Однако зачем нужны оправдания? Если общественное мнение в пользу занятий спортом находит свое широкое распространение, почему сам этот факт не является достаточно узаконивающим? В результате длительной выучки доблестью, которой человеческий род подвергался на хищнической и квазимиролюбивой стадиях развития общества, мужчинам наших дней передался темперамент, находящий удовлетворение в этих выражениях свирепости и хитрости. В таком случае почему нельзя принять эти занятия спортом в качестве узаконенного выражения нормальных, здоровых человеческих свойств? Какая еще существует норма, на уровне которой нужно жить, кроме той, что дана в совокупности выражающихся в чувствах современного человека склонностей, включая такую наследственную черту, как доблесть? Скрытой нормой, к которой мы в данный момент апеллируем, является инстинкт мастерства, инстинкт более фундаментальный, в более древние времена ставший предписанием для человека, нежели расположение к хищническому соперничеству. Последнее является лишь особым проявлением инстинкта мастерства, его вариантом, относительно поздним и преходящим, несмотря на его значительную абсолютную давность. Хищническое побуждение к соперничеству - или инстинкт спортивного мастерства, как его вполне можно было бы назвать, - является существенным образом неустойчивым по сравнению с начальным инстинктом, инстинктом мастерства, от которого хищническое соперничество, развившись из него, стало отличаться. Поверяясь этой скрытой жизненной нормой, хищническое соперничество, а следовательно, и спортивная жизнь оказываются несостоятельными.
Нельзя, конечно, в сжатом виде изложить то, каким образом и в какой мере институт праздного класса способствует сохранению занятий спортом и завистнической деятельности. Из уже приведенных фактов явствует, что по наклонностям и духовному настрою праздный класс более расположен к воинственной позиции и вражде, чем классы, занятые в производстве. Нечто подобное, видимо, справедливо в отношении занятий спортом. Однако институт праздного класса оказывает свое влияние на широкое распространение таких чувств в отношении увлечения спортом главным образом в своем косвенном воздействии, через посредство канонов внешне пристойного существования. Такое косвенное влияние происходит почти однозначным образом в направлении дальнейшего выживания хищнического склада характера и хищнических привычек; и это справедливо даже в отношении тех разновидностей спортивных увлечений, которые предписываются высшим праздно-светским кодексом приличий; таковы, например, кулачные бои на приз, петушиные бои и другие вульгарные выражения спортивного нрава. Что бы ни гласил самый последний, удостоверенный и подробный список приличий, общепризнанные законы благопристойности, санкционированные институтом праздного класса, недвусмысленно заявляют, что соперничество и расточительств во - это хорошо, а все что им противоположно, - позорно. В сумеречном освещении подвалов общества детали кодекса приличий не схватываются с той легкостью, которой можно было бы желать, а те общие каноны, которые лежат в основе благопристойности, применяются как-то неосмысленно, почти не подвергаясь сомнению в отношении размера их полномочий или подробно санкционированных исключений.
Пристрастие к атлетике не только в плане прямого участия, но также в смысле испытываемых чувств и моральной поддержки является в более или менее выраженном виде характерной чертой праздного класса; и эта черта разделяется праздным классом с социальной группой правонарушителей из низов, а также с теми атавистическими элементами во всей массе социальной общности, в которых преобладают наследственные хищнические тенденции. Среди народностей, населяющих цивилизованные западноевропейские страны, мало индивидов, настолько лишенных хищнического инстинкта, чтобы находить какое-то отвращение в созерцании спортивных состязаний, но у рядовых людей из производственных социальных групп наклонность к занятиям спортом не заявляет о себе в такой степени, чтобы составлять то, что можно справедливо назвать "спортивной привычкой". У этих социальных групп спортивные состязания и охота являются скорее развлечениями от случая к случаю, чем серьезной чертой образа жизни. Поэтому нельзя сказать, что в этой массе простого народа пристрастие к спорту получает свое развитие; хотя ни у их большинства, ни даже у сколь-нибудь значительного числа индивидов оно не является отжившим, тем не менее предрасположенность к спорту в среде рядовых представителей трудящихся классов носит характер воспоминания прошлого опыта человечества, проявляющегося скорее в качестве редкого, случайного интереса, нежели интереса живого и постоянного - в качестве господствующего фактора при формировании образа мысли в его органическом единстве.
