Пользуясь терминологией Оукшота, можно сказать, что Британия вернулась к прежнему типу управления – ассоциации-предприятию, а не гражданской ассоциации. За всю историю Британии ее государство никогда не было гражданской ассоциацией или ассоциацией-предприятием в чистом виде. Между этими тенденциями всегда происходила борьба, но в послевоенные годы маятник решительно качнулся в сторону ассоциации-предприятия. В Британии, однако, она не воцарилась в своей крайней форме – коммунистической; эта система вообще не терпит каких-либо действий, не соответствующих ее основополагающей цели, или существования организаций с самостоятельными задачами. При коммунистическом режиме люди фактически превращаются в собственность государства, поэтому все решения об их месте работы, месте жительства и т. п. принимаются "сверху". "Свобода" людей в рамках такой ассоциации представляет собой "освобождение от всех забот на свете, кроме одной: необходимости прилежно выполнять свою функцию на "предприятии", не препятствовать и не наносить ущерба той полной мобилизации ресурсов, которая составляет суть подобного государства" [32] .
Общественные системы подобного типа, по словам Оукшота, заменяют социальными гарантиями поиски ускользающей самореализации, сопровождающиеся риском неудачи [33] .
Подведем итог: понимая, что люди совершают дурные поступки, сторонники гражданственного капитализма признавали необходимость угрозы наказания. Однако из-за склонности человека к греху сама структура, осуществляющая наказание, – государство – тоже должна быть ограничена, чтобы не допустить злоупотребления полномочиями. Обществом должны управлять законы, а не люди – т. е. установленные правила должного поведения, а не предпочтения монарха или парламентского большинства.
Главная опасность, которой следует при этом избегать, – это превращение государства в инструмент узких частных интересов. В Англии XVII–XVIII веков значение беспристрастности государства признавалось очень многими. Кроме того, люди подвергались гонениям за религиозные и иные убеждения: сначала роялисты преследовали своих оппонентов, затем, при Кромвеле, гонениям уже подвергались прежние гонители; а после Реставрации роялисты вернули утраченные позиции [34] . В результате все влиятельные социальные группировки поняли: необходимо закрыть доступ к государственной власти любым групповым интересам, включая их собственные. То есть каждая из этих группировок должна была расстаться с надеждой "захватить" государство в собственных целях, при условии, что все остальные влиятельные группировки пойдут на такую же жертву.
Верховенство закона и сфера деятельности государства
По мнению сторонников гражданственного капитализма, государство должно выполнять две функции. Первая из них состоит в отправлении правосудия, и в этой сфере они предлагали, во избежание злоупотреблений, жестко ограничить полномочия государства. Отсюда и идея о правлении закона, а не людей. Вторая функция – обеспечение услуг, оплачиваемых налогами. Здесь ограничительным условием считалась необходимость для государства заручиться согласием большинства людей, с которых эти налоги будут взиматься.
Некоторые либералы, например Герберт Спенсер, считали, что государство должно заниматься исключительно соблюдением и поддержанием уголовного законодательства:
...
Для чего тогда нужно государство? Не для регулирования коммерции, не для просвещения народа, не для религиозного воспитания, не для благотворительной деятельности, не для прокладки трактов и железных дорог, а просто для защиты естественных прав человека, его личности и собственности, недопущения агрессии сильных против слабых – одним словом, для отправления правосудия. Такова естественная, первоначальная, функция государства. Оно не должно делать меньше, но ему нельзя позволять делать больше [35] .
Другие представители классического либерализма проводили четкое различие между государством как защитником правосудия и слугой народа. Это различие прослеживается в трудах Смита и его современников, но с полной четкостью его выразил в XIX веке Дж. С. Милль (см. ниже). Недоверие сторонников гражданственного капитализма к государству касается не всех его действий как таковых, а лишь тех, что сужают пространство для проб и ошибок за счет монополизации средств достижения желаемых целей. На том, как этот подход можно реализовать на практике, я остановлюсь в заключительной главе, а здесь обрисую лишь его общие принципы.
Хайек неоднократно подчеркивал, что проблема определения пределов принуждения "не эквивалентна вопросу о функциях, которые должно выполнять государство". Принудительные действия ни в коей мере не являются единственными его задачами [36] . Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его позиции, Хайек напрямую предостерегает от подхода по принципу laissez-faire в этой области:
...
