В таком выражении или в иной форме веры эта предрасположенность едва ли будет персонифицированной, хотя ей в той или иной мере приписывается отдельное бытие; она наделяется личностными свойствами и уступает, как это иногда понимается, определенным обстоятельствам - обычно духовного или сверхъестественного характера. Широко известным и поразительным примером такой веры - на довольно продвинутой стадии дифференциации, когда происходит олицетворение сверхъестественного объекта, к которому обращаются за помощью, - является решение спора в личном поединке. При этом всегда считалось, что сверхъестественный агент действовал по заявке, играл роль судьи, определял результат борьбы и выносил решение, исходя из такого особо оговоренного критерия, как равенство или законность претензий каждого из участников поединка. Похожее понимание загадочной, но духовно необходимой "склонности", приписываемой вещам, все еще прослеживается как незаметный элемент распространенной в людях веры - ее обнаруживает, например, общепризнанный принцип "трижды вооружен тот, на чьей стороне справедливость", - принцип, который сохраняет свое значение для обыкновенной не слишком задумывающейся личности даже в современных цивилизованных общностях. Сохранившееся воспоминание о вере в hamingia, или в промысел невидимой десницы, прослеживается в факте принятия данного принципа, но является слабым и, пожалуй, неопределенным; во всяком случае, она, по-видимому, смешивается с другими психологическими моментами, не являющимися по своему характеру анимистическими.
Помня о цели данного рассмотрения, необходимо более пристально вглядеться в тот психологический процесс, или этнологическую родословную, по которой последнее из двух пониманий предрасположенности хода событий происходит из первого. Этот вопрос может быть очень важен для социальной психологии или теории эволюции верований и религиозных обрядов. Также может иметь принципиальное значение то, связаны ли вообще эти два понимания как последовательные формы в развитии одних и тех же представлений. О существовании таких проблем здесь говорится лишь затем, чтобы отметить, что предмет настоящего обсуждения лежит в другой плоскости. В том же, что касается экономической теории, эти две формы веры в удачу, или в имеющуюся у вещей экстракаузальную тенденцию или предрасположенность, по существу, носят одинаковый характер. Они имеют экономическое значение как элементы образа мысли, сказывающиеся на привычных взглядах индивида на те явления и их свойства, с которыми он вступает в контакт, и сказывающиеся тем самым на способности индивида служить целям производства. Следовательно, независимо от каких-либо вопросов, связанных с красотой, достоинством или благотворностью любой анимистической веры, остается уместным обсуждение ее экономического значения в плане полезности индивида как экономического и, в частности, производственного фактора.
Уже было замечено в связи с вопросами, рассмотренными ранее, что для наибольшей пригодности индивида к работе по осуществлению сложных технологических процессов в современном промышленном производстве он должен быть наделен способностью и навыком легко схватывать и увязывать между собой события с точки зрения их причинно-следственной связи. Как в целом, так и в отдельных моментах промышленное производство представляет собой процесс, характеризующийся количественно измеримой причинностью. "Умственные способности", требующиеся от рабочего, как и от управляющего производственным процессом, есть не что иное, как известная степень легкости восприятия количественно определенной причинно-следственной связи и приспособление к ней. Эта легкость восприятия и приспособления - то, чего недостает бестолковым рабочим, - и развитие этой способности являются целью, преследуемой при их обучении, поскольку обучение служит повышению их производственной "эффективности".
В той мере, в какой унаследованные способности или подготовка заставляют индивида считаться с фактами и их последствиями с точки зрения, отличной от понимания реальной действительности, эти унаследованные способности снижают его производительность или полезность в производстве. Снижение профессиональной пригодности вследствие склонности к анимистическим способам восприятия фактов особенно очевидно, когда оно берется в целом - т. е. конкретная народность с анимистическим складом рассматривается как целое. Препятствия, создаваемые анимизмом, в экономическом развитии при современной системе крупного промышленного производства заметнее, чем при любой другой, и имеют более далеко идущие последствия. В современных производственных общностях промышленное производство все в большей степени превращается в сложную систему взаимозависимых органов и функций, а поэтому свобода от предубеждений в понимании того, что выступает причиной тех или иных явлений, становится все более необходимой для работоспособности людей, участвующих в производстве. При системе ручного труда подобная предвзятость в образе мышления рабочих может, и в очень значительной мере, компенсироваться ловкостью, усердием, физической силой или выносливостью.
