложить следующее операциональное определение: воля - это мера интенсивности политической власти в конкретном месте и на конкретном отрезке исторического времени. Но в каком месте? Здесь место - это место политической рефлексии, в которую в качестве элемента ее со держания входит идея политической власти, которая предполагается "одинаковой" для всех политически мыслящих индивидов. Что же касается времени, то оно - в нашем конкретном случае - нынешнее время. И понятие абсолютной политической власти (хотя и проблематизируемое) продолжает оставаться в политической рефлексии. Продолжает оставаться до тех пор, пока оно полностью не проблематизируется и не замещается другим основным понятием. В нашем определении политическая власть - это категория отношения. Не поняв этого, мы не сдвинемся ни на шаг с мертвой точки политических постулатов Просвещения и их постмодернистских реинтерпретаций. Именно категория отношения, а не сущности, не субстанции. Отсюда полная бесплодность редукции политической власти к чистой (природной) воле или редукции субъекта политической власти ("первого" в нашем определении) к субъекту воли. Еще более мистифицируют идею политической власти отождествления ее субъекта с экзистенциальным "я" в его вечной зависимости от "другого". Более того, как отношение, политическая власть определенно исторична и никак не входит в категорию так называемых "условий человеческого существования".

Теперь попробуем на основе нашего краткого феноменологического определения политической власти вообще перейти к анализу идеи (мифа) абсолютной политической власти. Но, прежде все го, заметим, что, сколь бы кратким и пуристским ни было наше определение, в переходе к абсолютной власти оно окажется еще более редуцированным. Ибо абсолютная политическая власть в принципе безразлична к конкретным историческим формам власти. Форма может быть сакральной или профанной, гражданской (как в Афинах) или подчеркнуто военной (как у спартанцев и филистимлян), современной или архаической, единообразной или варьированной, государственной или изолированно общинной. Утверждение, что политическая власть мыслится только в своих формах, - феноменологически неверно. Скорее следует сказать, что только присутствие идеи абсолютной власти в рефлексии о политике делает возможным отождествление разнообразия форм политической власти именно как форм власти, а не как акциденций изменяющейся политической действительности. Более того, само понятие политической действительности оказывается редуцированным к идее (обычно мифологической и сакральной) какой-то одной власти, которая полагается источником этой действительности, производимой в данной конкретной рефлексии о политике.

И наконец, завершая наш комментарий на феноменологическое определение политической власти, заметим, что идея абсолютной политической власти является в политической рефлексии первичной в отношении субъекта политической власти вообще. Наше определение "один как объект воли другого" не имплицирует, что субъект власти - это именно "другой", что было бы равнозначно тавтологическому отождествлению субъекта власти с субъектом воли. Но ведь главное в нашем определении - это то, что они оба - и объект воли другого, и другой, то есть субъект воли, - являются субъектами одного и того же политического мышления. Тогда будет справедливым утверждение, что в конечном счете абсолютная политическая власть сводится к абсолютной тождественности мышления объекта мышлению субъекта политической власти.

Теперь в нашем переходе от идеи политической власти вообще к идее абсолютной политической власти нам будет необходимо вернуться к политической рефлексии. Как одно из основных понятий, из которых исходит и которыми оперирует политическая рефлексия, идея абсолютной политической власти вызывает изменения не только в других конкретных содержаниях (объектах) политической рефлексии, но и в самом направлении последней. Во- первых, это касается памяти. Релятивизируя субъект политической власти, идея абсолютной политической власти тем самым лишает субъект его личной биографической уникальности. Нейтрализуя данную современную политическую действительность, идея абсолютной политической власти исключает эту действительность из исторической па мяти: для действующих в этой действительности субъектов история должна либо с них начинаться, либо ими кончаться. Тем самым достигается ослабление (а иногда и сведение на нет) исторической составляющей в политической рефлексии. Образуется своего рода "исторический вакуум", для заполнения которого производится либо восстановление истории из мифа (Октавиан Август и другие римские императоры), либо "опрокидывание" современной политической действительности на историческое прошлое (советские опыты модернизации истории в 20х годах). В целом, однако, этот эффект идеи абсолютной политической власти проявляется в тенденции к мифологизации истории, а иногда и в тенденции к полной деисторизации политической рефлексии. В общем можно было бы даже сказать, что идея абсолютной политической власти сама предполагает редукцию и последующее устранение ее собственного временного аспекта. Политическая рефлексия перестает рефлексировать себя во времени. Следствием этого нередко является деструктуризация политической рефлексии. Политическая власть является понятием по преимуществу временным. Редукция времени, производимая господством или преобладанием идеи абсолютной политической власти, постоянно воспроизводит внутреннее напряжение в политической рефлексии, напряжение, которое может разрешиться только радикальной трансформацией этой рефлексии или ее деструктуризацией. Последняя нередко оказывается важнейшим фактором проблематизации основных понятий, в которых рефлексия себя воспроизводит.