Ни Локк, ни Юм, ни Смит, ни Берк никогда бы не заявили, подобно Бентаму, что "всякий закон – зло, поскольку всякий закон – это нарушение свободы". Они никогда не выступали за laissez-faire в чистом виде… Они куда лучше, чем их позднейшие критики, понимали, что не некое волшебство, а эволюция "прочно построенных институтов"… позволила успешно направлять усилия индивидов на достижение общественно полезных целей. Более того, их аргументы никогда не были направлены против государства как такового, в пользу анархии, которая является логическим итогом рационалистской доктрины laissez-faire; это были аргументы, учитывавшие как должные функции государства, так и пределы его действий [37] .
Если не происходит покушений на свободу, т. е. государство продолжает относиться к людям как к членам гражданской ассоциации, вопрос о том, должно ли государство предоставлять ту или иную услугу, зависит от практических соображений – например, от того, не превышают ли в данном случае издержки, в том числе скрытые, приносимую пользу. Более того, даже в случаях, когда подобные действия государства оправданны, оно не обязательно должно предоставлять данную услугу самостоятельно; скорее ему следует ее финансировать, подряжая частные структуры на конкурентной основе. Вполне разумные люди придерживаются различных мнений о сравнительных преимуществах и издержках обеспечения или оказания услуг непосредственно руками государства, с одной стороны, и организации в этих целях тендеров между частными компаниями – с другой, а поскольку абсолютно правильного ответа здесь не существует, уместнее всего опять же действовать методом проб и ошибок. Поэтому Хайек считал, что очень многое говорит в пользу конкуренции между различными местными субъектами:
...
Таким образом, спектр разнообразных действий государства, сочетающихся, по крайней мере в принципе, с существованием свободного общества, весьма значителен. Прежняя формула laissez-faire, или невмешательства, не дает нам адекватного критерия для различия между тем, что допустимо, а что недопустимо в рамках свободного общества. В рамках неизменной правовой системы существует значительный простор для экспериментов и усовершенствований, что позволяет свободному обществу функционировать с максимальной эффективностью [38] .
Если Хайек прав, то, возможно, отчасти ответ связан с созданием институтов, позволяющих проводить масштабные эксперименты с различными стилями государственного управления. Другими словами, рецептом может служить конкурентный "рынок" стилей государственного регулирования; создать его можно, оставив минимум функций за центральным правительством и передав максимум полномочий местным органам, финансируемым за счет местных налогов. Свобода передвижения людей, товаров и капиталов позволит широко экспериментировать с рисками, связанными с недостаточным или чрезмерным вмешательством государства. Мой уважаемый коллега Артур Селдон полагает, что нам надо учиться идти на риск "недостаточного" функционирования государства. Децентрализация системы приведет к тому, что некоторыми местными органами будут управлять люди, готовые пойти на риск "недостаточного" функционирования государства, а другими – те, кто отдает предпочтение более масштабному регулированию. Подобная конкуренция стилей государственного управления позволит каждому местному субъекту учиться на успехах и неудачах других.
Однако главный недостаток принципа "налогообложения с согласия граждан" в качестве ограничителя роли государства связан с тем, что в XX веке понятие демократии стало означать неограниченную власть большинства. Еще более негативными последствиями оборачивается явление, которое мы не оценивали в полной мере, пока его не описал Хайек: тот факт, что неограниченная власть большинства касается не только возможности повышать налоги, но и самого законодательного процесса. В результате сам инструмент ограничения могущества государства – закон – политизируется и "захватывается" государством. С этой проблемой Запад пока не справился.