Может показаться, что эта наклонность, судя по тому, как она проявляется в увлечении спортом в наши дни, не является экономическим фактором, имеющим важные последствия. В том непосредственном воздействии, которое эта наклонность, взятая просто сама по себе, оказывает на производственную эффективность или на потребление любого конкретного индивида, она не слишком принимается в расчет; однако преобладание и распространение того варианта человеческого характера, типичной чертой которого она выступает, - дело немаловажное. Эта склонность влияет на экономическую жизнь коллектива, сказываясь и на темпах экономического развития, и на характере достигаемых результатов. Плохо это или хорошо, но тот факт, что такой тип личности в какой бы то ни было степени господствует над образом мысли населения, не может не оказать значительного влияния на всю сферу коллективной экономической жизни, ее направление, нормы и идеалы.
Нечто приводящее к подобным выводам нужно сказать о других чертах, составляющих характер варвара. С точки зрения стоящих перед экономической теорией целей эти дальнейшие черты можно рассматривать как сопутствующие варианты того хищнического нрава, одним из выражений которого оказывается доблесть. В значительной мере они по своему характеру не являются прежде всего экономическими и не имеют большого непосредственного значения для экономики. Они указывают, какой стадии экономического развития соответствует обладающий ими индивид. Они важны, следовательно, как внешние критерии степени приспособления личности к современным экономическим потребностям; до некоторой степени они важны и как способности, которые сами ведут к повышению или снижению экономической полезности индивида.
Доблесть, как она выражается в жизни варвара, проявляется в двух основных направлениях - в силе и в обмане. В различной степени эти две формы выражения одинаково присутствуют в современном военном деле, в занятиях финансовой сферы, а также в охоте и спортивных играх. И та и другая категории способностей воспитываются и укрепляются занятиями спортом, равно как и более серьезными видами сопернической деятельности. Хитрость, или коварство, является элементом, неизменно присутствующим в спортивных состязаниях, как и в военном деле, и в охоте. Во всех этих занятиях хитрость имеет тенденцию к перерастанию в тонкую дипломатию и мошенничество. Мошенничество, вероломство, запугивание занимают надежное место в способе проведения любых атлетических соревнований и вообще в спортивных играх и состязаниях. Привычное введение судьи, а также подробнейшие специальные правила, устанавливающие границы и отдельные моменты допустимого обмана и использования стратегического преимущества, вполне подтверждают тот факт, что мошеннические козни и старания перехитрить своих противников не являются случайными чертами состязания. Приобретение привычки к занятиям спортом по самой своей природе должно содействовать более полному развитию способности к обману; и распространение в общности того хищнического темперамента, который склоняет людей к спорту, означает одновременно распространение мошенничества и бессердечного равнодушия к интересам других, либо отдельных лиц, либо всего коллектива. Обращение к обману в любом обличий и при любой узаконенности правом или обычаем является выражением чисто эгоистического склада ума. Нет необходимости сколь-нибудь подробно останавливаться на экономическом значении этой особенности спортивного склада характера.
Нужно заметить в этой связи, что наиболее яркой чертой характера, которая свойственна людям, занимающимся атлетическими и прочими видами спорта, является крайняя хитрость. Дарования и подвиги Улисса не уступают дарованиям и подвигам Ахилла ни в их фактическом способствовании развитию спортивных состязаний, ни в том блеске, который они придают коварным спортсменам на фоне их товарищей. Хитрость в мимике является первым шагом в уподоблении профессиональному спортсмену, которое происходит у молодого человека после зачисления в какую-либо престижную школу для получения какого бы то ни было, среднего или высшего, образования. И этот облик хитрого малого, в котором хитрость является чертой украшающей, всегда заботливо поддерживается людьми, чей серьезный интерес заключается в спортивных состязаниях, бегах или других соревнованиях, носящих такой же сопернический характер. В качестве еще одного указания на духовное родство двух крайних социальных групп можно заметить, что преступники, члены низшей социальной группы, обычно в значительной степени обнаруживают этот облик хитрого малого и что они очень часто обнаруживают такое же театральное преувеличение этого облика, какое часто наблюдается у юных соискателей спортивных почестей. Это, между прочим, самый четкий признак того, что в обиходе называется твердостью в юных претендентах на дурную репутацию.