Аналогично обстоит дело в сельскохозяйственном производстве традиционного типа, имеющем близкое сходство с ремесленным трудом по характеру предъявляемых к работнику требований. В обоих случаях работник сам является исходной движущей силой, от которой все главным образом и зависит, а силы природы, вовлеченные в его производственный процесс, воспринимаются большей частью как загадочные и случайные факторы, действие которых не может происходить ни по усмотрению работника, ни под его контролем. По общему представлению, относительно малая часть производственного процесса в этих видах производства остается предоставленной неизбежному чередованию всеобъемлющей механической последовательности событий, которая должна пониматься с точки зрения причинности и к которой должны быть приспособлены производственные операции и действия работника. С развитием промышленной системы производства достоинства ремесленника все меньше и меньше идут в расчет в качестве компенсации скудных умственных способностей или неуверенного понимания причин и следствий. Строение промышленного производства все больше и больше напоминает по своему характеру механизм, в котором умение выделять и отбирать из природных сил такие, которые будут своим действием служить людям, становится обязанностью человека. Роль работника в промышленном производстве меняется, превращаясь из обладания исходной движущей силой в распознавание и оценку поддающихся количественному выражению физических явлений и их последствий. Способность быстрого понимания и непредвзятой оценки явлений в окружающей его среде приобретает сравнительно большое экономическое значение, и любой элемент из совокупности мыслительных привычек работника, вторгающийся в его образ мыслей и затрудняющий понимание реальной последовательности событий, пропорционально этому приобретает все большее значение как помеха, действие которой снижает полезность индивида для производства. Вследствие совокупного влияния на формирование у людей привычных взглядов и представлений даже незначительное или незаметное пристрастие к обращению за объяснением повседневных явлений к основаниям, отличным от поддающейся количественному выражению причинности, может производить существенное снижение эффективности коллективного труда общности.
Анимистический склад ума может встречаться в начальной, недифференцированной форме рудиментарной веры или на более поздней и более целостной стадии, когда наблюдается антропоморфическое олицетворение приписываемой событиям предрасположенности. Производственное значение такого живого анимистического представления, как и обращения к сверхъестественной силе или направляющему действию невидимой десницы, конечно, совершенно одно и то же в обоих случаях. Результат фактического влияния анимизма на производственную полезность индивида в каждом из этих случаев получается один и тот же; но степень господства данной привычки, те пределы, в которых она формирует образ мысли в его совокупности, изменяются от индивида к индивиду в зависимости от того, насколько непосредственно, насколько безотлагательно и всегда ли без обращения к другим возможностям индивид привычным ему образом применяет анимистическую или антропоморфическую доктрину, имея дело с явлениями окружающей его среды. Привычка анимистического подхода к действительности затемняет понимание причинной последовательности, однако более раннее, менее осознанное, менее определенное анимистическое чувство, как можно ожидать, оказывает на умственные процессы индивида более всеобъемлющее влияние, чем высшие формы антропоморфизма. Там, где наличествует привычка анимистического подхода к действительности в наивном виде, сфера ее распространения и применения не является ни четкой, ни ограниченной. Поэтому в жизни человека она на каждом шагу будет воздействовать на его мышление - везде, где бы ему ни приходилось иметь дело с материальными средствами жизнедеятельности. При более позднем и более зрелом развитии, после того как анимизм определился посредством процесса развития антропоморфизма, когда довольно последовательным образом сфера его выражения стала ограничиваться далеким и невидимым, происходит расширение области повседневных фактов, которые могут объясняться без обращения к сверхъестественной силе, в которой выражается суть любой развитой анимистической веры. Сведенная в нечто очень цельное, олицетворенная сверхъестественная сила уже не вяжется с повседневными жизненными явлениями, и поэтому легко усваивается привычка объяснять множество тривиальных и заурядных явлений с точки зрения их естественного следования. Этому временному объяснению дозволяется, по недосмотру и в применении к явлениям незначительным, оставаться решающим до тех пор, пока раздражение особым стимулом или неразрешимое затруднение не приведут индивида обратно в его вассальную зависимость от сверхъестественного. Но когда возникают крайние затруднения, т. е. когда появляется особенная надобность полного и свободного обращения к закону причины и следствия, то обычно индивид, если он наделен антропоморфической верой, прибегает к сверхъестественной силе как к универсальному объяснению.