Глава 2 Этический фундамент свободы личная ответственность
Центральное место в мировоззрении сторонников гражданственного капитализма занимает убежденность в том, что индивид при любых обстоятельствах должен вести себя ответственно в нравственном плане. Для них идеальное устройство общества основывается – в максимально возможной степени – на добровольном согласии всех его членов, а не на подчинении и приказах. Принцип личной ответственности, который является краеугольным камнем такого устройства, обусловлен тремя соображениями. Отчасти он вытекает из прагматического вывода: если люди будут иметь возможность пользоваться плодами собственных успехов и расплачиваться за свои ошибки, это приведет к наилучшим результатам для всего общества. Во-вторых, в отсутствие стандартов, с которыми мы могли бы постоянно сверять свои действия, вероятность безответственных поступков усиливается. Наконец, этот принцип основан на убежденности в том, что свободное общество превосходит все имеющиеся альтернативы, поскольку повышает требования людей друг к другу. Последний тезис, в свою очередь, базируется на оптимистическом представлении о том, что индивид всегда способен на большее, и нравственном императиве, гласящем: жизнь следует прожить так, чтобы попытаться сделать мир хотя бы немного лучше.
Главное здесь – как люди понимают свое предназначение. Кто мы – простые исполнители функций, какими нас делает ассоциация-предприятие, или разумные субъекты, действующие в соответствии с определенными ориентирами? Согласно определению Оукшота, индивид в государстве, соответствующем принципам гражданской ассоциации, – это разумный субъект, понимающий (пусть даже неверно), в каком положении он находится, и реагирующий на эту ситуацию с точки зрения своих потребностей и выбора из нескольких вариантов действий. Его отношения с другими строятся в форме взаимовыгодных договоренностей, сотрудничества для удовлетворения общих нужд и взаимного признания единых норм и процедур, продиктованных моральной и практической целесообразностью.
В таком обществе личность – это "свободный субъект", а не "совокупность биологических и иных импульсов" [39] .
Как продемонстрировал Хайек, идея личной ответственности призвана совершенствовать человека – как индивидов, напрямую вовлеченных в ту или иную ситуацию, так и тех, кто может извлечь уроки из их успехов или неудач. При ослаблении же личной ответственности эти уроки могут быть искажены. Скрывая провалы, мы вводим в заблуждение других и подрываем их шансы преуспеть в жизни. Речь не идет о поощрении жестокости или черствого равнодушия. Людям, пострадавшим от собственного безрассудства, нужно помогать, но не скрывая при этом, к каким результатам оно привело, – в противном случае мы лишь дадим другим неверные сигналы. Сокрытие цены безответственности не позволяет нам учиться на собственных ошибках.
Такие авторы, как Актон, не считали, что "общество" не имеет значения, а люди – это "изолированные индивиды". Напротив, сторонники гражданственного капитализма понимают, что одни социальные системы больше способствуют раскрытию лучших качеств человека, другие – меньше. Коммунистический строй, к примеру, подрывает такие понятия, как честность и забота о других, ведь он приучает людей лгать и изворачиваться, чтобы выжить в условиях террора.
Сторонники гражданственного капитализма в первую очередь старались определить, какие общие институты – как частные, так и общественные – способны, с одной стороны, воспитывать из людей настоящих граждан, а с другой – сократить ущерб в тех случаях, когда поведение индивида не соответствует идеалу. Люди способны на великое самопожертвование, многие из них готовы положить жизнь ради блага других, но они способны также и на страшные злодеяния. Сторонников гражданственного капитализма можно назвать идеалистами, но их концепции учитывают и несовершенство человеческой натуры. Как отмечал профессор Альфред Маршалл, "прогресс зависит в основном от того, насколько самые мощные, а не только самые высокие побуждения человеческой природы можно использовать во благо общества" [40] .
В отличие от некоторых консервативных мыслителей, превозносивших действующую власть как таковую, сторонники гражданственного капитализма не забывали, что власть – не цель, а средство. Да и задача государства состоит не только в предотвращении преступлений. Его главное назначение – укреплять свободу, что сторонники гражданственного капитализма понимали как создание среды, в которой люди могут плодотворно сотрудничать друг с другом. Именно это имели в виду отцы-основатели США, когда в преамбуле к американской Конституции провозгласили, что государство должно "содействовать общему благоденствию и закрепить блага свободы".
Семья и добровольные объединения
Сторонники гражданственного капитализма понимали также, что свобода во многом основывается на добровольном самоограничении, которое, в свою очередь, зависит от прочной семьи, где детей учат быть добрыми гражданами либерального социума, а также от энергичного гражданского общества, состоящего из различных добровольных объединений, в рамках которых люди взаимодействуют ради общих целей и поощряют друг в друге добродетели.