Хитрый человек, можно заметить, не представляет для общности никакой экономической ценности - разве что при достижении мошеннических целей в сношении с другими общностями. Он не имеет своей целью содействие жизненному процессу всей общности. В лучшем случае его функцией в ее прямом экономическом значении является превращение экономической сущности коллектива в продукт, чуждый процессу коллективной жизни, - почти по аналогии с тем, что в медицине было бы названо доброкачественной опухолью, но при этом с некоторой тенденцией к переходу той неопределенной границы, которая отделяет доброкачественные опухоли от злокачественных.
Хищнический нрав или хищническая духовная позиция включает в себя две варварские черты: злобность и коварство. Они являются выражениями чисто эгоистического склада ума. Они обе чрезвычайно полезны в целях получения личных выгод в жизни индивидом, заботящимся о достижении завистнического успеха. И та и другая обладают также большой "эстетической ценностью". И та и другая воспитаны денежной культурой. Но для коллективной жизни с ее задачами ни та ни другая не представляют собой никакой пользы.
Глава XI. Вера в удачу
Еще одна побочная черта темперамента варвара - склонность к азартным играм. Она представляет собой сопутствующую особенность, находя почти повсеместное распространение среди людей, увлекающихся спортом, и людей, предающихся воинственным и соперническим занятиям вообще. Эта черта также имеет непосредственное экономическое значение. Она оказывается препятствием для повышения эффективности производства в целом - во всяком обществе, где она находит заметное распространение.
Пристрастие к азартным играм едва ли нужно относить к разряду черт, свойственных исключительно хищническому типу человеческой природы. Главный фактор азартного нрава - вера в удачу, а эта вера, по-видимому, берет свое начало, по крайней мере в слагающих ее элементах, на той ступени эволюции человека, которая намного предшествует во времени хищнической культуре. Вполне возможно, что именно в условиях хищничества вера в удачу приобрела форму пристрастия к азартным играм, став таким образом главным элементом темперамента спортивного склада. Той особенной формой, в которой она встречается в современном обществе, эта вера обязана, вероятно, сохраняющимся хищническим порядкам. Но по существу, она сложилась задолго до хищнической стадии развития культуры. Вера в удачу - одна из форм анимистического восприятия действительности. Такое восприятие было характерно в основном на ранних этапах культуры, на протяжении какого-то времени оно претерпевало соответствующие изменения и уже на более поздней стадии было унаследовано обществом в особой форме, продиктованной хищническим укладом жизни. Во всяком случае, веру в удачу нужно рассматривать как архаическую черту, унаследованную от прошлого, более или менее отдаленного, и не соответствующую в той или иной мере нуждам современного производства, в какой-то степени препятствующую достижению максимальной эффективности в коллективной экономической жизни.
Хотя вера в удачу и выступает основанием склонности к азартным играм, она не единственный элемент, из которого складывается привычка держать пари. Заключение пари по поводу исхода состязаний в силе и ловкости происходит по более отдаленным мотивам, без которых вера в удачу едва ли стала бы занимать господствующее положение как яркая черта спортивной жизни. Таким более отдаленным мотивом является желание победы, предвкушаемой самим участником состязания или болельщиком той или иной стороны, желание добиться превосходства ценой проигрыша противника. Мало того, что пропорционально размеру денежного выигрыша или проигрыша победа одной стороны оказывается более блистательной, а поражение другой стороны - более тяжелым и унизительным; хотя уже это является существенно важным обстоятельством. Пари заключается и еще с одной целью (это не выражается в словах и не признается даже in petto (в душе) увеличить шансы на успех того участника состязания, на которого делается ставка. При этом предполагается, что вложенные деньги и озабоченность болельщика не могут не влиять на исход состязания. Здесь наблюдается особенное проявление инстинкта мастерства вместе с еще более ярко выраженным чувством уверенности, что умилостивление и подкрепление эмоциональными и материальными стимулами присущего-де событиям предрасположения не могут не принести победного результата нужной стороне. Склонность к заключению пари, выражаясь в поддержке фаворита в любом состязании, носит, бесспорно, хищнический характер. Вера в удачу выступает в пари как фактор, способствующий проявлению собственно хищнического побуждения. Можно сказать, что в той мере, в какой вера в удачу находит выражение в заключении пари, она должна считаться составной частью характера хищнического типа. Эта вера, по тем элементам, из которых она складывается, является архаической привычкой и относится фактически к ранним свойствам человеческого характера в его недифференцированном виде; но когда эта вера становится фактором хищнического соперничества и, таким образом, происходит ее обособление в виде привычки к азартным играм, то в такой более развитой и особенной форме ее нужно отнести к разряду черт характера варвара.