Мы уже знаем, что конечным результатом проблематизации является введение в политическую рефлексию замещающих понятий. Но вернемся сначала к уже кратко объясненному феномену проблематизации, точнее было бы сказать - к проблематизации как особому феномену политической рефлексии. Понятие власти наша философия вводит в качестве одной из онтологий политической рефлексии. Проблематизация есть прежде всего переопределение онтологий. С этим, однако, дело обстоит далеко не так просто, как может показаться, если в рассмотрении проблематизации мы ограничимся феноменологией (как мы это сделали в приведенном выше определении политической власти). Начнем с операционального (только для данного случая нашей работы с темой проблематизации) определения онтологии: онтологией в нашей политической философии будет называться такой объект или такое состояние политической рефлексии, которые остаются самими собой при всех изменениях (строго говоря, при всех переходах от одного состояния к другому) в данной политической рефлексии. То есть онтологичность здесь синонимична самотождественности. Заметим, что есть и другие признаки или условия онтологичности, но пока остановимся на самотождественности.

Тогда такое суждение - "если политическая власть не абсолютна, то она - не политическая власть в полном смысле этого слова" и вытекающий из него вопрос "а что же она тогда такое?" (именно так, а не "какая она тогда власть?") имплицируют переопределение понятия политической власти как одной из онтологий политической рефлексии и тем самым предполагают проблематизацию этого понятия. Но переопределение онтологии понятия абсолютной политической власти означает, что понятие политической власти вообще уже обречено на проблематизацию. Иначе говоря, поскольку под вопрос поставлена самотождественность субъекта политической власти, последняя, именно как онтология, не может быть переопределена, она может быть только замещена; ее место в политической рефлексии начинает занимать другое понятие - политическое влияние. Но здесь нам опять (в который раз!) приходится заниматься временем. В данном случае - это время проблематизации. Сейчас, если хотите, это время, когда мы пишем данную книгу. Но вместе с тем это и время изменения отношения политической рефлексии к мыслимой (воображаемой) политической действительности, время, совпадающее со временем нашего философствования об уже измененной политической рефлексии. Заметьте, что все эти "сейчас", "уже" и "вместе с тем" в этом параграфе являются указателями (pointer) замещения понятия власти понятием влияния, замещения, которое происходило, происходит или произойдет в том же месте политической рефлексии. Или скажем так - в той же точке ее содержания. Ведь на самом деле самотождественность объекта политической рефлексии есть не что иное, как его, этого объекта, нахождение в одном и том же месте этой рефлексии. Время вводится в разговор о политической рефлексии только как время изменения ее объектов в тех же местах (точках) пространства ее содержания.

Прежде чем перейти к разговору о содержании понятия "политическое влияние", остановимся на двух его чертах - именно как понятия, замещающего понятие политической власти. Мы даже не можем сказать "заместившего", ибо политическая власть остается в политической рефлексии и в ходовом политическом словаре как анахронизм, лишь медленно и с трудом поддающийся вытеснению и замещению. Первой чертой понятия политического влияния является невозможность его абсолютизации. Идея какого-то абсолютного политического влияния могла бы возникнуть в политической рефлексии только как вырожденная версия мифа абсолютной политической власти. Методологически здесь важно помнить, что, строго говоря, миф не возникает. Он всегда уже в мышлении, которое его либо актуализирует, либо оставляет для "возможного дальнейшего употребления в будущем". Именно так, выражаясь несколько метафорически, мы могли бы сказать, что у понятия "политическое влияние" не хватит времени, чтобы стать мифом. Вторая черта этого понятия - его принципиальная неонтологичность; ибо оно по своему содержанию рефлексируется скорее как переход от одной фазы политической рефлексии к другой, нежели как уже зафиксированное состояние (или объект) политической рефлексии. Важнейшей характеристикой содержания понятия политического влияния является принципиальная неопределенность субъекта политического влияния в мышлении о политике, эпистемологическая непроясненность источника политического влияния. Из этого следует необходимость для политической философии введения объективных факторов и критериев в нашем рассмотрении этого понятия. Неопределенность субъекта политического влияния является прямым следствием редуцированности самого феномена политического влияния: последнее может оказаться чисто объективным, то есть когда ни его субъект не знает, что он это влияние оказывает, ни его объект не знает, что он это влияние испытывает. Таким образом, если в случае абсолютной политической власти последняя возможна только при одном и том же знании о ней ее субъекта и объекта, то политическое влияние в принципе может иметь место в отсутствие точного знания о нем у кого бы то ни было. Именно поэтому, хотя политическое влияние может быть не менее интенсивным и эффективным, чем политическая власть, политическому мышлению, рефлексирующему это влияние, будет необходимо изменить свое направление и сфокусироваться на объективных факторах и эффектах.

Назад Дальше