В этом состоит главное значение добровольных объединений. Качество предоставляемых ими услуг может быть выше или ниже, чем при альтернативных вариантах, но ценность таких объединений для общества связана в первую очередь с возможностями, которые они создают для формирования достойных качеств в мужчинах и женщинах, сила характера которых позволяет укреплять свободу и защищать ее от врагов. Недаром тоталитаризм не терпит людей с сильным характером, чьи высокие идеалы побуждают их сопротивляться тирании. Поиски идеала свободы неразрывно связаны с поисками тех институтов, что служат выработке таких интеллектуальных качеств, как стремление к истине и открытость противоположным мнениям, таких моральных качеств, как честность, готовность к служению другим и самопожертвованию, таких "активных" качеств, как смелость и решительность, на которые, в конечном итоге, и опирается свобода.
Свобода: мифы и реальность
Пытаясь дискредитировать капитализм, его оппоненты часто изображают эту систему в окарикатуренном виде. Два таких искаженных образа оказались весьма устойчивы.
Первое из таких утверждений состоит в том, что капиталистическая экономика строится исключительно по принципу laissez-faire. Но концепцию гражданственного капитализма, которую мы здесь рассматриваем, было бы неправомерно относить к теориям laissez-faire . Ее сторонники не просто хотят свести государственное вмешательство к минимуму: они выступают за государство особого характера. Их точку зрения нелегко изложить в двух словах, но следует отметить, что главным критерием для оценки любых действий государства, как уже осуществляемых, так и предлагаемых, для них является ответ на вопрос: "Превращают ли они людей в инструмент достижения целей государства, или, наоборот, государство создает инструменты, позволяющие людям добиваться собственных целей?" Подытожить суть гражданственного капитализма одним кратким принципом на все случаи жизни невозможно, и акцент на понятии "инструмент" в предыдущей фразе также не следует воспринимать как нечто универсальное, но по крайней мере он позволяет судить о направленности наших усилий в сфере ограничения деятельности государства. Цели государства принимают различную форму. Порой оно руководствуется некоей всеобъемлющей концепцией, например стремлением улучшить наш мир, и в краткосрочной перспективе прибегает к диктатуре, чтобы силой заставить людей измениться. В других случаях "грандиозного плана" у него нет, но оно превращается в орудие групповых интересов, и тогда цель государства состоит в том, чтобы создавать привилегии одной группе за счет других. Идея ограниченного государства представляет собой альтернативу обоим этим вариантам. В XVII–XVIII столетиях ее во многом воспринимали как "перемирие" между групповыми интересами и, в особенности, между соперничающими конфессиями. Позднее, в XX веке, она стала альтернативой коммунистической и фашистской диктатуре. Но на деле "ограниченное государство" – не самоцель. Целью сторонников гражданственного капитализма было определить, какой тип государства совместим со свободой.
Вторая окарикатуренная версия капитализма заключается в том, что сторонники классического либерализма и свободного рынка потворствуют эгоизму; более того, на нем якобы основаны все их концепции. Тон антикапиталистической риторике во многом задал Томас Карлейль в своей работе "Прошлое и настоящее", опубликованной в 1843 году. Его версия о том, что капитализм основан исключительно на "денежных отношениях", тиражируется и сегодня. К примеру, профессор Рэймонд Плант утверждает, что в рамках "индивидуалистского консерватизма", как он выражается, "главное – это результат усилий человека и готовности других людей за это платить. Это единственный критерий ценности в свободном обществе" [41] . Рынок, продолжает он, "следует ставить на место", потому что он поощряет "эгоизм, а не альтруизм и холодный расчет, а не доверие" [42] .
Часто идеи капитализма преподносят как "консерватизм", а в последнее время – как "тэтчеризм". Так, профессор философии из Лондонского университета Тед Хондрич пишет:
...
У консерваторов по-прежнему в ходу тезис Адама Смита о некоей божественной "невидимой руке", направляющей нашу жизнь. Суть этой гипотезы… в том, что, если каждый из нас, руководствуясь эгоистическими побуждениями, стремится к собственной наживе, это каким-то загадочным образом служит общей цели [43] .
Он приходит к выводу, что политические убеждения консерваторов продиктованы "эгоизмом":