Вера в удачу является представлением о причинной обусловленности случайного в последовательности явлений. На экономической эффективности всякой общности, в которой эта вера в различных ее видоизменениях и проявлениях находит достаточно широкое распространение, она сказывается весьма серьезным образом. Ее влияние настолько велико, что дает основание для более подробного обсуждения происхождения этой веры, ее содержания, а также ее проявления в функционировании экономической системы; этим оправдывается и обсуждение той роли, которую играет праздный класс в ее сохранении, дифференциации и распространении. В том развитом, совокупном виде, в котором она наиболее легко обнаруживается у варвара на хищнической стадии развития культуры или в спортивном темпераменте у представителей современных общностей, эта вера включает в себя по меньшей мере два различных элемента, которые нужно рассматривать как две стороны в принципе одного и того же образа мысли либо как один и тот же психологический фактор на двух последовательных этапах его эволюции. Тот факт, что эти два элемента появляются последовательно на одной линии развития, не препятствует их сосуществованию в образе мышления какого-либо индивида. На более примитивной стадии (или более архаичной формой) выступает зарождающаяся анимистическая вера, или анимистическое представление о предметах и отношениях между ними, когда предмету или явлению приписываются квазиличностные свойства. Для древнего человека квазиличностной особенностью обладают все предметы и явления в его окружении, которые имеют какое-либо очевидное или кажущееся влияние на его жизнь. Они, как предполагается, обладают волей или, скорее, склонностями, которые входят в совокупность причин и каким-то загадочным образом влияют на исход событий. Вера человека, обладающего спортивным темпераментом, в удачу и случай - т. е. в причинную обусловленность случайного - является слабо выраженным или рудиментарным анимистическим чувством. Это чувство распространяется на предметы и ситуации зачастую весьма неопределенным образом; однако обычно оно так или иначе связано с представлением о возможности умилостивить или обмануть хитростью и лестью, либо же помешать раскрыться склонностям, якобы присущим тем вещам, которые составляют реквизит, набор принадлежностей любого состязания, исход которого решают ловкость и случай. Мало кто из увлекающихся спортом людей не имеет обыкновения носить амулеты, или талисманы, в которых, дескать, и заключается какая-то сила. И не меньше находится таких людей, которые опасаются "дурного глаза", способного "сглазить" как участников, так и реквизит того или иного состязания, являющегося поводом для заключения пари; многие полагают, что факт их поддержки конкретного участника или какой-либо из сторон, занятых в состязании, должен делать и действительно делает эту сторону сильнее; талисман для многих людей значит нечто большее, чем просто безделушка.
В своей простой форме вера в удачу есть инстинктивное ощущение какой-то загадочной телеологической "склонности", свойственной предметам и ситуациям. Вещи или события наделяются "предрасположением" к определенному исходу, понимается ли этот исход (или конечная цель последовательности событий) как случайный или как преднамеренно преследуемый. От этого простого анимизма вера в удачу постепенно переходит в другую, производную от первой форму или стадию, упоминавшуюся выше, - в более или менее оформившуюся веру в загадочную сверхъестественную силу. Эта сила оказывает свое действие через посредство видимых предметов, с которыми она ассоциируется в сознании, хотя и не отождествляется с их материальной сущностью. Термин "сверхъестественная сила" употребляется здесь без каких-либо намеков на природу силы, которая так называется. Это лишь дальнейшее развитие анимистической веры. Сверхъестественная сила не обязательно понимается как в полном смысле слова сила, производящая какое-либо действие, тем не менее это - сила, наделенная неотъемлемым свойством личности в той мере, чтобы несколько произвольно влиять на результат любого предприятия и, в частности, любого состязания. Вездесущая вера в hamingia или gipta, придающая столько колорита исландским сагам и вообще ранним сказаниям германского фольклора, является примером такого понимания предрасположенности хода событий.