Стоящий вне естественных причин агент, или "предрасположенность", обладает крайне высокой полезностью в качестве спасительного выхода из затруднения при объяснении того или иного явления; однако его полезность совершенно не экономического рода. Спасительным прибежищем и источником особого утешения сверхъестественный агент становится по мере закрепления за ним постоянных и специфических признаков, свойственных антропоморфическому божеству. Антропоморфическое божество прельщает не только на том основании, что обращением к нему разрешаются трудности, возникающие при объяснении явлений с точки зрения причинно-следственной связи. Здесь было бы неуместно останавливаться на очевидных и общепринятых достоинствах антропоморфического-божества с точки зрения эстетического, этического или психологического интереса или же исходя из более отдаленных соображений: государственной, военной или социальной политики. Рассматриваемый здесь вопрос касается; того экономического - менее живописного и не столь настоятельно важного - значения, которое имеет вера в сверхъестественную силу как привычный образ мышления индивида, влияющий на его производственную полезность. И даже в пределах этой узкой экономической сферы рассмотрение по необходимости ограничивается непосредственным значением такого образа мышления работника и не распространяется на более отдаленные экономические последствия. Увидеть эти последствия весьма нелегко. Из-за существующих предубеждений в отношении того, в какой степени духовный контакт с этаким божеством способствует жизни, всякая попытка выяснить их экономическое значение, должно быть, на данный момент бесполезна.
Прямое, непосредственное действие, которое анимистический образ мышления вообще оказывает на склад ума верующего, направлено на понижение имеющихся у него умственных способностей в том отношении, в каком умственные способности особенно важны для современного промышленного производства. В различной степени это действие зависит от того, является сверхъестественный агент или "предрасположение", в которое верит индивид, высшей или низшей формой антропоморфизма. Это справедливо в отношении представления варвара и человека спортивного темперамента об удаче, а также в отношении несколько более развитой веры в антропоморфическое божество, такой, которой обычно обладает та же категория людей. Это также нужно считать справедливым - хотя трудно сказать, с какой относительной степенью неопровержимости, - в отношении антропоморфических культов, получивших наиболее адекватное развитие, тех, что привлекают благочестивого культурного человека. Неспособность к производственному труду вследствие распространенной приверженности к одному из высших антропоморфических культов является, может быть, относительно незначительной, однако ее нельзя не принимать во внимание. И даже великосветские культы западноевропейской культуры не представляют собой самой дифференцированной стадии развития человеческого представления о внепричинной предрасположенности явлений. То же анимистическое представление обнаруживается и в таких ослабленных формах антропоморфизма, как находивший отклик в XVIII в. призыв к природному порядку и естественным правам человека, а также в представляющей эти формы сегодня, явно постдарвиновской концепции о тенденции к лучшему в процессе эволюции. Это анимистическое толкование явлений является разновидностью ошибки логического вывода, известной логикам под именем ignava ratio. С точки зрения науки и производства это толкование означает грубую ошибку в понимании и оценке событий.
Привычка анимистического восприятия действительности, не говоря уже о ее прямых производственных последствиях, имеет определенное значение для экономической теории по другим основаниям. (1) Она является достаточно достоверным указанием на то, что в характере человека присутствуют и даже обладают известной силой другие, сопровождающие эту привычку существенно важные в экономическом отношении архаические черты; и (2) существенные последствия того кодекса благочестивых приличий, которому при развитии какого-либо антропоморфического культа дает начало привычка анимистического восприятия, состоят: (а) в воздействии на систему материального потребления и на господствующие в общности каноны вкуса, что предполагалось в одной из предыдущих глав, и (б) в стимулировании и сохранении известной привычки признавать подчиненное к вышестоящему лицу положение - в укреплении существующих представлений о статусе и вассальной зависимости.